– Шваброй не дёргай – так и оборвать можно. Не ленись: залезаешь под стол, аккуратно вынимаешь вилки из розеток, и уже потом слегка спутываешь, будто всё это получилось нечаянно. Но только не по понедельникам! По понедельникам у них совещание с утра, некогда им отвлекаться. Аккуратнее со столом номер восемь: там Аркадий Петрович сидит, он часто забывает компьютер выключать. Если включен – обходи, мало ли что там важного не сохранилось… А третий стол вообще никогда не трогай, за ним Василий Семёнович с радикулитом, незачем ему под столом ползать… Всё запомнила?
Аня смотрела на наставницу с нескрываемым сомнением. Ей говорили, что она – лучшая, но сейчас в это верилось с трудом.
– А… обязательно такое вообще делать? С проводами? Разве это не мешает людям работать?
Арина Родионовна вздохнула и слегка закатила глаза. Молодёжь! Мало того что ничего не умеют, так ещё и во всём сомневаются. Всё-то им доказать надо, обосновывать….
– Ну смотри сама. Возьмём вот финансового нашего, Рудольфа Олеговича. Ему до работы полтора часа по пробкам, а то и два. Водитель он нервный, нетерпеливый. Пока доедет, весь изведётся. Не может же он порог кабинета переступить и тут же добреньким стать и спокойным. Нет, он будет всё так же злиться, но держаться – до первой чьей-нибудь оплошности. А потом, не замечая того, орать – и за ошибку, и за всех дураков на дорогах заодно. Тот, на кого кричали, побежит жаловаться коллегам – что из-за ерунды на него собак спустили… Работа на полдня встанет. А так приедет он утром, а тут – провода. Не будет же он тебя в кабинет вызывать ради этого! Нет, Рудольф Олегович с обслуживающим персоналом не общается. Поматерится от души за закрытой дверью, выдохнется, и дальше уже всё спокойно будет. Только тут нужен творческий подход, слишком часто нельзя – привыкнет….
Аня неуверенно кивнула и прошла за наставницей в следующую дверь.
– А тут у нас сидят айтишники. Народ умный, ушлый, их проводами не удивишь. Они вообще руководству нажаловались, и теперь их кабинет – единственный, куда нельзя входить, пока он заперт. А двигаться им ох как надо! Они же за весь день и до столовой не сходят – им доставку прямо на рабочее место делают. Молодые мужики, а хилые все, болезные… К ним иной раз и дважды в день наведаться можно. Заходи громко, чтобы оглянулись, шеями покрутили, даже те, кто в наушниках. Проси отодвигаться, а тех, кто на кресле остался – чтоб ноги задирали… Не стесняйся перемыть. Поворчат, конечно, когда опять с места сдвинешь, зато здоровее будут. Сама услышишь: некоторые как шевелиться начинают, у них аж скрипит всё и трещит. А разве их по-другому гимнастикой заставишь заняться?..
Аня покраснела, но сделала несколько заметок в блокноте. Её польза в этом кабинете была очевидна, однако же вести себя так вызывающе в присутствии других людей заманчивой идеей не выглядело. Её смущение не укрылось от внимательных глаз.
– Со стыдливостью придётся распрощаться… Эта работа – для крепких. Не только физически, но и духом. Иной раз такой исполнять приходится! Взять вот случай с Петром Полуэктовичем. Жил себе человек, работал. Семья, дети, ипотека – всё как у всех. А потом – выгорел! Ничего-то его не интересует, и даже головомойка от начальства не помогает. У него уж почти до увольнения дошло, а он всё о дауншифтингах мечтает. Буду, мол, зарабатывать меньше, но и трудиться легче. Наивный… Каждый день к нему ходить приходилось. На спину жаловаться, руки гримировать да скрючивать, и всяких «евонных» да «ейных» через слово вставлять. А он человек грамотный, к себе и другим требовательный, у него от таких разговоров аж глаз дёргался. Как представил, что в своём дауншифтинге только с такими как я общаться будет, так сразу у него всё выгорание как рукой и сняло. В другой отдел перевёлся, со мной здоровается всегда, но так жа-а-алостливо.
Арина Родионовна вдруг улыбнулась – совсем по-хулигански. Сгорбилась, нахмурилась, спутала идеально уложенные волосы, ухватилась за швабру обеими руками и заворчала себе под нос:
«Ходють тут и ходють… по помытому… а я ж цельный день, спины не разгибая… дармоеды, бездельники, натопчуть, и всё в своих компуктерах этих…»
Аня замерла в немом восхищении. Таких мгновенных перевоплощений она не видела даже в Большом театре.
– Арина Родионовна… Не смогу я, в «ейных» да «евонных»… На филолога я учусь, на вечернем….
Наставница вернулась в привычный Ане собранно-интеллигентный образ, посмотрела строго.
– Учиться ты можешь на кого угодно. В конце концов, фея – это не профессия, а призвание. И тебе только предстоит понять, есть ли оно у тебя. И найти свой стиль… Молода ты ещё, не все мои приёмы тебе подойдут. Провода, движение – это всё универсальное. Но ты должна будешь найти и что-то особенное, личное… Теперь это, – обвела она руками многочисленные двери кабинетов, – твоё. И пусть все здесь сидящие этого никогда не узнают, но именно от тебя зависит, чем они будут дышать, что видеть вокруг, в каком настроении находиться, как часто ссориться. И чем больше своих приёмов ты освоишь, тем больше волшебства привнесёшь в этот офис.
Аня проследила за жестом наставницы. Ответственность и предстоящий объём работы пугали и вдохновляли одновременно.
– Арина Родионовна, а вы куда теперь?..
Вопрос «на пенсию?» при взгляде на хоть и возрастную, но сильную и преисполненную собственного достоинства женщину казался неуместным.
– А меня переводят на более ответственный участок. В пандемию я в госпитале работала, сейчас вот тут отдохнула, и снова пора за дело браться. Видела же, что с курсом творится, с финансовым рынком? Без меня никак, помочь нужно….
