В 2023 году исполняется 270 лет со дня рождения героя Отечественной войны 1812 года, графа, донского атамана М.И. Платова. Указом Губернатора Ростовской области В.Ю. Голубева № 97 от 23.09.2022 г. 2023 год на Дону объявлен «Годом атамана Матвея Ивановича Платова». В связи с юбилеем знаменитого донского атамана я продолжаю поглавно публиковать свою книгу «Атаман Платов», вышедшую в ростовском издательстве «Мини-Тайп».
По пятам убегающего противника корпус атамана Платов тем временем подошел к Духовщине. Неприятель решил оборонять город. Для этой цели, насколько возможно было в тех условиях, французы укрепились, поставив на высотах пушки. Атаман окружил город, расставив полки на дорогах, идущих из Духовщины на Поречье и Смоленск. Фуражиров, выходивших из города в поисках провианта, казаки прогоняли обратно или забирали в плен.
Видя, что связь с главной армией перерезана донцами, противник решил оставить город и отойти по дороге на Смоленск. Атаман решительно напал на отступающего врага, громя его со всех сторон. В сражении было захвачено несколько десятков пушек, вполне пригодных для ведения огня. Но Богарне, пытаясь оправдаться перед Наполеоном, в одном из своих донесений в штаб главной армии писал, что будто все пушки, захваченные казаками Платова, были предварительно заклепаны французами. «Между тем, как все они, - сообщал Платов Кутузову, - взяты с бою на колесах, целы».
Неотступно преследуемый донскими казаками, Евгений Богарне тридцатого октября покинул Духовщину. «Мы вновь пускаемся в путь, - писал о тех днях французский офицер Мерсье Франсуа. - Но сзади на нас нападают тучи казаков, беспрестанно тревожащих нас. Мы не можем сделать и тысячи шагов без того, чтобы не обернуться лицом к неприятелю, но не стреляли, так как одного этого движения достаточно для того, чтобы заставить этих бешеных людей обратиться в бегство. Они приближаются к нам на расстояние сто шагов и оглушают нас своим «ура». (Французы в России. Ч.2. С.176).
Арман де Коленкур, вместе с Наполеоном отступавший из России, писал о тех днях: «Он (Наполеон - М.А.) знал, какое впечатление во Франции и во всей Европе должно было произвести сознание, что неприятель находится у нас в тылу… Ни потери, понесенные в бою, ни состояние кавалерии и ничто вообще не беспокоило его в такой мере, как это появление казаков в нашем тылу».2 (2 Коленкур Арман, де. Мемуары. С.96). Маршал Бертье, начальник Главного штаба Великой армии, от имени императора слал приказы Нею с требованием «круто обуздать предприятия этой канальи казаков и обходиться с ними, как обходились с аравитянами в Египте». Но корпус Нея не имел сил выполнить этот приказ Наполеона, ибо сам вынужден был откатываться на запад под непрерывными ударами казаков Платова. Боевой счет донцов пополнялся новыми сотнями убитых и раненых французов. Судя по донесениям атамана, только на марше от Духовщины до деревни Звенихи «побито неприятеля и взято в плен до тысячи человек и взято с бою две пушки». (Донские казаки в 1812 году. С.229.)
Первого ноября, в середине дня, остатки корпуса Евгения Богарне медленно и устало вползли в Смоленск. Через два дня сюда подошли полки из поредевшего корпуса Нея. Основные силы французов к этому времени были разгромлены русской армией. Большинство корпусов Великой армии сохраняло только свои названия: в корпусах, например, Жюно и Понятовского под ружьем оставалось по восемьсот-девятьсот солдат, кавалерии было не более пяти тысяч, причем сюда входили остатки всех четырех резервных корпусов.
Все это время казаки Платова постоянно тревожили неприятеля, захватывая его фуражиров и громя врага на каждом шагу так, что «по дороге усеяно было мертвыми телами» и захватывая при этом множество пленных.
К Смоленску, куда стекались остатки разгромленных корпусов некогда грозной Великой армии, Матвей Иванович подъезжал в санях, запряженных лошадьми. Вместе с атаманом ехал и Сергей Волконский, будущий декабрист. Платов мирно беседовал с Волконским о превратностях судьбы Наполеона, о силе русского народа, страшного во гневе. Впереди и по бокам платовского возка легкой рысью шла казачья конница. Светило осеннее солнце, и лихая песня донцов разносилась над равнинами Смоленщины:
Храбрые казаки
В деле удальцы
Гнаться ль, биться в драке –
Прямо молодцы!
