На второй день рождения Андрюши снова к нам приехали Лехины родители. В этот раз они подарили ему велосипед с ручкой управления для мамы. Немного посидели, поговорили и засобирались домой. В это время Андрюша стал руками выталкивать бабушку за дверь. Они посмеялись над его «гостеприимностью». Андрюша вообще бабушку не любил. Хоть и не говорил никогда об этом. Но это было заметно. А вот к деду относился с теплотой. Но сильной привязанности у него все равно не было. Про него Андрюша тоже говорил совсем немного. Например, видел на улице такую же машину и говорил: «Машина, как у деда». Или, уже лет в 7, говорил: «Я вырасту, и у меня будет ружье, я стану охотником, как дед, и буду стрелять уток». Больше ничего я от Андрюши про деда не слышала.
С 2 до 3 лет Андрюша еще ничего не умел говорить. Но слова «мама» и «папа» у него уже были. Все остальное время он просто ходил и произносил какие-то отдельные слоги. Из всего этого я сейчас помню только «бадя-бадя». У него не было каких-то обозначений предметов. Например, мой второй сын еще до двух лет начал называть сокращенно: музыка – «му», каша – «ка» и т.д. У Андрюши такого не было. Он просто показывал пальцем на то, что ему было нужно, и говорил «а-а-а-а».
Поэтому сразу после двух лет нам уже точно невролог написала ЗПРР. Прописала нам для начала «Тенотен». Я хорошо помню, какие препараты мы принимали дальше, но плохо помню, в какой промежуток времени это было – до трех лет или после. И, чтобы не вводить вас в заблуждение, я лучше про эти лекарства напишу в следующем периоде – после трех лет.
А в то лето 2017 года нам невролог выписала уколы «Кортексин» и физиолечение. Мы ходили каждое утро на эти процедуры в поликлинику. Уколы Андрюша позволил себе делать более-менее сносно. А с физиолечением не прошло все гладко. Сначала мы шли на электрофорез. Ему прикладывали пластинки с бромом ближе к шейному отделу, на верх спины. Андрюша никак не хотел лежать спокойно. Он, как всегда, крутился, вырывался и кричал. Я силой его держала. Лежать надо было 10 минут. Пару раз, когда я немного расслаблялась, Андрюша моментально выдергивал провода из прибора на тумбочке. Медсестра ругалась на него и даже один раз шлепнула по рукам прямо при мне. Мы отходили на электрофорез 8 сеансов из 10. Медсестра сказала, чтобы мы больше не приходили. Через полгода или год Андрюше еще раз хотели назначить такое лечение. Но я рассказала педиатру про наш прошлый поход в то отделение и реакцию медсестры. Педиатр мне сказала, что та медсестра уже не работает, на нее было много жалоб. Вместе с электрофорезом в тот раз нам прописали еще и озокерит. Но у нас не получилось полежать с этим черным куском даже и несколько минут. А лежать надо было полчаса. Медсестра сказала, что не сможет нам провести это лечение. А еще нам назначили ЛФК. Я об этом писала ранее. Мы пришли туда первый раз с Андрюшей. Медсестра там была уже другая. Она была спокойная и приветливая. Но она тоже не смогла найти подход к Андрюше. Он совсем ее не слушал, не обращал внимания на ее слова и вообще никак на нее не реагировал. Просто ходил по залу и брал в руки предметы для физкультуры. Тогда эта медсестра тоже сказала, что не сможет с нами заниматься, потому что нет взаимодействия с ребенком. И посоветовала нам походить к тому психотерапевту, о котором я вам писала.
С наступлением весны, когда уже почти растаял снег, на улице Андрюша стал проявлять внимание к самокатам других детей. И через несколько дней я купила ему собственный. Но Андрюша в то лето на нем почти не катался. В основном, просто возил его по квартире из комнаты в комнату.
Весной у нас проходили какие-то выборы. И, как обычно, перед школой развернулись массовые гуляния в этот день. Мы с Андрюшей тоже ходили голосовать. Поели бесплатной гречневой каши с чаем. И был там прокат беговелов. Андрюша тоже захотел попробовать. Он увидел, как другие дети лихо на них гоняют. Я оплатила. Но Андрюша не понимал, как надо на нем кататься. Я ходила рядом, объясняла и показывала ему. Даже к нам подходил инструктор. Но Андрюша просто ходил с ним стоя, держа его между своих ног.
