В этом году я пошла в школу в первый класс. После уроков, я иду домой одна. А другие дети идут со своими бабушками, которые долго расспрашивают их об уроках и сами одевают, прежде чем забрать со школы.
— У всех есть бабушка, у всех, только у меня нет бабушки, — сквозь всхлипывания, сопровождающие мои долгие рыдания говорю я.
— Успокойся, — говорит мама и жалостливо кривит лицо, — Ну где я тебе возьму бабушку? Нет у нас бабушек, — вздыхает она. Лоб её слегка хмурится и она тут же успокаивает меня, резонно замечая,
— Зато мы летом поедем в деревню. А если захочешь, мы поедем туда зимой, а?
Она делает короткую паузу и добавляет, — Кроме того, твоя двоюродная сестра уже ждёт тебя. Ты сможешь покататься на санках с горы. Я думаю, что тебе понравится в деревне. Ведь там у нас много родни.
Увы, но от маминых слов я расстраиваюсь ещё больше.
— Ага, много! — капризно кричу я, — А мне не нужно много родни! Мне нужна одна–единственная, причём даже самая старенькая-престаренькая бабушка.
Лицо моё ещё больше искажается от плача. Слёзы заволакивают туманом комнату и ручьями стекают по щекам. Они капают на пол, образуя маленькие лужи. Я сижу на полу, подтянув колени к животу и смотрю на эти солёные моря. Мама вздыхает и опустившись, садится рядом со мной. Она обнимает меня за плечи и говорит:
— Видишь ли, я знаю, что ты права. Конечно, у тебя должна быть бабушка. Но к сожалению где найти бабушку, если у нас её нет, понимаешь? Она умерла. Обе бабушки умерли, — и мама растерянно разводит руками по сторонам.
Тут я окончательно расстраиваюсь. Я не знаю, как продолжить разговор, поэтому я молча всхлипнув, припадаю к маме, уткнувшись в её плечо. Прижимая меня к себе, она обнимает мою голову. Так мы и сидим обнявшись некоторое время. Несколько минут.
Безусловно, я всё понимаю. Но так не хочется с этим соглашаться, так не хочется… Поэтому сейчас моё горе безгранично.
Попросту говоря, за свою маленькую жизнь я успела устать от одиночества. С детского сада меня забирали позже всех, потому–что мама и папа работали допоздна и больше некому меня забирать. Вот почему я всегда сидела одна в группе, неожиданно тихой и тоскливой без привычного гомона детей.
Воспитательница Марина Леонидовна, которую мы в младшей группе называли Малина Инвалидовна, что-то бесконечно писала не обращая на меня никакого внимания. А я возилась с игрушками, бывшие теперь в полном моём распоряжении. И не нужно было ни с кем спорить, ругаться или того хуже, драться, за то что кто-то успел первый схватить куклу или тарелочку.
Правда одной играть было не интересно. Я оставляла игрушки и подходила к большому окну. Уперевшись в щёки кулаками, я не отрываясь смотрела на тропинку, – не появились ли там мама или папа? Но к моему огорчению, их не видно. Я отходила от окна и снова чинно садилась на свой стульчик, с нарисованной красной клубничкой на спинке. Мне хочется плакать. Чувствуя себя глубоко несчастной, я стоически переносила своё горькое и печальное одиночество.
Чтобы развлечься, я брала книжку и начинала рассматривать картинки. Я не знала ещё всех букв, но мне было интересно, – как взрослые могут так быстро угадывать все эти непонятные закорючки? Я начинала их разглядывать, пытаясь найти одинаковые и в скором времени незаметно увлекалась процессом. Поглощённая этим занятием, я совсем не замечала, как за мной приходили.
— Геля, за тобой пришли, — говорила Марина Леонидовна.
Вскинув голову, я видела в дверях маму. Отбросив книжку, я стремглав бежала к ней.
— Почему ты так долго не шла за мной? — сердито спрашивала я и смотрела на неё обиженными глазами.
— Я беспокоилась за тебя, — отвечала она виновато, — но меня задержали по работе и поверь, я очень торопилась к тебе.
Не понимая, что это за такое “беспокойство” я невольно обижалась на неё и в то же время я испытывала чувство радости, что меня забрали, а не оставили там, в детском саду. Ведь я уже ходила в прошлом году в такой детский сад. Помнится мама с папой уговорами убедили меня согласиться посещать его. Потому что у меня больные ножки и мне это «жизненно необходимо» сказали они тогда. Если меня не лечить, то может заболеть даже сердце, ещё сказали они. Тогда я могу умереть. Они называли этот садик непонятным словом — круглосуточный.
