7) Признаёте основным принципом совместной работы коммунистов демократический централизм?
Либералы и коммунисты воспринимают демократию по-разному. Для либералов это институты. Суды, парламент, муниципалитеты, партии, фонды и т.п. Для коммунистов демократия — это непосредственная вовлечённость людей в собственную судьбу.
Внутри партии большевиков избираемость снизу доверху обеспечивалась в предреволюционный период голосованием ногами. Вы пришли сюда делать дело, не нравится — идите к меньшевикам, эсерам, к козе на гору. Право кооптации Ленин считал важным. Руководящие органы кооптировали в себя кого считали нужным. ЦК имел широкое право кооптации в себя. Постоянное поднятие рук, голосование, собирание личного состава для подобного Ленин называл «демократией для полиции». Демократический централизм предполагает принцип подчинения меньшинства большинству, но этот принцип действует в рамках принципа более высокого порядка — принципа примата истины. Большевики в условиях избрания неправильного (меньшевистского) состава ЦК создали центр правильного состава — Большевистский центр. Если бы они этого не сделали, то они не были бы большевиками. Меньшевики должны подчиняться большевикам, большевики не должны подчиняться меньшевикам.
Демократический централизм — это не выхолощенная формула. Это оружие для проведения в жизнь истины. Не некая слепая Фемида а-ля «кто больше лап поднял, тот прав». Если больше рук подняли за коммунистов (большевиков), то, конечно, меньшинство должно подчиниться этому решению. Если больше рук подняли за левых (меньшевиков), то естественным является образование дееспособного координирующего органа, а не подчинение меньшевистской швали, ведущей дело к социал-демократическому позору, вредному для пролетарского дела. Ленин указывал, что одной из причин поражения Ноябрьской революции 1919-го года в Германии было отсутствие у немецких коммунистов своей отдельной партии. В России большевики оформились как течение внутри социал-демократической партии в 1903-м году. К 1912-му году они явно встали на путь сепарирования и строительства отдельной партии, далеко не социал-демократической в своей сущности, хотя временно таковой по названию.
Да, в определённых обстоятельствах коммунисты (большевики) могут принуждать левых (меньшевиков) к формальному единству в одной партии. В обстоятельствах, когда это нужно коммунистам, при том что социал-демократическая позиция социал-демократов подавлена (подавляется). Такое формальное единство нужно для использования их кадровых и иных ресурсов, а также парализации (и дальнейшего уничтожения) самостоятельной политической субъектности социал-демократов. Это имеет свои издержки, которые можно купировать дальнейшей чисткой партии от неперевоспитываемых. Конечной целью такого «единства» с социал-демократами является уничтожение социал-демократов как дееспособной и организованной формы контрреволюции. Другими словами, вопрос в том, способны ли коммунисты (большевики) переварить шаткие элементы, а также дезинтегрировать и выставить на мороз упорствующих левых (меньшевиков). Если ещё неспособны, то надо крепить узкий, но твердокаменный круг товарищей, из который выкуется партия, в свою очередь способная переваривать вышеупомянутых, а кто не переварится — отрыгнуть. Хорошо пожжёнными желудочным соком. В конечном счёте речь идёт о том, что демократический централизм используется для торжества дела пролетариата, а не дело пролетариата — для интеллигентского формалистичного процедурного фетишизма.
Необходимо уяснить, что контрреволюционное крыло внутри рабочей партии порождается самими условиями борьбы в классовом обществе вплоть до достижения коммунизма. Нету способов избежать борьбы в ходе борьбы, кроме как проиграть её. Лежачих — бьют, что показывает весь опыт мирового коммунистического движения за последний век, опыт его раскола и временного поражения.
8) Какая борьба для вас сегодня важнее: теоретическая, политическая или практически-экономическая (сопротивление капиталистам на местах)? Почему?