Неприятель в поле
У них не зевай,
А наш брат на воле
С ними отдыхай.
На коня взлетая,
Тронув удила, -
Жизнь, как наживная
Ни по чем пошла.
Всюду: в ров с утеса,
На утес из рва,
По полю, по лесу –
Сорви – голова.
На всем пути движения корпуса Платова и других казачьих полков валялись трупы солдат и офицеров Великой армии, давно растерявшей свое величие. Одичавшие собаки и освирепевшие от голода волки в открытую, не боясь людей, грызли мертвецов, рыча и ссорясь между собой. Тысячи ядер, ружей, сабель, тесаков, масса другого оружия и снаряжения валялось по обочинам дороги. Возвращавшиеся в свои дома жители Смоленской губернии использовали для топки телеги, кареты, пушечные лафеты, во множестве брошенные французами. Ядра, в большом количестве валявшиеся на дорогах, расторопные крестьяне приспосабливали для топки бань и нагревания воды.
Чуть позже, когда враг будет выброшен со всех земель Российской империи, в одной только Смоленской губернии крестьяне сожгут и похоронят более ста шестидесяти тысяч солдат и офицеров Великой армии Наполеона. (Михайловский-Данилевский А.И. Описание Отечественной войны. Т.4. С.36).
Конкретно из «Ведомости о числе сожженных и закопанных в ямы человеческих трупов и лошадей по Смоленской губернии с 6 ноября 1812 г. по 20 апреля 1813 года», подписанной Смоленским губернатором бароном Ашем, видно, что в этот период было закопано в ямы 107.188 и сожжено 61.986 человеческих трупов». (ЦГВИА. ВУА. Д.3465. Лл. 11, 460. Публикация документа (подготовил С.Шведов) в журнале «Родина». №6-7. 1992 год. С.176).
Как только французы вступили в Смоленск, атаман Платов собрал воедино отряды генералов Грекова 1-го, Денисова 7-го и Кутейникова 2-го. Войска казачьего корпуса расположились дугой, оконечности которой были обращены в сторону Смоленска. Правым флангом непосредственно командовал генерал-майор Греков 1-й. Генерал Андрей Мартынов (брат жены Платова) со своей бригадой занял центр позиции. В зрительную трубу Платов внимательно осматривал Смоленск. Вид города, разрушенного августовской бомбардировкой, загроможденного фурами, экипажами, зарядными ящиками, пушками, заваленного непогребенными трупами, потряс атамана. Узнав от вышедших из города на фуражировку и захваченных казаками французов, что они всю ночь провели в Санкт-Петербургском предместье Смоленска, атаман приказал полковнику Кайсарову атаковать врага силами егерей 20-го полка. Сотня казаков была придана этому полку, чтобы способствовать успешному развитию атаки. Одновременно Матвей Иванович направил генерала-майора Кутейникова 2-го с двумя бригадами атаковать вражеские колонны, продвигавшиеся в Московском предместье города.
Получив приказ Платова, Кайсаров во главе егерей двинулся в город. В трех верстах от Смоленска, на возвышенности, он встретил цепь вражеских стрелков, прикрывавшую движение основных сил противника. Быстро сбив ее с позиций, Кайсаров стремительно двинулся к Санкт-Петербургскому предместью. Враг, встревоженный его нападением и действиями донской артиллерии, обстрелявшей боевые порядки французов, отступил к крепостным воротам. Донская артиллерия открыла сильный картечный огонь по отступающим французам. Картечь буквально косила скопившихся у ворот неприятельских солдат, ряды которых пополнялись новыми колоннами, опрокинутыми в Московском предместье Смоленска казаками Дмитрия Кутейникова.
Ценой огромных усилий маршалу Нею удалось установить относительный порядок в своих рядах и быстрой контратакой потеснить егерей Кайсарова. С одной из высот французы открыли неожиданный огонь из пушек.
- Подавить! - коротко скомандовал Платов командиру Донской конной артиллерии, указывая на французские пушки. Казаки, быстро выкатив свои орудия на боевую позицию, открыли огонь на поражение. Одновременно с этим Кутейников и Кайсаров атаковали французов. Неся крупные потери, враг отступил на левый берег реки.
