На следующий день мы снова собрались в клинику к доктору. Даже залегендировали наш утренний визит в медицинской карте — у моей гастроподы зашелушилась ложноножка.
В приёмной ничего не изменилось: всё так же животные жались к хозяевам, захватившим из дома самые суровые выражения лиц, всё так же между кабинетами бегали врачи. Мы заняли место в конце очереди и принялись ждать. Неожиданно дверь кабинета напротив нашего места раскрылась, и оттуда выскочил Михаил Александрович:
— Здравствуйте, Анастасия Сергеевна, здравствуйте. Проходите вместе с пациентом. Мы тут уже совсем заждались вас.
Под пристальными взглядами владельцев животным мы вдвоём пошли через всё приёмное отделение. Примерно на середине пути кто-то из них опомнился и дёрнул меня за кофту:
— Куда без очереди? Неужели вы только спросить? - будто проскрипело старое дерево сбоку.
Я посмотрела в сторону и увидела, что восстановить справедливость и очерёдность вызвалась старушка со слюнявым мопсом на руках.
— Если вы не заметили, нас пригласил доктор.
— АСЬ? — поднесла она ладонь к уху. — ЧТО? КОГО ПОЗВАТЬ?
От старушки меня спас Михаил Александрович, который подошёл и пристально посмотрел на будущего подопечного барбоса, затем покачал головой и прицокнул:
— Хм, похоже, что тяжёлый случай, как бы не пришлось делать томографию и три УЗИ. Цены-то нынче ой-ё-ёй. Или попробовать старый, но недорогой подход. Даже не знаю... Ах да, Анастасия Сергеевна, проходите.
Мы зашли внутрь, Амёба зашевелилась в сумке, выглянула наружу.
— Где ваш настоящий пациент? — спросила она.
— Вот здесь, в специальной переноске.
— Сейчас посмотрим. С кем придётся иметь дело?
— С шуршунчиком. — ответил доктор.
— С кем-кем? — переспросила Амёба.
— С шуршунчиком. Очень редкий зверь. Сами посмотрите.
Из любопытства я тоже заглянула в переноску. Хммм. И вправду шуршунчик. Только вид у него какой-то нездоровый совсем, будто собрался умирать. Нехорошо...
Между тем чудо природы зашевелилось, вылезло из сумки и деловито стало ходить вокруг шуршунчика. Непонятные хождения закончились просьбой Амёбы:
— Не могли бы вы выйти на полчасика? Не мешайте мне. Очень запущенный случай. А если бы вы мне пирожное принесли, было бы хорошо, но ещё лучше два. Напряжённый труд ума требует, знаете ли, подпитки.
Делать нечего, пришлось уважить «доктора» и идти за сладостями для необычного диагноста.
— Может быть скоротаем время за чашечкой вкусного кофе? Я угощаю. — сказал доктор. — Есть здесь хорошее место, часто прихожу после смены, чтобы посидеть в тишине и спокойствии. У них и выбор десертов прекрасный.
— Хорошо, только пока Амёба колдует над шуршунчиком, расскажите, что случилось. Я много о них слышала, но никогда живьём их не видела.
— Наш пациент живёт у местного министра здравоветохранения, важный человек не только в городе, но и в области. Занят постоянно. Чихвостит налево и направо владельцев ферм и сельхозпроизводств. У него не забалуешь. Один раз он как-то приехал в цех по изготовлению молока и разных кисломолочных продуктов. Прошёлся, посмотрел станки, вроде всё чисто и аккуратно. Потом решил узнать, в каких условиях содержатся коровки. В итоге на входе в административное здание он распорядился поставить тубму, а затем прибил к ней свои туфли, по которым можно было судить о санитарии в хлеву. Обратно ехал босиком. Шума было, крика, а, между прочим, три месяца цеха простаивали, пока все его замечания не учли и недостатки не устранили.
— А туфли?
— Туфли так и висят прибитыми к тумбочке. Постоянные заботы и прочая, и прочая, и получилось, как в поговорке про сапожника без сапог. Шуршунчику становилось всё хуже и хуже. Когда дело стало совсем табак, он заметил неладное и повёз Рушу в самую лучшую клинику в городе, но там ему сказали, мол, ничем не можем помочь, мы даже не знаем, что с пациентом. Нужно ехать в Москву, где есть современное и необходимое диагностическое оборудование. Однако есть нюанс. Врачи сказали, что транспортировку она, скорее всего, не переживёт. Когда министр забирал шуршунчика из клиники, то к нему подошла лаборантка и посоветовала обратиться ко мне, мол, после нескольких недавних крайне сложных пациентов обо мне заговорили как о докторе последней надежды.
— Вот как. А на деле Амёба за вас работу сделала?
— Нет, что вы. Я отличный спец, но с возможностями клиники часто сложно понять, с чем приходится иметь дело. — с досадой сказал Михаил Александрович и протёр очки.
— И чем грозит теперь вам внимание самого министра?
— Клинику могут закрыть, вот и дело с концом. И у нас нарушения есть, помещения ГОСТу не отвечают.
— А кто же тогда будет лечить сложных пациентов?
— Вот то-то и оно. Кажется, время подошло, пора идти. — сказал доктор.
Через некоторое время мы снова вернулись в клинику, зашли в кабинет. Амёба в обнимку сидела с Рушей на столе и иногда попискивала ей в ответ на непрекращающийся поток тресков, свистов и щелчков.