На детских площадках Андрюша стал еще более агрессивен, чем в прошлом году. Кусался он уже беспощадно. Один раз был такой случай. Мы играли в песочнице. Андрюша нашел там совок и начал ковырять им песок. Чуть позже на площадку пришла мама с девочкой примерно такого же возраста, но комплекцией чуть меньше. А может, девочка была даже старше Андрюши. Мама с этой девочкой разговаривала на английском языке, называла ее Барбара. И девочка ей тоже что-то отвечала. Я сначала подумала, что это американцы приехали к кому-то в гости. Эта девочка залезла к Андрюша в песочницу и взяла тот совок, когда Андрюша немного отвлекся. Так Андрюша моментально вцепился зубами ей в руку, прокусил даже через джинсовую куртку. Девочка описалась от страха и заплакала. Мама схватила ее на руки и побежала домой. Потом вернулась минут через 10 и устроила мне скандал на чистом русском языке. Требовала, чтобы Андрюша просил у этой девочки прощения, мотивируя это тем, что он старше нее. Я извинилась и ответила, что получить прощение от Андрюши не получится, так как он еще не умеет говорить. Эта мама долго кричала, но потом все же ушла.
А еще Андрюша начал драться. Он мог ни с того, ни с его ударить кого-то из детей. Один раз с Андрюшей гулял Леха. Пока Андрюша играл в песочнице, подошла девочка лет четырех и села на его велосипед. Андрюша подошел и так ей треснул, что она перевернулась вместе с велосипедом.
С наступлением лета я поняла, что лучше нам детские площадки обходить стороной. Уж слишком много проблем. Да и про собаку мне многие выговаривали. Ведь мы Жужу всегда брали с собой на прогулку. А люди на Лесной поляне категорически не приемлют нахождение собак на детских площадках. Поэтому мы стали гулять «лесами и полями», часто ходили возле стройки. Там и Андрюше было интересно, и собаку можно было отпустить с поводка.
Летом мы иногда ездили на дачу к лехиным родителям. Но делали это нечасто, потому что были проблемы с дневным сном. Я брала Андрюшу на кровать, к себе под бок. И выжидала, чтобы он уснул. У меня была своя тактика. Нужно было самой притвориться спящей. Тогда Андрюша ползал, ерзал вокруг полчаса, и от скуки сам засыпал. Лехиных родителей я просила в это время не заходить в дом. Дед с Лехой занимались чем-то в огороде. А вот бабушка постоянно заходила в дом. То ей надо было что-то взять, то она просто уставала от жары и присаживалась на стул рядом с кроватью, где мы пытались уснуть. Андрюша видел ее, отвлекался, возбуждался и забывал про свой сон. Бабушка не понимала этого. А нам надо было всего полчаса, чтобы уснуть.
Многие в предыдущих статьях спрашивали, почему же так резко поменялось к нам отношение Лехиных родителей? Я не знаю точного ответа, но могу предположить следующее. Я не совсем соответствовала их требованиям к нормальной жене и хозяйке в доме. Они хотели, чтобы я всегда и много готовила сытной мясной еды для «двух мужиков в доме», а не свою эту диетическую хрень. Которую Леха, кстати, очень обожал. Он всегда говорил: «Почему ты себе готовишь всякие вкусности, а мне – что придется?». И всегда съедал мою «диетическую хрень». Я и не жадничала. Еще Лехины родители хотели, чтобы мы с Лехой летом и осенью занимались заготовками с огорода – варили варенье, солили огурцы и помидоры, делали лечо и хреновину и прочее. Но ни у меня, ни у Лехи не было на это желания. Мы отговаривались тем, что наши закатанные и остывающие банки на полу тут же разлетятся вдребезги от прикосновений Андрюши. Родители хотели нас проучить и ничего нам не давали из заготовок, кроме соленых огурцов и овощей из погреба. Но нам и не надо было… Еще Лехин отец презирал мое увлечение автомобилями, мои побеги на работу, и тем более – автомобильный техникум. Он проводил со мной беседы, что я должна быть мамой и хозяйкой – не заниматься работой и машинами, а сидеть дома, варить борщи и растить маленького ребенка. Также он попрекал меня отсутствием нежности и ласки к Андрюше. Но в этом он был 100% прав. Леха же был полностью на моей стороне. Но, когда мы приезжали к его родителям, то любил вместе с ними надо мной посмеяться, рассказывая очередные мои «чудачества». А еще я была молчаливая, замкнутая, и почти с ними не разговаривала. Только отвечала на вопросы. Они считали меня нелюдимой. Я же не могла преодолеть годами свое стеснение и страх открыть перед ними свою душу, что-то начать беззаботно рассказывать… В общем, не такую жену они хотели бы своему сыну.