Любая борьба из упомянутых — практическая. Теория есть обобщение практики, политическая и экономическая борьба есть эта самая практика, которую следует обобщать. Следовательно, теоретическая борьба — это высшая форма практической борьбы. Другое дело, что резонёрство и игра в морской бой на бумажечке — это не теория. Потому что это не обобщение политической и экономической борьбы. Одновременно экономическая и политическая борьба не имеет никакого смысла, если её не обобщать и не делать из этого обобщения радикальные выводы.
«Быть радикальным — значит понять вещь в её корне. Но корнем является для человека сам человек» // Маркс
На самом же деле восприятие теории и практики как двух неких отдельных сущностей есть та самая метафизика, противопоставленная диалектике. Теория и практика, как уже сказано, одно есть обобщение другого. Это не отдельные сущности, а стороны одного явления. Стороны являются противоположностями и находятся в известной степени противоречия. Суть любого явления — противоречие внутренних противоположностей, которое и является источником его движения и, как следствие, существования его. Теория и практика марксизма — это стороны такого явления, как пролетарское дело (борьбы за освобождение своими силами).
Так что важнее: теоретическая борьба, политическая борьба или экономическая борьба? Наши наблюдения и наша практика показывают, что вне связи друг с другом, при забвении одного из перечисленного, всё остальное теряет значение. Экономическая борьба теряет смысл, но и более того, не ведёт ни к каким долгосрочным успехам в отрыве от теоретической и политической. Теоретическая борьба в отрыве от политической и экономической перестаёт быть теорией и превращается в пережёвывание дискурса. Деградирует в устный и письменный пиздёж на приличную в этой группе интеллигентов тему. Экономическая и теоретическая борьба вне политической борьбы не реализуются. А политическая вне теоретической и экономической не оказывается политикой в смысле самостоятельной политики пролетариата.
Вопрос в своей формулировке похож на «что важнее? жрать, переваривать или срать?», в то время как это стороны одного процесса. Тут могут возразить, что переваривать пищу и соответственно исторгнуть из себя отходы этого процесса возможно только пожрав. И с этим можно только согласиться. Коренные интересы пролетариата, всемирно-историческая роль пролетариата, задачи и цели пролетариата на краткосрочную, среднесрочную и долгосрочную перспективу — это, конечно, вопросы теории, которая является компасом для практики и только в рамках теории эти вопросы можно поставить. Но вне практики нету самого предмета теории.
Уже давно можно наблюдать тех, кто ставит в приоритет одну из сторон пролетарского дела. Фактически, если не прямо, то на практике заявляя, что это и есть самое главное. И это, заявленное самым главным, у них и не получается. Даже несмотря на возможные временные успехи, закрепить их не удаётся в долгосрочной перспективе. Важно помнить, что теоретическая, политическая и экономическая борьба, являющиеся сторонами пролетарского дела, — это только его стороны, а потому важно не упускать из поля зрения то, о чём эта борьба. На данном этапе: о захвате, удержании и осуществлении...
Почему же даже при понимании необходимости не хромать ни на одну из трёх ног возникают сложности на деле? Это отсылает нас к вопросу выше, к вопросу о демократическом централизме. Это одновременно отсылает нас к работе Ленина «Письмо к товарищу о наших организационных задачах» 1902 г.
9) Каково ваше отношение к буржуазно-демократическим свободам и институтам?
В первой половине нулевых среди разных марксистских контор имела быть дискуссия на тему смертной казни. Должны ли коммунисты быть за смертную казнь или должны быть против смертной казни. Очень верно эту дискуссию подытожил Виктор Шапинов, в то время функционер РКСМ(б). Общий смысл его посыла был таков, что если казнят нас — то мы против, а если казним мы — то мы за. Нерв вопроса схвачен верно. Именно так и должны относиться коммунисты к вопросу буржуазно-демократических свобод.
