Учеба в техникуме поначалу шла тяжело, но потихоньку я в нее втянулся. Запомнились уроки аэродинамики. Преподаватель и сам был увлечен этой наукой и нас заражал ею. Помню, мы делали расчет аэродинамических характеристик различных профилей крыла. Дело это было муторное, с помощью логарифмической линейки нужно было составлять кучу цифровых таблиц, но мне это нравилось. Он же вел у нас предмет, который назывался «конструкции самолетов». По нему мы делали курсовые проекты. Помню, мне досталась тема одного из курсовых – «Киль самолета ТУ – 134». Долго я с ним возился, но защитил на «отлично».
Электротехнику и оборудование самолетов вел у нас очень импульсивный и расторопный мужчина средних лет. Он пришел в техникум из армии, где был офицером - авиационным специалистом. Произошло это в начале шестидесятых годов, после знаменитого хрущевского сокращения армии. Помню, он влепил мне тройку по электротехнике, несмотря на то, что я готовился к этому экзамену, как никогда. Мне просто не повезло: ездил домой и пропустил две его лекции, переписать поленился, за что и был наказан: из трех вопросов на экзамене два мне достались именно из этих лекций.
Увы, увы…Этот урок я запомнил на всю жизнь, и в институте потом учил всё подряд, ничего не пропуская. Забегая вперед, скажу, что, сожалению, этот преподаватель окончил свою жизнь страшно - летом 1987 года повесился в техникуме, прямо у себя в кабинете электротехники. Говорили, что он сильно злоупотреблял спиртным. Я в это время работал в техникуме и мне пришлось заниматься изготовлением памятника – обелиска на авиазаводе.
Литературу, которая была моим любимым предметом в техникуме, вела пышнотелая, не очень симпатичная старая дева. Мне нравилось писать сочинения, причем не только на обязательные темы. Помню,она задала нам сочинение на тему, посвященную творчеству одного из горьковских поэтов. Я выбрал творчество Владимира Половинкина. Я не только проштудировал все книги Половинкина в техникумовской библиотеке, но и посвятил несколько воскресений поездкам по библиотекам Горького, включая центральную Ленинскую, по крупицам выискивая скудную информацию, мне это занятие нравилось. В результате получилось неплохое сочинение аж на двадцать пять страниц, и Белавкина зачитала выдержки из него перед всей группой, было приятно. Впоследствии оказалось, что моё сочинение было украдено, видимо было на самом деле неплохим.
Математику вел недавний выпускник педагогического института, он, тем не менее, вел себя очень строго. Двоек по математике я нахватал предостаточно, особенно в первые месяцы учебы, но потихоньку ситуация начала улучшаться. Помню один интересный случай, который произошел на его уроке. Как – то раз он вызвал к доске моего приятеля – Валеру К. - Кису- доказывать какую – то теорему. Киса хорошо приготовился к заданию, быстренько начертил на доске фигуру и обозначил её латинскими буквами. Причем, начальных букв латинского алфавита у него не хватило, и один из отрезков он обозначил буквами «g» и «p». Когда он первый раз произнес название этого отрезка – «жэпэ», по группе прокатился легкий смешок. Когда название повторилось, группа уже откровенно ржала, а когда «жэпэ» прозвучало в третий раз, толпа буквально лежала на столах, изнемогая от смеха. Наконец, Киса закончил своё выступление. Виктор Федорович, выждав, когда спадет волна хохота, произнес: «Ну, что ж, Князев, ставлю тебе «пятерку», только в следующий раз ты уж как – нибудь по - другому обозначай отрезки». Надо ли говорить, что его слова вызвали новый приступ гомерического хохота.
В те годы была очень популярна группа «Битлз». Про них толком ничего не было известно, но почти у каждого пацана на папке из кожзаменителя, в которых мы носили учебники и тетради, шариковой ручкой было выведено название этого ансамбля. «Косили» под битлов очень многие; в основном это выражалось в том, что отпускали длинные волосы. Это жестко преследовалось – иногда на входе в техникум нас встречала группа преподавателей и те учащиеся, у которых были длинные волосы, не допускались до занятий и отправлялись в парикмахерскую.
У нас в группе длинноволосым был, пожалуй, один только человек – Саша Жильцов, который, помню, отчаянно картавил. В параллельной группе был заядлый битломан – белокурый парень по имени Виктор Д. Высокий, белокурый, он был настолько преданным фанатом «Битлз», что предпочитал пропускать занятия, но не стричься. Но это надолго не спасало – за пропуски занятий могли отчислить, и Виктор тоже вынужден был подчиняться. (Виктор Д. проработал двадцать лет корреспондентом «Российской газеты» в Нижнем Новгороде, где и скончался 23 апреля 2023г.)