— Пирожное принесли?
— Да, вот оно.
— А где второе? Давайте их сюда. И две ложечки. И чаю две кружки. И две трубочки под чай. И на красивых блюдечках. Можно вместо них даже вон те блестящие судочки выдать.
— Так это же лотки под инструмент! — воскликнул доктор.
— Значит, стерильные. — подняла щупальце вверх самая беспокойная особа в нашей семье. — Тем более давайте их сюда.
В следующие пять минут мы с удивлением смотрели, как пирожное уминается двумя представителями разумной жизни, и как одновременно шёрстка шуршунчика наливается блеском и распрямляется.
— Фух, — сказала Амёба, — ситуация стабилизирована, но всё ещё далека от разрешения. Дело, значит, вот в чём. Молодая помощница министра часто бывает у него дома и каждый раз, когда Вельдиван Иванович не видит и не слышит её, она говорит гадости Рушке. То у неё шёрстка не такая, то лапки неровные, то хвостик короткий. Нет, ну какая зараза! Вы же сами посмотрите, хвостик идеальной длины! Им ведь можно и любую конфету подхватить, за крючок зацепиться, чтобы повисеть вниз головой! Из-за таких обидных слов Руша сильно загрустила. Потом из-за частых непредвиденных ситуаций Иваныч стал почти всё время проводить на работе. Придёт, покормит питомицу и спать ложится. Или за компьютер работать. Сидит и щёлкает клавиатурой до двух часов ночи, а потом по тридцать-сорок страниц печатает. Будущие постановления. А вы знаете, сколько шуршунчикам нужно заботы и внимания? Плохо, что не знаете. Они без них чахнут, шерсть выпадать начинает. От такого только одно лекарство может быть...
Выдав длинную речь, Амёба почесала щупальцем за ушком шуршунчика, что-то ласково пикнула и полезла в термостатную сумку.
*** некоторое время спустя.
— Вельдиван Иванович, от болезни вашего питомца нет лекарства в аптеке.
— Да я вас закрою, помно...
— Замолчите и послушайте, что я скажу. — жёстко перебил министра доктор. — Болезнь Руши не связана с микробами. Её источник — душевные раны, а они лечатся только заботой и вниманием. Уделяйте больше времени ей. Вспомните, как раньше вы после работы приходили домой, брали шуршунчика под мышку и выходили во двор. Когда день был хороший, вы угощали её отбивной с сыром и грибами, а когда нет — листочком капусты и жжёной спички. И ещё я расскажу одну историю. В некотором царстве, некотором государстве жил-был министр. Много врагов народа призвал он к порядку, разъезжая на своём верном коне, но потом конь захворал. Воевода загрустил, стал лекарей созывать, никто не мог помочь. Но однажды пролетала мимо боевого друга лесная фея, взмахнула крылышками, и волшебная пыльца попала коню на морду. Заговорил он человеческим голосом: «Хозяин, порчу на меня наслала твоя завистница. Чёрная магия, страшная, умирать мне скоро придётся, если не расколдуешь меня». Конец истории таков — спасли коня, а завистницу ведьму Ольгу Иргизовну отправили в оковах на рудник...
— Не знаю, Михаил Александрович, что вы такое плетёте, но пеняйте на себя. — с досадой произнёс Вельдиван Иванович. — И Ольгу Иргизовну сюда приплели. Это вы не о моей замечательной помощнице сейчас сказки мне рассказывали?
— Именно о ней, Вельдиван Иванович, именно о ней. Вы сильно удивитесь, если решите узнать её чуть-чуть получше, особенно, когда она думает, что никто, кроме Руши, её не видит и не слышит...
***
— Хорошо сегодня. — сказала Амёба. — Меня шуршунчик уже третий раз в гости зовёт, но мне страшно ехать домой к министру. Вдруг кто посторонний увидит, на опыты пустит...
И налейте мне ещё даров цейлонской природы. Вот прямо сюда.
— Держи. А ты заходи ко мне на приём, когда Рушу приведут. Она за два месяца сильно окрепла, поправилась. — сказал доктор.
— Это можно.
— Вы меня спросить не забыли? — сказала я.
— Не забыли. Кто говорил, что Амёба — полноправный член семьи, — и может решать самостоятельно?
— Вообще-то, немного не так было. — ответила я.
— Ладно, не будем спорить. Я с подарком для вас. — сказал Михаил Александрович и поставил пакет на лавку. — Потом посмотрите. Мне из-за вашей помощи выдали по госпрограмме годное оборудование. Я три недели готовил заявку, но оно того стоило. Теперь я смогу лечить лучше, чем в Москве. Ну, не хуже точно. Спасибо вам...
— Хорошо. — ответила я. — А что с мопсом-то?
— С каким?
— Да с тем, которого старушка привела. Она меня к вам не пускала без очереди.
— Ааа, этот. Да нормально всё там. У барбоса диета была пересыщена варёными овощами и кашами на семи травах. Поэтому на прогулке запах из шашлычной так сильно мопсу Аркаше на душу запал, что у него начались постоянные слюнотечения. Они прошли после посещения профильного заведения по приготовлению мясных продуктов на открытом огне. — «завернул» доктор.
— А вы откуда знаете? — спросила я.
Михаил Александрович только усмехнулся и многозначительно посмотрел на Амёбу, которая смущённо прикрылась щупальцем.