Четвертого ноября под прикрытием своих войск, закрепившихся на левом берегу Днепра, маршал Ней начал спешно выводить оставшиеся в Смоленске войска.
В то время, как неприятельские колонны оставляли город, когда враг, преследуемый ужасом, удалялся от древних смоленских стен, казаки и солдаты в одном из оставшихся в городе храмов приносили благодарение Всевышнему. Это были удивительные минуты для них: с одной стороны в отчаянии бегущий неприятель, с другой - освобожденный Смоленск, радость в душах смолян и их освободителей. Там, за Днепром, - дикие вопли уходящего противника, здесь - благодарственные молитвы за победу, громкие крики «ура!», радость в душах россиян!..
Оставив в Смоленске 20-й егерский полк, Платов с двадцатью казачьими полками, Донской конной артиллерией и приданными ему егерями скорым маршем двинулся по правому берегу Днепра к селу Катань.(С.Г.Волконский, вместе с Платовым участвовавший во взятии Смоленска, оставил нелицеприятные воспоминания об этой встрече с казачьим атаманом. Он писал: «Тут я при нем (Платове - М.А.) пробыл целую ночь и был свидетелем того, что грустно мне передать о нем. Не отнимая заслуг его в эту войну, но многое он упустил невоздержанностью своей. Став на биваке, он приказал себе подать горчишной и, выпив порядочную чупарочку, огруз и заснул. …Поэтому пропустил время к распоряжению, дав французам беспрепятственно продолжать свое отступление и, вступив в Смоленск, захватил только отсталых, между тем, занятие Смоленска по реляциям поставлено как значительный его подвиг». (Волконский С.Г. Записки. Иркутск, 1991. С.226-227).Для преследования французов на левом берегу атаман послал сильный конный отряд генерала Денисова 7-го. Кроме того, между Днепром и большой дорогой он двинул четыре казачьих полка во главе с генералом Грековым 1-м. Все это дало возможность четвертого-пятого ноября нанести в районе Красного сокрушительное поражение французам. В плен к донцам едва не угодил маршал Ней: его спасла наступившая скоро темнота, прекратившая атаки казаков.
- Плохи наши дела! – отдышавшись, откровенно признался одному из своих офицеров Ней.
- Что же вы будете делать? – с надеждой спросил тот «храбрейшего из храбрых».
- Перейду за Днепр!
- А где дорога?
- Найдем!
- А если Днепр не замерз? – удивился офицер.
- Замерзнет! – уверенно отозвался Ней, посмотрев на багрово-холодное небо.
Судьба покровительствовала маршалу, Днепр замерз за ночь и Нею удалось ускользнуть от казаков…
Кроме пушек, пленных солдат и офицеров и нескольких генералов под Красным казаки Платова захватили часть большого обоза маршала Даву. Среди бумаг и планов там оказались секретные карты Турции, Средней Азии и далекой Индии, принадлежавшей тогда Англии. Похоже, что нашествие на Индостан Наполеон планировал сделать одним из условий мира с Россией, возвратившись таким образом к старому плану, разработанному еще в 1800 году. Теперь, однако, французскому императору не нужны были эти карты: разгромленный русскими, он торопливо удирал в Париж.
Сто пятнадцать пушек, захваченных в бою у Красного, Платов отправил с небольшим отрядом казаков главнокомандующему. Довольный Кутузов похвалился этой победой казаков перед солдатами Семеновского полка. Встретившись с ними на марше, фельдмаршал обратился к ним:
- Здорово, молодцы-семеновцы! Поздравляю вас с новою победою над неприятелем. Вот и гостинцы везу вам. Эй, кирасиры! Нагните орлы пониже. Пускай кланяются молодцам. Матвей Иванович Платов, атаман донской, доносит мне, что сего дня взял сто пятнадцать пушек и сколько-то генералов.
Тут Кутузов, подзабывший точное число плененных генералов, повернулся к сопровождавшему его директору Инженерного департамента генерал-лейтенанту К.И.Опперману и тихо спросил:
- Не помнишь ли ты, Опперман, сколько именно генералов?
- Пятнадцать генералов, ваша светлость!