Ну конечно же я не хотела умирать. Никто не хочет умирать, особенно когда тебе пять лет. Порой я просыпалась среди ночи, думая что я уже умерла. Мне было страшно и одиноко. Я звала маму, чтобы она успокоила меня и в таком случае мои грустные мысли сразу бы исчезли. Мама приходила и ложилась рядом. Она обнимала меня, гладила по голове и тихонько приговаривала,
— Спи, мой зайчик. Спи. Всё будет хорошо.
Тогда этот страх, что я умру, уходил далеко-далеко.
Словом, имея уже значительный опыт, я боялась только одного, чтобы меня снова не оставили в детском саду с ночёвкой.
— А вот если бы у меня была бабушка, то меня бы не отправили в этот ужасный садик. Я бы никогда туда не пошла, — скрытые рыдания перехватывают мою речь.
Остановившись и с трудом справившись с волнением, я начинаю быстро перебирать по именам всех бабушек своих подружек.
У моей подружки, черноглазой Сони есть бабушка Буся. Вообще–то её зовут Изабелла Марковна. Но Сонин дедушка зовёт её просто Буся. Поэтому Соня называет свою бабушку «Баббуся». Баббуся забирает Соню и я иногда иду рядом с ними веселясь и болтая, притворяясь будто это тоже моя бабушка. Ведь другие люди не знают, что Баббуся не моя бабушка, а только Сонина.
У другой моей подружки Риммы, тоже есть бабушка. Она называет свою бабушку «эсей». Римма каждый день приносит в портфеле вкусные булочки, которые печёт её эсей. Правда, честно говоря, бабушка Риммы не забирает её со школы. Она старенькая и ей тяжело ходить. Но зато она печёт вкусные булочки к Римминому приходу со школы.
Вспомнив о Римминой бабушке и её вкусных булочках, я снова утопаю в горьких слезах. Ведь меня никто не ждёт дома. Я закрываю лицо руками, крупные капли просачиваются сквозь пальцы и катятся по моим щекам.
— И за что мне такое наказание, что у меня совсем нет бабушки, — всхлипываю я, размазывая по щекам слёзы.
У другой моей подружки Ани, бабушка – учительница. Она ходит в очках и преподаёт химию в старших классах. Я немножко робею от неё. Иногда мне кажется, Аня тоже побаивается своей строгой бабушки.
Аня после уроков поднимается к ней на верхний этаж. Порой и я поднимаюсь с Аней. Мы долго разглядываем в кабинете стеклянные бутылочки с длинными тонкими горлышками, наполненными красной и синей водичкой. Аня говорит, что её назвали в честь бабушки. Её бабушку зовут Ануш Карапетовна. Мне слышится Аннушка Ракетовна. И я так и называю Анину бабушку – Аннушка Ракетовна.
А у меня, к сожалению нет никакой бабушки. Папа с мамой как всегда на работе. После школы я уныло брела домой, где не было даже Эльзы. Эльза – это моя старшая сестра. Она иногда встречает меня после занятий. Но у неё своих уроков много, поэтому ей надо обязательно находиться в школе и в таких случаях я хожу одна. Я приходила домой, кидала портфель и ложилась на кровать не раздеваясь, потом долго смотрела в потолок, пока не засыпала.
По правде сказать с одной стороны хорошо, что Эльзы нет дома, думаю я. Она часто злится и постоянно лупит меня ни за что. А ещё она обзывает меня «ябедой» и всё время задирает. А я жалуюсь на неё маме, что она меня «воспитывает». Это Эльза так называет свои придирки ко мне. А с другой стороны, я согласна и на вредную Эльзу лишь бы дома кто-то был. Хотя на самом деле я хочу, чтобы вместо Эльзы у меня была бабушка.
— Как у Сони, которая бы делала всё за меня дома, — рыдаю я, — Или как у Риммы, которая пекла бы мне каждый день вкусные булочки.
Я согласна даже на Анину бабушку, только чтобы я сидела у неё в кабинете с пузатыми бутылочками. В общем, любую. Только чтобы она у меня была. Я сержусь на маму и папу и думаю, что это зависит только от них. Я уверена, что где-то на свете есть какая-нибудь старушка и ждёт, когда мы её заберём.