В ходе Февральской революции небезызвестный нам Михаил Фрунзе организовал в городе Минске т.н. «народную милицию» от имени Всероссийского земского союза. То есть он создал буржуазно-демократическую полицию на месте помещичье-царской полиции. Днём 4 марта Фрунзе назначили начальником «народной милиции», а уже ночью руководимые им отряды рабочих дружин вместе с солдатами приданных частей минского гарнизона разоружили полицию города, заняли городское полицейское управление, а также архивное и сыскное отделения, и взяли под охрану важнейшие государственные учреждения. Очень по-большевистски товарищ Фрунзе распорядился буржуазно-демократическими свободами и её нарождающимися институтами. Тот ранящий нас в самое сердце факт, что буржуазно-демократическая полиция оказалась формой легализации и вооружения рабочих дружин, постановки на паёк, а может быть и на оклад, «разных антиобщественных подонков общества», спишем на иезуитскую сущность ленинизма. Хуцпа, в общем. Хитрецы и подлецы, ухари на баяне игрицы.
Для коммунистов вопрос борьбы за демократические свободы не должен наталкиваться на ставшее расхожим, в рамках нового издания «легального марксизма», фырканье «а как же диктатура пролетариата?». На данный момент нет иного способа достижения диктатуры пролетариата, кроме как заполучения такого либерально-демократического режима, который не способен сопротивляться установлению диктатуры пролетариата. Не потому, что пролетариат считает целесообразным необузданно насильничать, но потому, что пролетариат является наиболее передовым борцом за демократию и идёт в вопросах демократии куда дальше либеральных и других мелкобуржуазных групп и партий.
Тактически буржуазно-демократические свободы нужны коммунистам для того, чтобы, принуждая буржуазию к соблюдению таковых свобод, вести борьбу, более широко вовлекая массы, и менее затратно относительно количества годов заключения и могил товарищей. Стратегически буржуазно-демократические свободы нужны коммунистам для более травоядных условий перехода власти к пролетариату. Скрываться от розыска Временного правительства, в то время как полицию в Минске возглавляет большевик Фрунзе, а полицию одного из районов Петрограда — меньшевик Вышинский (возможно, агент большевиков в рядах меньшевиков), куда приятнее, чем от розыска гестапо.
Ульбрихт высказывался, уже в начале 60-х гг. XX века, что министры — социал-демократы прусского правительства в 1932 г. могли двинуть против наступления реакции 100 тысяч прусских полицейских, а по всей стране как минимум 200 тысяч членов боевой организации социал-демократов «Рейхсбаннер» («Чёрно-красно-золотое имперское знамя», также известной как «Союз германских участников войны и республиканцев»), к которым присоединились бы члены боевой организации коммунистов «Рот Фронт» («Союз красных фронтовиков»), и мог быть «дан гудок» — и заводы и фабрики дали бы пополнение из рабочих (коммунистов, социал-демократов и беспартийных), не охваченных этими структурами. Эти структуры были возможны благодаря буржуазно-демократическим свободам. Это те возможности, которые давала немецкому рабочему классу и всему немецкому народу буржуазная демократия и её институты, и которые не были реализованы только из-за гнилой природы социал-демократии.
Все фырканья и пуризм относительного этого вопроса упрутся в то, что либералы найдут в себе ум всё больше заигрывать с трудящимися и угнетёнными массами, то есть будут пытаться играть на нашей стороне поля, в том числе привлекая кадры левых, в то время как многие левые играть на стороне поля либералов не хотят, но только пока либералы их не наймут: за деньги, за славу, за самореализацию, за «настоящее дело». Субъектности нет, объектность есть.
Многие неопытные товарищи и сочувствующие усвоили в рамках марксистского ликбеза то, что буржуазная демократия — это право угнетённым выбирать представителей своих угнетателей, но не двинулись дальше такого ликбеза — к постановке вопроса о способности вольно распорядиться этим правом. То есть так, как учил Ленин. Ворота, по которым нужно бить, — на той стороне поля. Говоря же о людях, которые называют себя коммунистами, но считают, что пролетариату на этапе борьбы за рабочую власть буржуазно-демократические свободы не нужны, — они или дураки или враги. Слово Сталину:
«Знамя буржуазно-демократических свобод выброшено за борт. Я думаю, что это знамя придётся поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий, и понести его вперёд, если хотите собрать вокруг себя большинство народа. Больше некому его поднять» // И. Сталин. Речь на XIX съезде КПСС 14 октября 1952 года.