- Слышите ли, друзья мои, пятнадцать генералов. Ну, если бы у нас столько взяли, то остальных столько бы осталось. Вот, братцы, пушки здесь, их можно пересчитать на месте, да и тут не верится, а в Питере скажут: «Хвастают!" (Отечественная война 1812 года. Сборник документов. М.-Л.,1941. С.162).
После поражения у Красного противник стремительно, насколько хватало резвости и сил, удирал от казаков, партизан и солдат регулярной русской армии. Преследуя разбитого неприятеля, Платов на пространстве от Катани до села Герасимова захватил в плен около трех тысяч человек. В их числе находился и уже упоминаемый нами обер-квартирмейстер Великой армии генерал Пюибюск, позднее написавший мемуары о походе в Россию, в которых большое место уделено действиям казачьего корпуса атамана Платова.
Восьмого ноября атаман с корпусом находился уже на марше к Дубровне. Разведка очень скоро донесла, что маршал Ней с остатками войск своего корпуса показался у небольшого села Гусиного и движется по направлению к Любавичам.
- Вот тут мы его и сустренем в засаде! – воскликнул атаман и велел казакам готовиться к бою. Вскоре показались передовые части французов. Подпустив их поближе, казачья артиллерия открыла губительный огонь, спасаясь от которого солдаты Нея в смятении кинулись к ближайшему леску, который мрачно чернел невдалеке. Оставшиеся четыре пушки Ней приказал своим артиллеристам утопить в реке, дабы не достались казакам. На некоторое время французам, используя лесистую местность, удалось оторваться от казачьей конницы, но на другой день, уже в шестом часу утра, авангард Платова недалеко от Дубровны снова настиг изнемогающего неприятеля. Сам Ней, подавая своим солдатам пример доблести и мужества, храбро сражался в первых рядах, как простой солдат. Бой отличался удивительным упорством, и сотни убитых и раненых оставил французский маршал на заснеженном русском поле, под покровом ночи уйдя к Орше.
Выдающийся французский прозаик и поэт Виктор Гюго, опоэтизировавший последние дни Великой армии, сурово-трагические дни отступления французов из России, писал:
Сроки победы прошли, срок пораженья настал.
Вот на походном мосту кони в стремительном скоке,
Люди, орудья, обоз сбились в безумном потоке.
Падают, давят, кричат… Дрогнули балки моста.
Тысяча ночью уснет, утром не встанет и ста.
Бегством спасается Ней. Чуть не схватили казаки
Ночью тревога, пальба… Тени мелькают во мраке.
Это гортанный ваш крик, коршуны русских степей.
Мчится в атаку орда страшных косматых людей
Армия гибнет во тьме, в диком полночном смятеньи.
Сам император был здесь, молча стоял в отдаленьи.
Там многолиственный дуб, слава лесов вековых,
Видя топор при корнях, ждет, чтобы пал он на них.
Горе, седой дровосек, мерно секиру возносит,
Ветви, одну за другой, сталь равнодушная косит.
Падают люди во мгле. Каждому верный черед.
Возле палатки вождя собран последний оплот.
Подойдя к Орше, куда сумел отступить маршал Ней, Платов столкнулся с его арьергардом. Французы с помощью орудийного огня удерживали мост через Днепр, чудом уцелевший среди этого хаоса. Город, объятый сильным пламенем, наскоро уничтожался врагом. Атаман начал атаку, и донцы смело ринулись на неприятеля. После непродолжительного сопротивления, французы поспешно отошли, оставив казакам двадцать шесть орудий, две тысячи пятьсот новых ружей, много боеприпасов. Бегство врага было столь поспешным, что он не сумел эвакуировать лазарет с ранеными, где одних только офицеров осталось более пятидесяти человек.
Казаки быстро восстановили разрушенный мост, и атаман начал переправу войск. В это время совместно с корпусом Платова действовала пехота генерала Алексея Ермолова. Через Днепр лошадей переправляли весьма оригинальным способом: коням спутывали ноги и, положив их на бок, протаскивали за хвост по доскам, уложенным на льду.
Многочисленные пленные, захваченные казаками, обременяли их, задерживая движение корпуса и снижая скорость преследования неприятеля. «Пленные наводят мне великое затруднение, - жаловался Матвей Иванович главнокомандующему, - я не могу свесть счету за быстрым маршем. …От Орши взято в плен более пяти тысяч человек, в том числе много офицеров и генерал Дзевановский».