— Ведь так не бывает, чтобы совсем-совсем нигде в мире не было моей бабушки. У всех детей есть бабушка.
— У тебя в деревне есть двоюродная бабушка, — растерянно говорит мама.
— А мне нужно, чтобы моя бабушка была тут, со мной. Я уже не могу жить без бабушки! Я просто хочу, чтобы моя бабушка была у нас дома, как у всех детей, — сквозь плач, горько причитаю я.
Папа молчит, но я знаю, что он согласен со мной, потому что я слышу, как он тяжело вздыхает.
— Ладно, — говорит наконец папа и вставая, хлопает себя по коленям, — Я всё устрою.
— Ура! — кричу я восторженно и начинаю от радости подскакивать.
И вот к нам в гости приезжает из другого города родня. «Родня» состоит из одной сгорбленной старушки и её необъятной дочери. Невероятно толстой, но очень милой тётеньки. Она шумная и всё время смеётся. Честно сказать, она не упускает случая как-нибудь посмеяться и надо мной.
Наконец, она говорит мне по секрету, что побудет с бабушкой у нас в гостях длительное время. В общем, разговоры с нею действуют на меня ободряюще. А моей радости нет предела и я тихонько шепчу маме с папой на ухо,
— Наконец-то и у меня появилась бабушка.
Моя бабушка старенькая и маленькая, чуть выше меня. И как потом выяснилось, к тому же практически слепая. Но это ничуть не мешает мне радоваться наличию своей собственной бабушки. Пусть и такой. Совсем-совсем дряхлой.
Вечером я изъявляю желание спать только с моей новоиспечённой бабушкой. В конце концов мама, вняв моим слёзам и мольбам, раскладывает широкий диван в гостиной. Я блаженно растягиваюсь на нём вытянув ноги, не сводя влюблённых глаз от «своей» бабушки.
Она сидит на постели в ночной сорочке с длинными рукавами. Бабушка снимает платок и передо мной появляется тощенькая и длинная, похожая на крысиный хвостик, косичка. Затем бабушка покопавшись вытаскивает откуда-то деревянные чётки и что-то нашёптывая, начинает перебирать жёлтые бусинки. «Щёлк, щёлк» откидывает она по две бусины справа налево. Закончив считать, она начинает напевать молитву.
— Бисмил-ляяхи ррахмаааани ррахиииим. Аллааху ляяя иляяхэ илляяяя...
Наконец бабушка замолкает и проводит двумя сморщенными ладонями по своему подслеповатому лицу. Отнимает руки от лица и поворачивая во все стороны голову плюёт, — «тьфу-тьфу-тьфу-тьфу-тьфу».
Я слушаю её с неподдельным вниманием и смотрю с некоторым удивлением на действия бабушки.
— А зачем же ты на меня плюёшься, бабушка?
Она поглаживает меня своей сухонькой, похожей на птичью лапку рукой и чуть потрясывая седой головой, тихо приговаривает,
— А ничего, моя хорошая... Ничего... Это молитва... Просто, я молюсь за тебя, чтобы не было у тебя в жизни никаких неприятностей. И чтобы ты не болела ничем. А вообще, это я так, по привычке.
И столько ласковой кротости было в её словах, что мне теперь нравится как она читает молитву, как будто тихо поёт колыбельную песню. А больше всего, мне нравится это её — «тьфу-тьфу-тьфу-тьфу-тьфу». Словно маленький вентилятор, овевающий меня в душную летнюю ночь.
— Бабушка, почитай ещё раз свою молитву, — прошу я поднимая на неё озорной взгляд.
Бабушка уступает моей просьбе и в конце, я с нетерпением жду её благостное и освежающее, — «тьфу-тьфу-тьфу-тьфу-тьфу». Постепенно я погружаюсь в дремоту и закрываю глаза, хотя голос бабушки продолжаю слышать. Она мерно и однозвучно поёт свои молитвы ещё очень долго, до тех пор, пока я окончательно не засыпаю.
— Ваша девочка настолько сильно прониклась истинной верой в Аллаха, что полночи просила меня читать ей молитвы, — говорит на следующее утро наша старенькая гостья маме.
А у меня в конечном итоге появляется бесспорное преимущество хвастаться перед своими подружками тем, что моя бабушка умеет лучше всех плеваться.