10) Каково ваше отношение к либеральным и мелко-буржуазным демократическим движениям?
Ответ в основном был расписан раньше, чем высшим руководством режима были приняты решения, раздувающие большую бурю. Какой мы увидим страну через полгода-год, гадать — занятие неблагодарное. Возможно, не будет или либералов, или режима. Потому говорить имеет смысл о принципах, а не о какой-то схеме, которая может выступить исключительно прикладной иллюстрацией. Основой этих принципов является примат суверенных пролетарских интересов. Потому не стоит особо впечатлительным фиксироваться на каких-либо «тряпках для быка».
Необходимость отвечать на этот вопрос толкает в область сослагательного наклонения. Отвечая на этот вопрос, должно предполагать наличие радикальной рабочей партии? Или же то положение вещей, которое мы имеем на данный момент? Иначе как широкими мазками ответить не получится.
Черчиллю приписывают фразу «Хуже войны с плохими союзниками может быть только война без союзников». И, как приписывают Сталину, «А сколько у Папы Римского дивизий?»
Любые успешные мероприятия коммунистов, поползновения в сторону строительства действительно коммунистической (читай: радикальной рабочей) партии неминуемо вызовут на себя падение карающего меча режима. Падение меча режима на коммунистов переведёт вопрос о буржуазно-демократических свободах и о неприятии режима из области светских бесед пикейных жилетов в область насущной практической потребности.
Если мы обратимся к российскому политическому опыту нулевых годов, то мы обнаружим, что союз национал-большевиков (в 2004–2009 гг. — наиболее радикальной демократической партии) и либералов разной степени махровости в один из моментов оказался не вопросом эстетических предпочтений, а предельно практическим вопросом выживания любой политической силы, желающей иного вектора развития страны, чем у правящего режима. Несмотря на все фырканья внутри тех или иных движений, партий, структур и т. п., вопрос тактического союза национал-большевиков, либералов, левых, националистов и прочих был вопросом выживания каждого их этих движений по отдельности. И ответом, что сопротивляться они могут исключительно единым фронтом.
«Если сомнут Партию, которую некоторые упрямые люди продолжают называть НБП*, то мечты о свободе в России можно похоронить на десятилетия. Если власти прорвут линию фронта, которую держат сегодня нацболы, то дальше последует быстрый блицкриг, организованно сопротивляться диктатуре будет некому. Истребление разрозненных групп демократов, националистов, левых будет делом техники» // Владимир Линдерман (Абель), член ЦК НБП, заместитель председателя партии с V съезда в 2004 г. до запрета в 2007 г., из статьи «О свободе» (2008 г.)
* — Национал-большевистская партия в Российской Федерации запрещена
Наиболее радикальная из сил прогресса должна вести за собой всех недовольных существующим положением вещей. С одной стороны, это даёт ей необходимые ресурсы, которых в ином случае может не хватать. И дополнительные локти в сцепке — локти радикальных мелкобуржуазных элементов. А также лояльность мелкобуржуазного мещанина, который в ином случае в ужасе убежал бы лизать державный сапог, который защитит от «ЭТИХ!». С другой стороны, это даёт возможность пресечь проституирование борьбы, саботажа исторического шанса. Пример такого проституирования можно было наблюдать в декабре 2010-го года, ставшего возможным после разгрома национал-большевиков в 2009-м году. Никакие либералы, мелко-буржуазные демократы и националисты не завоюют буржуазную демократию, если ведущей силой борьбы не будет радикальная партия. В нынешних исторических условиях действительно радикальной, а не эрзацем, может быть только радикальная рабочая партия. Это вопрос верной теории и нужного типа кадров, радикальной теории и радикальных кадров. Весёлых и злых идей, помноженных на весёлых и злых людей.