Летом мы несколько раз опять ездили купаться на речку. А на мой день рождения съездили даже с ночевкой. Андрюша первый раз спал в палатке. Долго не мог уснуть на новом и непривычном месте. Но потом хорошо проспал до самого утра.
Дома после двух лет Андрюша уже перестал размазывать фекалии вокруг себя. Даже, если иногда случались неожиданности в кровати, то он это не трогал. Он все так же спал без памперса и писался в кровать каждую ночь. Мне говорили, что нужно вставать ночью, будить ребенка и садить его на горшок. Но мне лень было это делать… Днем Андрюша хорошо пользовался горшком. По-маленькому делал это уже стоя. От этого все вокруг горшка было в брызгах. Горшок всегда стоял в одном месте. И через пару лет коричневый линолеум там побелел от «мочевого камня». Я так и не смогла отмыть это место перед продажей квартиры. Еще Андрюша изредка писался на диван. Даже после трех лет. Он это делал днем, когда мы были рядом. Скорее всего, это было что-то типа баловства с его стороны. Он это делал и смеялся. Мы же негодовали и шлепали его за это по мягкому месту. То есть, это не случалось неожиданно. Он сидел, играл, потом притаится, затихнет, на нас посмотрит и сделает свои дела. А потом смеется.
Ложкой Андрюша еще не ел сам. Я продолжала его кормить сама. Но хорошо уже пил из кружки. Очень любил кипяченое молоко. В начале лета я ему решила купить мороженое. Обычное магазинное покупать не стала, взяла из специального автомата. Но оно Андрюше не понравилось. Он попробовал немного и есть не стал. А вот конфеты и шоколадки мы ему уже давали. И еду стали давать уже «взрослую», которую ели сами. Например, отдельно супы для него я уже не варила. Он ел тот, что был у нас – на поджарке, и часто со свининой. А супы у нас дома были всегда – Леха ничего другого с собой на обед не брал. Сначала я варила суп в 5-ти литровой кастрюле. Но иногда ее не хватало и на 2 дня. Мне неохота было так часто варить супы. Ведь кроме них я готовила и другие блюда, которые Леха ел вечером после работы. Поэтому мы купили большую 11-ти литровую кастрюлю. Супа в ней хватало уже на 4-5 дней. Но Леха начал ворчать, что ему стыдно каждый день брать на работу одно и то же. А для меня это было нормально – столько дней есть одно и то же.
В то лето Андрюша полюбил прыгать на уличных батутах. Мог играть там долго. Но больше 30 минут за раз я не готова была оплачивать. Я лазила там вместе с ним, помогала забираться на горку, а также следила, чтобы он никого не ударил.
В сентябре я нашла для Андрюши няню и стала отвозить его к ней домой. Про это я тоже уже писала ранее.
А в октябре нас согласились взять в деревенский садик. Мы стали проходить медкомиссию. В то время все специалисты были в нашей поликлинике. Это сейчас там кроме педиатров, процедурного кабинета и физиолечения больше ничего нет. А тогда нам повезло. Записываться к врачам у меня не было времени, так как ждать пришлось бы более двух недель. Поэтому ко многим врачам я «протолкнулась» без записи. Хорошо, что они не отказали нам в приеме. Нужна была справка из психушки. Я очень боялась туда ехать. Думала, что там Андрюшу «забракуют» и запретят отдавать его в обычный садик. Но, как оказалось, психиатры на таких маленьких пациентах не «ставят крест». Они написали, что он полностью здоров. Хотя он не выполнил ни одного их задания, которое они просили.
Первый день в садике я оставила его на 2 часа, второй – на 4, а с третьего дня мы оставались уже на полный день. В садик он шел неохотно. Мне приходилось нести его туда на руках. В группу его затаскивали воспитатели силой, он брыкался и сопротивлялся, плакал и рвался ко мне. Но потом через 5 минут успокаивался и уже хорошо играл. Так мне рассказывали воспитатели. Забирала я его всегда в 5 часов, сразу после ужина. Так было потом и в новом садике. Лишь в последние года 1,5 он просил приезжать за ним позже. Ему нравилось играть с ребятами, а домой к Витале он наоборот ехать не хотел.