Второй учебный 1971 год начался с того, что нас отправили «на картошку», в Краснобаковский район Горьковской области — так тогда было заведено. Дали на сборы один день и к обеду следующего дня мы находились уже далеко: в деревне Кочеватово Краснобаковского района.
Поселили нас в большом нежилом доме – девчонок в одной комнате, нас в другой. Спали прямо на полу, на тюфяках, набитых соломой. Рано утром завтракали, прямо на улице, за большим, сколоченном из досок столом, после чего грузились в кузов грузовика и ехали на картофельные поля за несколько километров от села. Картошка на поле была уже выкопана картофелекопалкой и лежала на земле длинными рядками, которые простирались до самого леса, едва видимого на горизонте. В поле мы разбивались на пары, каждой паре выделялось по два рядка. Я работал в паре с Валерой Князевым — Кисой. Картошку надо было собирать в вёдра, ссыпать в мешки, которые в конце рабочего дня грузились на грузовик. Работа была очень тяжелая, нудная и изматывающая, мы сильно уставали.
Несмотря на неплохое питание, всегда хотелось есть. Как – то раз, воспользовавшись вынужденным по какой – то причине простоем на колхозном току, мы отправились в ближайшую деревню в надежде поживиться едой. В этом же огороде обнаружили несколько кочанов капусты, сорвали один, кое – как очистили и съели на всех (нас было человека четыре), однако сытости нам это не прибавило.
После окончания второго курса, летом 1971 года года я пригласил своего одногруппника Сергея Б. в гости, в Тагаево. Спали мы с ним на сеновале, над коровьим хлевом, забираясь туда по лестнице прямо с улицы. Это было замечательно – свежий воздух, запах свежего сена. Можно было гулять по вечерам сколько вздумается, не пробираться в темноте по сеням в терраску, опасаясь наступить на какое – нибудь ведро и вызвать переполох и гнев отца. Спать на сеновале мы ложились уже под утро, с первыми петухами. Происходило это интересно: сначала какой – нибудь молодой петушок, очень рано, примерно в начале четвертого утра, неуверенно подавал свой голос. Его обязательно подхватывал другой петух по соседству. Затем – их как – будто прорывало – со всех углов села звучало на разные голоса радостное кукареканье – петухи возвещали начало нового дня.
До сих пор помню шутливый стишок, который Сергей сочинил перед приездом в Тагаево и посвятил мне:
На родину ты уезжаешь скоро,
Не знаю, чем займешься ты в краю родном:
Ловить плотву, иль огороды брать измором,
Не знаю, но прошу лишь об одном:
Когда найдет тоска едучая
И утратится мыслей полет,
Ты окружи себя салагов кучею
И из телеги строй – ка самолет!
Ну, самолет, не самолет, а модель планера я построил и летал он над картофельным гумном за нашим огородом очень даже неплохо. Даже местные пацаны прибегали посмотреть на это диво.
В это же время я решил попробовать свои силы в цветной фотографии; чёрно – белую я уже освоил к тому времени почти профессионально. Выписал из Москвы фотореактивы и вместе с Сергеем приступили к экспериментам. Как ни странно, первый опыт был удачным – плёнки получились вполне качественными. А вот с фотографиями получился казус: по старой привычке, во время печатания фотографий, я пользовался красным фонарём, забыв о его цветности, в результате фотографии получились ярко выраженного синего цвета. Такими они и хранятся у меня до сих пор.
Будни на каникулах проходили однообразно – днем пилка и колка дров, вечером – поливка огорода. Были, правда и исключения – однажды отец поручил мне свозить на мельницу зерно и смолоть там в муку. Опыт обращения с лошадьми у меня уже был, но предстоящая операция немного пугала. Не помню, где я брал лошадь, по – моему, её подогнали к дому уже запряженной. Сила у меня к тому времени уже появилась, я загрузил несколько мешков пшеницы и тронулся на мельницу, которая располагалась за селом. Мельница была не ветряная, не водяная, а обычная, работавшая на электричестве и напоминала внешне обычный двухэтажный каменный сарай.