Удивительным образом политические силы диаметрально противоположного направления могут оказываться временными союзниками по той простой причине, что, осознавая стратегическую противоположность целей, разности отстаиваемых интересов, они не отказывают себе в праве на борьбу, в праве на свою победу, в праве потоптания противника, пускай он и вчерашний союзник. Но в конкретном моменте, пока есть общий враг, это ни в коей мере не мешает союзу. Всякому, кто считает это порочным лицемерием и чрезмерным real politic, рекомендуется носить с собой пузырёк нашатыря, дабы нюхать его после падения в обморок, когда кавалер позвал на танец на балу.
Закономерно, что союзники/попутчики, вместе с которыми идут плечом к плечу на штыки, являются кровными врагами. А бойцы, держащие штыки, на которые нужно идти вместе с временными союзниками (которые злейшие враги), являются не просто будущими союзниками, а по сути частью того самого трудового народа, который коммунисты стремятся привести к власти. Более того, на тернистом пути политики как искусства возможного многие товарищи могут сдвинуться куда правее, чем сами могли подумать в начале пути, так же и многие представители либерального и консервативного (вплоть до фашистского) фланга могут сдвинуться влево. Бывает СДПГ и лейбористы, которые суть пример буржуазного соглашательства рабочей партии и её деградации. А бывает Национал-демократическая партия ГДР в составе Национального фронта демократической Германии под руководством коммунистов, где на пользу «первого государства рабочих и крестьян на немецкой земле» работают бывшие правые консерваторы и прошедшие денацификацию нацисты. Бывает, медведь ест тебя, бывает, ты ешь медведя.
Возвращаясь к началу ответа, в то место, где говорится о сослагательном наклонении. Любая конфигурация политических раскладов зависит от того, имеем ли мы партию коммунистов (передовых сознательных рабочих) как субъект общественной борьбы или нет. Любой кризис и любое противоречие дают пространство для манёвра. Несмотря на всю убогость и погромленность поля политической конкуренции в России, удивительно пророчески сбывшихся слов Линдермана, сейчас мы должны задуматься имеем ли мы толику того желания победы, которую имеют придавленные, но существующие либералы и разгромленные режимом, но никуда не пропавшие националисты? [прим. - Прошло совсем немного времени и уже наблюдаем разгром либералов, и начало погрома левых. Историческое время наступило. А что ещё будет!] Ответ на это есть ответ на поставленный изначально вопрос. Остальное уже оперативные, тактические, стратегические моменты. Нужно же определиться с политическим.
Прислушавшись к Черчиллю относительно союзников, мы должны прислушаться и к Сталину относительно Папы Римского и его дивизий. И если за нашим «святым престолом» нет даже «швейцарской гвардии», то самое время, если нам вообще что-нибудь надо, почесать голову, оглянуться и поискать вокруг себя тех, кто мог бы сыграть роль добрых католиков-хорватов для диктатуры пролетариата. Без этого вопрос о союзниках беспредметен. Кто угодно будет акторами политического процесса, а представители «легального марксизма» опять будут возмущаться, что где-то витрины побили, где-то в правление профсоюза либералы пролезли, и вообще шумно как-то. Книжки мешают читать, видосы на ютубе потреблять. [прим. - Не исключено, что читатель уже живёт в момент, когда ютуб не потребить более.] Прямым следствием этого окажется, что всё будет просрано на фоне восторга либералов от снимания обуви залезающими на лавочки протестующими.
Признание необходимости союзов для реализации ближайших задач не отменяет верности своим принципам, своим целям и своему классу. Чего же боятся многие при упоминании иных политических сил?