Фотографий с этого периода жизни Андрюши у меня практически нет. Потому что сломался мой телефон. Утром, как только мы с Андрюшей проснулись, я не доглядела за телефоном. Андрюша его макнул в кружку с водой и положил на место. А когда я это заметила, было уже поздно. Андрюша и до этого так делал один раз, но тогда я сразу это увидела и высушила телефон. А еще Андрюша любил кидать пульт от телевизора в унитаз. Пришлось мне тогда ходить пока со старым телефоном, но у него камера совсем никакая…
Но один раз летом мы поучаствовали в благотворительной фотосессии. На Лесной поляне в одной семье случилась беда. Молодая женщина заболела раком, у нее была уже последняя 4 стадия. Все врачи в России от нее отказались. Была последняя надежда на Германию. Но на это надо было 4 миллиона в кратчайшие сроки. Все жители Лесной поляны откликнулись на беду, помогали, кто как мог. Многие устраивали благотворительные акции – кто-то делал ногти и перечислял деньги этой семье, кто-то выпекал хлеб и булочки, а вот одна женщина устроила фотосессию для детей. Мне тоже очень хотелось помочь. Но с деньгами было тогда совсем трудно. Я решила принять участие в этой фотосессии. Она стоила 250 руб. Жители Лесной поляны за месяц собрали сумму 4 миллиона. Хотя были добрые люди, которые предлагали «моментальную помощь» - выкупить у этой семьи за полцены их коттедж, машины, снегоходы, квадроциклы и прочее. В Германии сделали все возможное. Но чудо не произошло. Эту женщину привезли умирать домой. Она каждый день писала короткие посты о своем состоянии, полные оптимизма и доброты, описывала свою невыносимую боль. Через 2 недели она умерла. Об этом написал уже ее муж. У нее остались 2 маленькие дочки. Тогда плакала вся Лесная поляна. Даже я – черствая и сухая, плакала, когда читала эту новость.
А еще у нас с Андрюшей практически нет совместных фотографий. В первые 5 лет, когда мы жили с Лехой, мы ходили везде по-отдельности, вместе никогда не гуляли. Поэтому и фотографировать нас было некому. И на этой фотосессии появилась наша первая совместная фотография.
В конце лета, когда наступил на главный праздник в Кузбассе – день шахтера, я поехала с Андрюшей в город погулять. Но я не учла одного, что праздник закончился вчера. Как раз с того года у нас поменяли время празднования. Делали его не в воскресенье, как было раньше, а в субботу. Это, наверное, более правильно, чтобы люди могли протрезветь и выспаться, а не идти «с бодуна» на работу в понедельник. Так вот, пришлось нам гулять тогда уже по пустому городу. Но мы зашли в ТЦ «Зимняя вишня». Были там первый и последний раз. Сходили там в контактный зоопарк. Андрюше очень понравилось. Он уже стал интересоваться животными. Там был очень хороший зоопарк, много животных. Но все они сгорели через 7 месяцев после нашего посещения. Мы с Андрюшей еще немного погуляли по городу, я купила ему воздушный шар в форме вертолета, и мы приехали домой.
На причастие я возила Андрюшу уже в другой храм. Туда, где его крестили. Но это было уже не так часто, как на Лесной поляне, а примерно раз в 3 месяца. Там на нас уже никто не ругался.
Осенью нас невролог направила сделать ЭЭГ во сне. Запись была часов на 10 утра. Поэтому мы Андрюшу разбудили примерно в 4-5 часов, чтобы к назначенному времени он захотел спать. На ЭЭГ был 1 час времени. Я взяла с собой бутылочку с молоком. Нас оставили там одних в комнате. И я по своей методике начала его усыплять. Легла на кушетку рядом с ним и прикинулась спящей. Он, как обычно, полчаса крутился рядом со мной. Я уже начала переживать, что нам не хватит времени. Но мне повезло. Андрюша уснул. Еще полчаса писали ЭЭГ. Мне потом невролог объяснила про результаты. У Андрюши практически отсутствовало торможение в мозге. У нормальных детей в его возрасте торможение должно быть порядка 50%. А у Андрюши было всего 4-5%. То есть он не мог сдерживать свои чувства и эмоции. Все, что возникало у него в голове, он тут же выплескивал наружу. Но никаких рекомендаций врачи мне не дали. Мы просто сделали это ЭЭГ, и все об этом забыли.