Управлять лошадью, везущей телегу, очень несложно – надо повернуть налево, натягиваешь на себя левую вожжу, надо направо – правую. Главной опасностью являлось то, чтобы, въезжая в какой – либо узкий проулок, не заставить поворачивать лошадь раньше, чем нужно, иначе можно было задним колесом телеги зацепить чей – нибудь забор.
На мельнице, несмотря на обилие народа, меня признали (председателев сын, как никак!) и быстро – за пару часов, вне очереди, смололи мне мою пшеницу. Домой я вернулся без приключений, разгрузил муку и отогнал лошадь на конюшню, сдав её конюхам. Так я ездил на мельницу раза два – три.
Летом 1971 года, 30 июня, погибли советские космонавты, сразу три человека - Волков, Пацаев, Добровольский. Помню, в стране был траур, скорбели все – от колхозников до членов правительства. При возвращении с первой орбитальной станции «Салют – 1» на большой высоте произошла разгерметизация спускаемого аппарата. Помню фразу из газеты: «Космонавты были обнаружены в своих креслах без признаков жизни». Специалисты по космосу, уже гораздо позже писали, что этой катастрофы могло бы и не быть, если бы не политические амбиции тогдашнего советского руководства. Поскольку американцы давно освоили полеты втроем, то и наших заставили лететь в таком же количестве. Но в космический корабль три космонавта в скафандрах не убирались по размеру. Тогда было принято отправить космонавтов в полет в одних тренировочных костюмах, что и привело к их гибели.
В это время в стране поднялась большая шумиха вокруг имени писателя Солженицына по поводу публикации на Западе его книги «Архипелаг ГУЛАГ». Власти не могли его репрессировать – он к тому времени уже был очень известен и не только в СССР, но и за рубежом. В октябре 1970 года ему была вручена Нобелевская премия. Готовилось решение о высылке его за рубеж, что и было вскоре реализовано. Я вспомнил, что во времена хрущевской «оттепели» в «Роман – газете» была напечатана одна из первых повестей Александра Исаевича «Один день Ивана Денисовича». К тому времени все книги Солженицына были арестованы, но я рассудил, что до забытого Богом Тагаева рука всемогущего КГБ вряд ли дотянулась. Немного поразмыслив, я, ничтоже сумняшеся, отправился в нашу сельскую библиотеку и принялся ворошить там старые «Роман – газеты», не особенно надеясь на удачу. И вдруг мне неслыханно повезло – в пачке потрепанных, старых книг я нашел «Один день…». Быстренько оформив её на себя, я за одну ночь проглотил содержимое.
Впечатление от книги осталось странное – я ей до конца не поверил. Я слышал о сталинских лагерях, но был уверен, что сидели там, в основном, настоящие враги народа и уж никак не мог поверить, что сотрудники лагерей могли проявлять откровенное зверство, как лейтенант Волковой в книге. Только потом я узнал, что зверства Волкового – это вполне безобидное поведение по сравнению с настоящими зверствами НКВДшников, описанные в «Архипелаге ГУЛАГ». «Один день …» я не собирался возвращать в библиотеку, понимая, что она стала суперраритетом и прихватил её с собой в Горький. Там первым делом дал её почитать Сереге Б., тот своим друзьям и так далее. Короче, книга ко мне не вернулась, о чем я сожалел очень долгое время.
После окончания третьего курса у нас началась практика на авиационном заводе. Я попал в цех по сборке отсеков фюзеляжа самолета МИГ – 25. В огромные стапели навешивались краном отсеки фюзеляжа, которые соединялись между собой сваркой. Попал я в бригаду сборщиков вместе со своим одногруппником Валерой Х. Нашими опекунами были два парня, постарше нас лет на семь – восемь, которые за нами приглядывали.
В цехе нам поручали не очень ответственные работы, вроде вытачивания мелких деталей для соединения частей фюзеляжа. Позже начали доверять более сложные работы. Вот тут – то со мной произошел казус: как – то я отрезным кругом резал панель со стрингерами и вроде делал всё правильно, как вдруг после окончания работы поднялся скандал – панель я отрезал неправильно, не по размеру. Начальник участка, мужик средних лет, приказав мне не уходить с работы, куда – то убежал. Через некоторое время он появился снова в сопровождении целой толпы начальников, которые стали обсуждать, как исправить мой брак. В конце – концов, всё улеглось, был оформлен так называемый «техзапрос», то есть коллективный документ, разрешающий допущенное нарушение. Хотя всё потихоньку и успокоилось, но за эту практику мне поставили "тройку".