На марше Платов получил весьма приятное для себя известие: указом императора Александра Первого за выдающие воинские заслуги перед Россией он получил титул графа Российской империи, о котором мечтал давно. Ускорению появления императорского указа много способствовал Кутузов, направивший двадцать седьмого октября из Ельни в Петербург ходатайство о возведении донского атамана в графское достоинство. Императорский указ сенату под номером двести шестьдесят шесть последовал два дня спустя. Матвей Иванович стал вторым в истории Дона графом, после Федора Петровича Денисова. Матвей Иванович не скрывал своей радости по этому поводу. И, принимая поздравления от сослуживцев, повторял: «Мне-то уж титул сей особливо и не надобен, а вот графинюшка Мария Матвеевна рада будет без памяти». Атаман имел ввиду свою младшую, любимую дочь, сын которой в дальнейшем наследовал графский титул.
Поздравил Платова с возведением в графское достоинство и Михаил Илларионович Кутузов. «Чего мне хотелось, - писал он в специальном послании на имя атамана, - то Бог и государь исполнили, я вас вижу графом Российской империи; ежели бы подвиги ваши, начав с шестого октября (1812 года - М.А.) по сей час, не были так блистательны, то скорое прибытие с Дона двадцати шести полков, которые в разбитии неприятеля столько участия имели, сделать достаточно признательным государя. Дружба моя с вами от семьдесят третьего года никогда не изменялась, и все то, что ныне и впредь вам случится приятного, я в том участвую».(Донские казаки в 1812 году. С.194).
Впоследствии был утвержден герб графа Платова. На нем два казака со знаменами, полученными донцами за боевые подвиги в войнах России, поддерживали подобие короны, составленной из оружия, кивера и двуглавого российского орла. Все это покоилось на четырехугольном изображении герба города Черкасска и Земли Войска Донского. В центре, в окружении бунчуков, насек и орлов, изображен Платов на коне. Внизу нарисованы пушки и знамена. И под всем этим девиз Платова: «За верность, храбрость и неутомимые труды». Этот герб графского рода Платовых был внесен в 9-ю часть «Общего Гербовника» российского дворянства. (Савелов Л.М. Несколько родословий. М.,1899. С.10-11).
…Стояла поздняя осень, дороги испортились окончательно. Повозки французов, груженные награбленным в Москве добром, тащились с великим трудом, многие из них застревали или ломались. Пришлось со многих телег сбрасывать московскую добычу прямо в грязь. Пространство вокруг большой дороги было усеяно ценными предметами: картинами, бронзовыми и серебряными канделябрами, множеством редких книг в дорогих переплетах.
Ко всем бедам прибавился голод, и французы вынуждены были пожирать павших лошадей, чтобы не умереть от голодного истощения. Сержант Великой армии Жан-Батист Бургонь, прошедший весь скорбный для французов путь отступления, писал: «Я кончил свой жалкий ужин, состоящий из кусочка печенки от лошади, убитой нашими саперами, а вместо питья проглотил пригоршню снега. Маршал Мортье также съел печенки, зажаренной для него денщиком, но только он ел ее с куском сухаря и запил каплей водки; ужин, как видите, не особенно изысканный для маршала Франции, но и то было еще недурно при нашем злосчастном положении». (Россия и Наполеон. С.274).
К середине ноября отступление разбитой русским народом иноземной рати превратилось в бегство. Об этом хладнокровно и объективно свидетельствуют многочисленные документы того периода.
«Неприятельская расстроенная и изможденная армия не ретируется, а бежит в большом беспорядке, - писал Платов генералу Витгенштейну, чей корпус действовал против французов на петербургском направлении, а сейчас шел на соединение с наступающей армией Кутузова, - в прошлую ночь арьергард ее вышел, оставя Толочин. Каждый день оставляет он мне более тысячи пленных, кроме убитых».
На пути движения Платов и его сотоварищ генерал-майор Ермолов наблюдали картины ужасных страданий солдат и офицеров наполеоновской армии, деморализованной беспрерывными нападениями солдат, казаков и партизан. «Тысячи были замерзших и умерших людей, - писал о тех дня Алексей Петрович Ермолов. – Нигде не было пристанища; местечки и селения обращены в пепел и, умножавшиеся пленные, все больные и раненые, большое число чиновников, должны были ожидать неизбежной смерти. Ежеминутное зрелище страждущего человечества истощало страдание и само чувство сожаления притупляло».