Растворения в подобной коалиции? Действительно, в 90-е многие красные растворились в идеях своих консервативных и ультраправых союзников, с кем плечом к плечу защищали Дом Советов во время Чёрного октября 1993 года. Урок из этого — не нужно растворяться. Для этого нужно иметь стройность воззрений и суждений. Её нужно ковать заранее, сейчас, не останавливаясь на мнимом единстве в банальностях. Неготовность не отменит назревания общенационального политического кризиса. В этой ситуации остаётся или комфортно самоустраниться, или бороться для усвоения горького урока. Как упомянуто ранее, «страшный чёрт, которого малюют», сам, вне коалиции с радикальной партией, испугается собственной победы и всячески её избежит. Сила же, способная пинками дотащить своих попутчиков до завоевания буржуазной демократии, имеет такую кристаллическую решётку, чтобы не быть куском сахара в чашке кипятка. В ином случае, остаётся раз за разом усваивать урок до полного поумнения. Умозрительно, без прямого действия, невозможно добиться должного уровня политической искушённости.
Того, что в случае демонтажа существующего порядка вещей «станет хуже»? Таковые воззрения не марксистские, но лассальянские, вытекающие из поверхностного понимания и принятия марксизма, неверия в собственные силы и в народные массы. В сути, это попытка приспособить марксистскую фразеологию к внеклассовому пониманию национальных и государственных интересов. Сейчас — «хуже есть куда», но это связано с режимом, а не с его оппонентами. Всегда ли будет так? Нет. Хотя бы потому, что режим не вечен.
На возникшем конкурентном политическом поле каждая сила будет стремиться заручиться в той или иной мере монополией на власть для реализации своего проекта. Вполне возможно, что отдельные элементы буквально только что разбитого режима закономерно окажутся союзниками или попутчиками коммунистов. Подобно той роли, которую, вероятно, сыграл генеральный штаб старой армии в удержании власти большевиками. Почему? Известно, что чем искреннее российский либерал, тем он более безумен и безответственен. Он склонен, как минимум на уровне риторики, раздавать Кемские волости (при этом вовсе не исходя из принципа самоопределения) и отдавать особые средства сдерживания (к которым имеет интеллигентскую фобию и пошлый «дискурс»). Не исходя из интересов и воли собственного народа (народов), а руководствуясь квази-религией вестернизма с её божеством «Международным сообществом».
В этом случае т.н. государственники должны сплотиться вокруг пролетариата, чтобы не допустить раздачи Родины как пиццы на промоакции. Пролетариат — это не только передовой борец за демократию, но и передовой защитник национальных интересов. Но не так, как это понимают блаженные либералы, и не так, как это понимают узколобые государственники. Впрочем, закономерно, благодаря разуму, рефлексии, что в ходе сложения и распада коалиций и союзов, соразмерно реализации задач того или иного момента, в лагере пролетариата будут оставаться неблаженные либералы и неузколобые государственники. И даже последовательные националисты, осознавшие, что национализм сам по себе не решает национальных задач. Вопросы демократии, государства и наций в современную эпоху мировых войн и пролетарской революции разрешимы только под руководством пролетариата.
У венгров есть такое понятие как «Обретение Родины на Дунае». Понятно, что за «обретение»… Пролетариат завоёвывает демократию для себя и широких слоёв трудящихся, то есть проактивное участие в собственной судьбе. Также пролетариат завоёвывает Родину, которой он лишён до тех пор, пока он не хозяин в той или иной стране. На этом пути он не боится в своё кочевье взять иные элементы, из которых далеко не все «дойдут до Дуная».
11) Каково место России в современном мире? Является ли она империалистическим хищником или обиженной колонией?
Россия является огорчённым хищником на фоне расхваченных колоний.
На поверхности Россия сегодня демонстрирует в некоторых моментах одновременное сходство с Германией и Китаем начала XX века. Кто-то может подробно исследовать этот вопрос, дабы подтвердить или опровергнуть такое предположение.