Господи, как гадко! Давно Алёна не чувствовала себя так плохо. Ее тошнило. У нее болела голова, и от слабости дрожали колени. Она упала в обморок. Вернее, точно бы упала, не будь рядом Светки. Радченко не растерялась, когда увидела, как Алёна внезапно побелела и качнулась. Мигом выволокла ее из бутика и усадила на ближайший диванчик. Купила воды без газа, дала попить, обтерла ей лицо влажной салфеткой.
Едва только способность говорить и соображать связно вернулась, Алёна позвонила Шаурину. Обещала же. Вот пусть заботится, ухаживает, решает ее проблемы. Он так этого хотел. А сегодня она — одна сплошная проблема, сил хватало только чтобы матом ругаться.
Ваня примчался через полчаса. Увидев его, Светка вскочила, точно школьница при виде учителя.
— Вот памятник, а вот оно – дерево, — хмуро пошутил Шаурин и сел рядом с Аленой.— Как ты? — Тронул ее лоб, будто проверял температуру.
Наверное, она была, температура.
— Ваня, может, в больницу? — обеспокоенно спросила Света. Почему-то у Вани. Лейба послала подруге полный немого укора взгляд, но та на это не среагировала, ждала ответа Шаурина.
— Разберемся, — спокойно сказал он и перевел взгляд на свою драгоценную.
Драгоценная, к слову, держалась довольно стойко и делала вид, что все не так плохо. Поддерживала голову рукой, упираясь локтем в подлокотник. Лицо бледное, глаза стеклянные.
— Ваня, отвези меня домой, — уверенно сказала она. — Я и так в больнице частый гость. Позавчера была. Светик, беги, спасибо, что побыла со мной.
— Какие могут быть благодарности, — растерянно проговорила подруга. — Только позвоните мне попозже, а то я теперь места себе не найду.
— Позвоним, — пообещал Шаурин, и Света ушла.
— Отвези меня домой. Ко мне, — снова попросила Алёна и сделала глоток воды.
Шаурин сдержал возмущение. Только вздохнул громко и уставился на монстеру около дивана — опознавательный знак, по которому должен был найти девушек.
Не хотел, чтобы Алёна сегодня уезжала из дома. Последние дни она чувствовала себя плохо, у нее часто кружилась голова. Теперь оказалось, что беспокоился он не зря. Хорошо, что Света согласилась пойти с Алёной по магазинам и была рядом, когда все произошло. И очень хорошо, что это произошло в торговом центре, а не где-нибудь на улице. Или в дороге. Или Алёна могла упасть с лестницы. Как минимум еще одно сотрясение бы заработала. У самого голова кружилась от этих мыслей. Даже вслух не хотел произносить то, что могло бы случиться.
— Хочу к себе.
— Почему к себе?
— Потому что в свой унитаз мне блевать будет удобнее! — рыкнула Алёна и встала с диванчика.
— Доктор, у меня в квартире две ванных комнаты. Для того чтобы поблевать — одна в твоем полном распоряжении. — Алёна послал ему такой красноречивый взгляд, что комментариев не потребовалось. Все понятно без слов. Уперлась – не уступит. — Хорошо, — согласился Иван и поднялся, взяв с дивана ее пакет с покупками. — Или в больницу?
— Нет, — снова уверенно заявила Алёна. — Я и так все сама знаю. И я не беременна. Это стрессовая ситуация последнего месяца дает о себе знать. Ну, еще таблетки, которые мне выписали после аварии, добавили проблем. У меня на таблетки желудок всегда плохо реагировал.
Дома Шаурин молчал. Ходил за ней по пятам и молчал. Алёну это ужасно раздражало. Она чувствовала себя неловко и почему-то не знала, куда себя деть. Думала, что дома ей будет спокойнее, но вышло наоборот. На кухне она поставила чайник, но вскоре выключила тот, не дав ему вскипеть. Поняла, что ничего в себя влить не сможет. Даже воду. Обессиленно опустилась она на стул и подперла голову рукой. Шаурин мерил кухню широкими шагами.