И в глухих степях,
Под сугробами,
Улеглися спать
Гости навеки.
Хоронили их
Вьюги снежные,
Бури севера
О них плакали,
- писал выдающийся русский поэт Иван Никитин.
Но голод и холод испытывали не одни только французы. От этого страдали и русские солдаты и казаки. Все селения и мызы на их пути были превращены захватчиками в дымящиеся кучи пепла. Лишь голые закоптелые стены и кирпичные трубы сиротливо высились над безмолвным холодным пространством, мрачно напоминая и русским и французам, что некогда здесь стояли добротные дома, в которых теплилась мирная покойная жизнь…
Часто случалось, что у казаков на обед не было даже сухарей, не говоря о хлебе, мясе и вине. Вьюки отстали на переправах, затерявшись где-то в бездорожье. Если на привалах кому-нибудь из казаков удавалось отыскать в земле несколько мерзлых картофелин, все бросались к тому месту, саблями и пиками разрывали землю, лихорадочно пытаясь отыскать желанные клубни спасительного картофеля. И если кому-то везло, он тут же, счастливый, съедал картофель сырым. Когда наступила зима, и исчезла даже эта мизерная возможность находить картофель, казаки распаривали в снежной воде, подогретой на костре, горсть ржи и утоляли лютый голод. Казачьи лошади при этом довольствовались всего лишь рубленой соломой.
«Русская армия тоже страшно терпела, - вспоминал офицер 6-го корпуса 1-й армии Николай Митаревский, - и даже более, чем наполеоновская, так как шла сзади ее, а, следовательно, должна была продовольствоваться остатками от нее. …И не только ни от кого не слышно было ропота и жалоб, но даже было в обыкновении хвалиться пренебрежением к неудобствам». (Митаревский Н. Воспоминания о войне 1812 года. М.,1871. С.177).
Как видно из этих документов, от холода и голода в равной степени страдали все, но теплолюбивая французская натура уступала суровой русской, и тысячи солдат и офицеров Великой армии устилали своими трупами бескрайние равнины и перелески России.
О тех славных и страшных днях Кондратий Рылеев писал:
Вкушает враг беспечный сон;
Но мы не спим, мы надзираем –
И вдруг на стан со всех сторон,
Как снег внезапный налетаем.
В одно мгновенье враг разбит.
Врасплох застигнут удальцами,
И вслед за ними страх летит
С неутомимыми донцами.
Свершив набег, мы в лес густой
С добычей вражеской уходим
И там, за чашей круговой,
Минуты отдыха проводим.
С зарей бросаем свой ночлег,
С зарей опять с врагами встреча,
На них нечаянный набег
Иль неожиданная сеча. (Рылеев Кондратий. Партизанская песня. // «Русская старина». Т.18. 1877. С.362).
Таковы были героические будни донских казаков в те дни осени достопамятного 1812 года.
Несмотря на неудачи своей армии и огромные потери, Наполеон еще не сдавался и, по обыкновению, не падал духом. Он рассчитывал на свежую австрийскую армию фельдмаршала Шварценберга, не зная того, что Австрия, силой оружия принужденная к союзу с Наполеоном и выставившая свою армию, не собиралась воевать против России, заключив с ней тайный антинаполеоновский договор. Но у Бонапарта имелись еще корпуса: 2-й маршала Шарля-Николя Удино и 9-й маршала Клода-Перрена Виктора, действовавшие на петербургском направлении против генерала Витгенштейна. И теперь, когда Витгенштейн с корпусом двигался к Березине, чтобы захлопнуть ловушку для армии Наполеона, Виктор и Удино пошли на соединение с отступающими полками некогда Великой армии. Удино вышел на Борисовскую дорогу к Бобре и получил приказ императора очистить путь отступающим французским войскам для переправы через Березину, маршал Виктор должен был прикрыть их отступление.