С Андрюшей по-прежнему было тяжело. Он не понимал, или не хотел слышать, обращенную к нему мою речь. Часто было ощущение, что я разговариваю сама с собой или со стеной. А еще он совсем не отвечал на вопросы. Даже простого «да» или «нет» от невозможно было добиться. Он даже не мог в ответ просто кивнуть головой. Приходилось только догадываться…
И было еще одно странное чувство. Я не знаю, как его правильно описать, чтобы вам было понятно. У меня появился какой-то внутренний страх перед Андрюшей. И, чем старше Андрюша становился, тем больше этот страх усиливался. Это было что-то бессознательное, на уровне чувств и инстинктов. И я не помню точно, в какой момент времени появился этот страх. Но в этом периоде он уже точно был. Да, я часто уставала от Андрюши. Но я относилась к нему очень доброжелательно. У меня никогда не было какой-то ненависти к нему. И я никогда не вымещала на нем злобу и обиду на его отца, как некоторые мне писали. Мне очень хотелось полюбить Андрюшу, обнимать его, дарить тепло. Но я не могла. Не способна я на это. И все время, с утра до вечера, я постоянно думала, что нужно давать Андрюше больше ласки. Но часто случались моменты, когда Андрюша ко мне походил, лез ко мне на руки или ложился сверху мне на живот, и тогда у меня внутри все сжималось от страха. Это было очень странное чувство. Я никогда не знала, что можно чувствовать такую неприязнь к собственному ребенку. И мне становилось жутко от этого страха, от того, что я испытываю такие чувства. Из-за этого страха мне хотелось оттолкнуть Андрюшу, чтобы он не прикасался ко мне, убежать от него подальше на безопасное расстояние. Но я этого никогда не делала. В такие моменты я старалась лишь аккуратно отодвинуть его от себя. И как только он отодвигался, мне сразу становилось спокойно. Это ужасное чувство отторжения стало мне мешать обнимать и целовать Андрюшу. И я перестала это делать. Я не знаю, что это такое со мной было. Но этот сильный страх, от которого сжимается и холодеет все внутри меня, присутствовал до самого дня трагедии. В то утро Андрюша прижимался ко мне сильнее обычного, а я аккуратно отодвигала его от себя… Как же мне теперь от этого горько. Что я не обняла его и не прижала к себе в тот последний день… А вот ко второму сыну ничего подобного нет.
Вы спрашиваете в комментариях, почему я представляю Андрюшу в своих записях в таком нехорошем ракурсе. Дело в том, что я пишу все, что могу вспомнить за этот период. Я бы очень хотела написать что-то хорошее. Дальше так и будет. Но за этот период я не помню ничего хорошего, только одни проблемы.
И хочу пояснить еще про телевизор и компьютер. Телевизор мы с ним начали смотреть в 13 месяцев. В основном, только за приемом пищи, минут по 15-20. В остальное время Андрюша не мог спокойно сидеть и смотреть мультики. Ему нужно было постоянно бегать и что-то делать. Он подбегал и смотрел только рекламу. Поэтому смотреть мультики по телевизору мы стали намного позже. За компьютер я его посадила в 1 год и 10 месяцев. В то время он совсем недолго слушал музыку. Смотреть мультики мы стали на несколько месяцев позже, примерно в 2 года. Но тоже не было такого, чтобы он сразу стал сидеть за ним целые сутки. У нас был режим, мы 2 раза в день гуляли, днем спали. На компьютер был примерно 1 час времени утром и часа 2 вечером. Конечно, это тоже немало. Андрюша бежал сам к компьютеру, сам включал его. Одно время я выдергивала даже компьютер из розетки. Но он очень быстро научился вставлять вилку в розетку. Когда Андрюша пошел в садик, время на компьютер было только по вечерам. В выходные мы все также ходили гулять, а днем спали. До его трех лет я по выходным не работала, всегда проводила время дома. Ближе к трем годам я показала Андрюше мультик на планшете «Синий трактор». Он мог его смотреть несколько раз подряд. Но это всегда было только в моем присутствии, а мне это быстро надоедало. Поэтому больше 30 минут мы не смотрели. И планшет Андрюше я никогда для его самостоятельного пользования не давала.
И некоторые пишут, что я сознательно скрываю от читателей диагнозы Андрюши. Это совсем не так. Я бы с радостью вам все рассказала. Но я пишу лишь то, что знаю, что помню. Другой информации у меня нет. И я сейчас не могу даже открыть его медицинскую карту, чтобы посмотреть там записи. Эта карта всегда хранилась у меня дома, потому мы часто ездили по врачам в другие поликлиники. Через 5 дней после трагедии мне позвонила заведующая из поликлиники и сказала привезти карту ей для возможной проверки прокуратуры. Сказала, что вернет мне ее только через год.
Этот третий год жизни был чуточку легче, чем предыдущий. В основном за счет того, что Андрюшу взяли в садик, и у меня появилось много свободного времени для отдыха и восстановления нервов. Ну и с Андрюшей стало гораздо интереснее. Хоть общаться у нас ещё плохо получалось, но мне нравилось с ним куда-то ходить, посещать интересные развлекательные места и вместе получать хорошие эмоции.