— Ваня, только не надо метаться по квартире, пытаться вызвать мне врача и все такое. Хотел быть рядом, вот теперь будь. Любуйся на меня больную и зеленую, я еще буду полночи бегать блевать.
— Ты порычи, порычи, может, легче будет, —сказал Иван и полез в ящик с лекарствами. Порылся, но в том ящике было все, кроме того, что нужно на данный момент. Даже обнаружились блокнот, пара ручек, какие-то маленькие фотографии. А вот активированного угля не было. Вообще ничего подходящего не было.
— Отличненько. Просто замечательно. А может, тогда народными средствами? Водки с солью?
— Чего? — подняла на него обескураженный взгляд. От одного упоминания водки замутило.
— Проверено. Работает. Меня так один приятель лечил.
— Стесняюсь спросить: не Гера ли?
— Гера все водкой лечит — и стресс, и горло.
— Ага, — пробубнила Алёна, — и открытые раны раскаленным клинком прижигает. Как в средние века. У Гергердта же для всего свои законы. Ой, не смотри, я на этих фотографиях плохо получилась, — запричитала, когда Шаурин вытащил из ящика фото. — Забыла, что на документы фотографироваться собралась и напялила белую рубашку. Все слилось: лицо, рубашка, волосы. Пришлось еще раз фотографироваться.
— Не знаю, что и где там слилось, но на этой фотографии ты выглядишь гораздо лучше, чем сейчас. Потому давай, умывайся и в спальню.
Иван ушел в спальню. Собрался расстелить постель, чтобы уложить Алёну в кровать, но замер на пороге пустой комнаты. Хмыкнув, он вернулся на кухню и спросил, уперев руки в бока:
— Не понял. А что с кроватью?
Алёна так и не поднялась из-за стола, осталась сидеть со страдальческим видом. И на Шаурина не посмотрела.
— Выбросила. Отнеси меня в ванную, а?
— Зачем? — спросил удивленно. — В смысле, зачем выбросила?
— Я так поняла, что она тебя стала очень волновать. Прям не в меру.
— Меня? Отнюдь. Проблема же не в кровати. Проблема в голове, да? — Он легонько постучал ей по виску. — То, что ты выкинула кровать, ничего не решает. Нужно этого человека выкинуть из своей жизни. Понятно? И никогда о нем не вспоминать. Я так хочу, и так будет. Тогда я буду спокоен, — сказал не грубо, но очень настойчиво. — Ты боишься крыс и предпочитаешь с ними не сталкиваться. Я тоже с такими «крысами» предпочитаю не встречаться. Слышишь?
— Слышу. Понятно, — безропотно согласилась Алёна и тяжело вздохнула.
— А кровать ты зря выбросила, что мне теперь на диване спать – как туристу?
— Ну, не спи. Спи у себя дома. Там будешь не как турист, — нахмурившись, проворчала она.
— Это было лишнее. Но ладно, спишем на последствия сотрясения. Я помню про посттравматическое изменение личности. Неврозы, психозы и необоснованная агрессия. Пойдем. — Он подхватил ее на руки. Алёна только обвила его плечи слабыми руками. Совсем она стала невесомая. Пугающе легкая.
Он отнес ее в ванную и поставил перед раковиной, сам направился в гостиную и занялся диваном. Сбросил подушки, нашел в ящиках постель и белье.
Алёна умылась холодной водой, как советовал Ванька. Ее и так поколачивало, а после этого совсем затрясло. Зубы застучали от холода.
— Я сейчас уеду, у меня еще есть дела, — сказал Шаурин, укутывая ее в одеяло.
— Дай мне жвачку. У тебя есть мятная жвачка?
Шаурин пошарил в карманах пиджака. Вытащил пачку орбита, вложил в протянутую ладонь.
— Ой, как хорошо, — Алёна притянула Ваньку к себе и прижалась к его груди.
— Не радуйся, я еще вернусь. Где ключи? Ладно, сам найду.