Усиленная двумя этими корпусами, армия Наполеона вновь увеличилась до восьмидесяти тысяч человек. В своих депешах Виктору и Удино император ни словом не обмолвился о тяжести отступления Великой армии, да и сам «отступной марш», уже превратившийся в бегство, трактовался им, как «планомерный стратегический отход» на зимние квартиры. Поэтому ни Виктор, ни Удино, ни тем более их солдаты и офицеры не подозревали о плачевном состоянии Великой армии. И когда свежие корпуса французов встретились с отступающими войсками, их удивлению не было предела. Вместо грозных завоевателей, сытых и сильных, мимо них один за другим проходили какие-то тени, призраки, одетые в лохмотья, в женские солопы вместо мундиров и киверов, закутанные в оборванные плащи или куски разрезанных ковров, с ногами, обернутыми в грязные тряпки. Шла тень Великой армии! Ее былое величие и сила были оставлены там, в далеких и гибельных просторах страшной и грозной во гневе России. В общей массе солдат понуро брели полковники и генералы без полков, бригад и дивизий, оборванные, голодные и злые на судьбу, русских и своего императора, который завел их в эту варварскую страну за сотни лье от милой и теплой Франции, обещая богатство и славу, а взамен давший позор поражения и смерть десятков тысяч солдат армии, некогда действительно великой!
Ветер гонит с востока
С воем снежные метели…
Дикой песнью злая вьюга
Заливается в пустыне…
По безлюдному простору
Без ночлега, без привала,
Точно сон теней, проходят
Славной армии остатки,
Егеря и гренадеры,
Кто окутан дамской шалью,
Кто церковною завесой, -
То в сугробах снежных вязнут,
То скользят, в разброд взбираясь
На подъем оледенелый…(Из стихотворения А.Майкова «Сказание о 1812 годе»).
Несмотря на усталость и лишения, казаки Платова активно преследовали врага, нанося ему многочисленные удары, забирая большое количество пленных и обильные трофеи. На марше в селе Плоское атаман получил известие, что Витгенштейн одиннадцатого ноября занял Черею. Авангард Великой армии в это время оставил Толочин, «голова» же отступающей армии втягивалась в Лошницу. Через день большой отряд, отделившийся от корпуса Нея и направившийся к Любавичам, сдался арьергарду Платова.
Противник, изможденный преследованием и беспрерывными ударами русских, к этому времени почти не сопротивлялся, больше помышляя о спасении бегством. Об этом единодушно пишут все иностранцы, участвовавшие в походе на Россию.
Врач Великой армии Генрих Росс, вспоминая суровые ноябрьские дни 1812 года, вспоминал: «Весь день нас беспрестанно тревожили казаки. Наполеон с гвардией давно опередил нас. Мы следовали в арьергарде и поэтому должны были постоянно отражать атаки казаков, вернее, удирать от них».(Доктор Росс. С Наполеоном в России. Записки врача Великой армии. Спб.,1912. С.109).
Бегут Европы ополченья,
Окровавленные снега
Провозгласили их паденье,
И тает с ними след врага.* (* Из стихотворения А.С.Пушкина.
Постоянно нападая на отступающего противника, казаки испытывали двоякое чувство: с одной стороны, перед ними был враг, сильный и жестокий совсем еще недавно, однако при виде страданий, которые выпали на долю солдат и офицеров французской армии, сердца казаков наполнялись чисто человеческой жалостью и страданиям себе подобных. Часто одеяния и вид отступающих вояк вызывал у донцов безудержный смех. Да и как было удержаться от хохота, когда перед тобой стоит здоровенный усатый гренадер, одетый в женский чепец и женскую шубу. Встречались и такие французы, кто, спасаясь от холода, напяливал на себя одежду священника. Однажды атаману показали взятых в плен французов, которые предстали перед ним в шитых золотом камергерских мундирах, награбленных в повозках, следовавших из Москвы.
- Словно на придворном балу в Питере! – пошутил Матвей Иванович, разглядывая понуро стоявших «камергеров»…
За время преследования отступающих французов казаки насмотрелись всякого. Они видели мертвого француза, впившегося зубами в круп трепетавшей в предсмертной агонии лошади, видели (и на всю жизнь запомнили) только что родившую молодую женщину, умирающую около замерзшего младенца. Однажды казаки обнаружили выпотрошенную лошадь, а внутри мертвого француза в мундире капитана, пытавшегося согреться таким ужасным способом. Мертвых французов, поляков, испанцев, итальянцев находили в дымоходах, печах оставленных изб, куда они забирались, чтобы согреться и умирали от холода и истощения. Утром встретились французы, спрятавшиеся в шалаше, построенном из окостеневших тел своих товарищей, еще недавно веселых и живых.