Иван оставил ее на несколько часов. Приехал поздно вечером. К сожалению, лучше Алёне не стало, она так же мучилась тошнотой, рвотой и невыносимой головной болью. Была бледная и вялая.
Откровенно говоря, возвращение Шаурина Алёну не очень обрадовало. Было бы легче пережить все одной. Не очень удобная у нее болезнь. Лейба ворчала, порыкивала и огрызалась. Ванька терпел, не обращал на эти взбрыки внимания. Заставил ее выпить какие-то таблетки. Она проглотила все, не спросив названия,— пусть успокоится. Ваня все знает. Как пить дать, у кого-то проконсультировался.
— Ваня, бли-и-ин, мне так плохо, — в очередной раз захныкала Алёна, — езжай домой, я отлежусь, потом приеду к тебе. Дай мне самой поболеть.
— Не дам. А как же — и в горе, и в радости? Как ты дальше со мной жить будешь? Съезжать во время болезни? Я переживаю, беспокоюсь, так что имей совесть – болей молча, не возмущайся.
Алёна невесело рассмеялась. Кажется, ей стало лучше. Она заснула. Отключилась, как только перестала болеть голова.
Ваня устало потер лицо и поднялся с дивана. На столике недопитый чай, недопитый морс, сухари с изюмом. Отнес все это на кухню. Сложил Алёнкины вещи аккуратной стопкой на кресле. Они валялись около дивана. Ее бросало то в жар, то в холод. Она то натягивала теплую кофту и куталась в одеяло, то скидывала с себя все, задыхаясь от духоты. Это так страшно — видеть, как родной человек мучается, страдает и ощущать себя бессильным, потому что ничем не можешь помочь.
Он укрыл ее плечи, положил ладонь на лоб. Прохладный. И лицо покрывал естественный румянец. Теперь уж точно придет в себя. Теперь ей нужно просто выспаться.
Когда Алёна проснулась, знала, что проспала недолго, может быть, час. А как будто целую ночь.
Мягкий свет торшера сочился из угла комнаты. Тихо работал телевизор. Шел какой-то старый фильм. Добрая советская комедия. Алёна смотрела на Ваньку. А Ванька смотрел в «голубой экран». Его губы изогнуты в полуулыбке, и сам он — средоточие спокойствия и умиротворения. Вдруг стало стыдно за себя. За свое поведение.
— Вань, ты что-нибудь ел?
Он повернулся к ней, и лицо его сразу изменилось. В глазах снова мелькнула тревога.
— Да.
— Точно?
— Точно.
— Я себя ужасно вела?
— Отвратительно.
— Оштрафуешь?
— Депримирую.
Алёна улыбнулась, выбралась из-под одеяла, переползла на другой конец дивана и уселась к Шаурину под бок. Он обнял ее за плечи, и она, прижавшись к нему, устроилась поудобнее.
— Хочешь что-нибудь?
— Хочу, но не буду, — поморщилась. Только-только желудок успокоился, боялась, что снова все всколыхнется. Лучше подождать до утра, поголодать немного.
— Завтра составлю тебе расписание. Будешь есть по графику, пить по графику, таблетки принимать по графику…
— Секс тоже по графику? — ухмыльнувшись, перебила Алёна.
— Всенепременно. Твое состояние – это не только последствия стрессовой ситуации последнего месяца, как ты говоришь, это потому что все у тебя как попало. Потому что ты такая. Если тебе не напомнить, ты и поесть забудешь. Вообще не понимаю, как так может быть.
— И так далее и тому подобное.
— Именно.
— Видишь, как тебе весело со мной, а то бы умер от тоски.
— Да что ты, какая тут тоска. С тех пор, как ты появилась, у меня в жизни все через ж… Каждый день новая задача.
— Вот что ты врешь! — Алёна возмущенно оттолкнулась от него.
— Ни капли. Сама никакая, болеешь, но дух противоречия в тебе ничем не убить. Он живуч и бодр.