Смешанное чувство испытывали в такие минуты донцы и их старый атаман… Платов зримо помнил горящий Смоленск, помнил свои невольные слезы, чувство безысходности, которое охватило его душу, когда русская армия оставляла горящую Москву. Помнил десятки тысяч убитых и искалеченных на Бородинском поле, помнил смертельное ранение своего друга и сподвижника Петра Багратиона. И все это сделали вот эти люди, которые сейчас сотнями умирали на заснеженных русских равнинах. Они были достойны смерти, но Платову, как всякому истинно русскому человеку, было известно чувство сострадания и жалости к бедам человеческим, даже если это были враги его милого Отечества.
Донцы часто подбирали на мерзлых дорогах обессилевших французов, немцев, итальянцев, испанцев, делились с ними хлебом, отпаивали горячим вином, отправляя в лазарет. Командирам казачьих полков Платов приказал оказывать помощь пленным. «Раненых и больных неприятелей, которые найдутся, - писал Матвей Иванович командиру 20-го егерского полка майору Горихвостову, - продовольствовать сколько по человечеству, столько и потому, что пленные большею частию немецких наций и итальянцы, и дабы чрез то показать им, что российское правительство поступает с военнопленными совсем не так, как им внушено». (Михайловский-Данилевский А.И. Описание Отечественной войны 1812 года. Т.4. С.22.
…Великая армия отступала… «С шестого ноября, - писал шагавший в ее состава Цезарь Ложье, - все изменилось: и пути и внешность людей и наша готовность преодолеть препятствия и опасности. Армия стала молчаливой, поход стал трудным и тяжким, император перестал работать; он взваливает все на своих помощников, а те в свою очередь, на своих подчиненных. Бертье, верное эхо, зеркало Наполеона, бывало, всегда начеку, всегда ясный, всегда определенный, ночью, как и днем, теперь только передает приказы императора, но ничего уже от себя не добавляет. Масса офицеров растеряли все - взводы, батальоны, полки; большей своей части больные и раненые, они присоединяются к группам одиночек, смешиваются с ними, примыкают на время то к одной, то к другой колонне и видом своих несчастий еще более обескураживают тех, кто остается еще на своем посту. Порядок не в состоянии удержаться при наличии такого беспорядка, и зараза охватывает даже полковых ветеранов, участвовавших во всех войнах революции». (Ложье Цезарь. Указ. соч. С.302).
От непогоды, голода и холода страшно страдали и казаки. «У нас такая беда по недостатку хлеба, что не могу описать нужду, какую терпят военнослужащие, не имея ни малейших средств к достижению себе оного, сколько за беспрерывными занятиями по службе, - писал Платов генералу Коновницыну в штаб Кутузова, - сколько и по неимению, как на большой дороге, так и по сторонам, в фураже также терпят нужду, но кое-как довольствуют лошадей соломою, и лошади приметно изнуряются».
Пройдет немного времени, армия Наполеона будет полностью разгромлена, и Платов с удивлением и возмущением услышит от некоторых иностранцев-русофобов, что Великую армию Франции погубили якобы исключительно мороз и метели, а не русская армия и всенародная борьба. С гневом и обидой скажет тогда атаман, что армия российская терпела тот же холод, а голод так еще больший, потому что русские шли за французами, которые уничтожали на своем пути все до единой крохи продовольствия и провианта. Недобрым словом помянет Матвей Иванович и некоторых иностранных генералов при штабе русской армии - завистников славы великого Кутузова - утверждавших, что Наполеона победили «генерал Мороз» и «генерал Голод», а не русские дивизии во главе с фельдмаршалом Кутузовым. Старый атаман вспомнит при этом тяжкие дни преследования неприятеля, когда его казаки в полной мере испытали муки холода, голода, дождя и гололеда, и, несмотря на это, вместе с регулярными полками русской армии и русским народом, поднявшимся на партизанскую войну, разгромили Великую армию во главе с безусловно гениальным ее предводителем.
Михаил Астапенко, член Союза писателей России, академик Петровской академии наук.