"Есть какое-то волшебство в том, чтобы уйти далеко, а потом вернуться совершенно другим." Кейт Дуглас Уиггин, писательница.
На том месте, где расположен посёлок, в котором проживают мои мама и отчим, в давние времена стояло поселение. Избы, в окружении леса. Народ разбивал огороды. Коровы, самапасом, щипали траву. Здесь, после долгих скитаний, зацепилась за место семья - мать, Катерина Даниловна, девочка Аля, её старшая сестра и брат - инвалид войны.
У Али были подружки и среди них Лена. Они вместе ходили в школу - через лес, мимо поля. Несколько лет спустя, Катерина Даниловна решилась строиться в городе - земельные участки вдовам и участникам ВОВ давали в первую очередь. Так Лена и Аля расстались.
Со временем, на месте поселения, построили двухэтажные жилые дома, школу, больницу, Дом культуры, мастерские, столовые. Это дало рабочие места. Ради асфальта и проезжей части, поредел лес. Поселение получило статус посёлка. Девочка Аля, как вы понимаете, мама моя, проживала свою судьбу в сорока минутах езды от него.
Летели годы. И нет-нет, мама вспоминала поселение посреди леса, в котором прожила более десяти лет. Его уже было не узнать, но атмосфера, наверняка сохранилась! В шестьдесят лет мама убедила мужа сюда переехать. Городскую квартиру продали.
Купили поселковую, в восьмиквартирном доме. Лес поредел, но маме грезилось, что высокие сосны помнят её. И многие жители посёлка оказались маме знакомы - она с ними росла, в одной школе училась. И подружка из детства - Лена, преобразовавшаяся в Елену Васильевну, жила по соседству.
На момент переезда, маме было шестьдесят. Лена старше на два года. Они заново подружились. Елена Васильевна и её муж, Николай Сергеевич, похоронили младшего сына. И хотя миновало пять лет, горе продолжало их разъедать, сказываясь на здоровье. Слава богу, оставались дочь, внуки, зять.
Елена Васильевна, всю жизнь медсестра процедурного кабинета, уволилась из поселковой поликлиники вынужденно. После смерти сына, у неё образовался тремор рук, а с ним пришла неуверенность. Впрочем, уже пенсионерка, посвятила себя дому, огороду, мужу, редко бывая в городе.
Простенько одетая, седые волосы сколоты шпильками, всегда в платочке. Улыбка хорошая, с грустью в глазах. Обыкновенная, пожилая женщина. Её муж, Николай Сергеевич, благодаря "вредному" стажу, тоже получил право на пенсию в 55 лет. Устроился сторожем в городскую школу.
Дежурства по графику, оставляли время "на пожить," как он говорил, уже восемь лет к трудовому стажу добавив. В свои шестьдесят четыре, рядом с женой, Николай Сергеевич смотрелся контрастом. Костюмы - серый и тёмно-синий, хоть и старомодные, придавали подтянутости.
Светлые рубашки и аккуратная стрижка слегка убирали года. Он пользовался ненавязчивым парфюмом, из недорогих, и выглядел мужчиной, которому не тянет уступить место в маршрутке. Тем не менее, Елена Васильевна говорила, без тени рисовки: "Мы с Колей уж старички. Нам много не надо."
Её Николай всегда был слегка "денди" и она стремилась соответствовать. Лет до пятидесяти. Потом стала лениться. Смерть сына окончательно выключила в ней заботу о внешности. Мужа, сохранившего эту привычку, не осуждала, старательно поддерживая его гардероб в полном порядке.
Дружные, уважительные друг к другу супруги - такими их знали в посёлке и близкие люди. Однако, лимит фраз об общем бытии славных супругов, исчерпан. Пора перейти к событиям, подтолкнувшим меня написать сегодняшнюю историю.
Читайте, пожалуйста.
И вот Николаю Сергеевичу исполнилось шестьдесят пять лет. Отмечали без размаха, семейно. Здоровье и долголетие звучали, как главные пожелания юбиляру. Он благодарил и обещал не подвести. А месяц спустя, умер, обманщик. Уход без мучений, разумеется, благо, но не так же - внезапно и рано!
"Моя жизнь навсегда останется трауром. Надеюсь, недолго продлится и я встречусь с сыном и Колей," - говорила Елена Васильевна, накануне похорон, безжизненным голосом.
Кладбище близь посёлка не предусмотрено и печальное событие происходило на городском. Прощавшихся, не считая родных, набралось человек десять. Слёзы застилали вдове глаза и в лица она не всматривалась. Слава богу, дочери хватало сил обо всём беспокоиться.
Заметив незнакомую женщину, подошла:
"Здравствуйте. Я дочь Николая Сергеевича."
"А я представитель коллектива школы, в которой работал ваш отец."
Ограничившись этой фразой, женщина протянула конверт с крупной надписью: "Расчёт и мат. помощь." Отошла и держалась в сторонке. Но вот последний миг - прощание с покойным. После всех, к гробу приблизилась та самая "представитель коллектива школы."
Коснувшись поцелуем лба покойного Николая Сергеевича, она вставила в петлицу его пиджака алую гвоздику. Это выглядело так ... интимно, что вдове захотелось пояснений. Когда группа сопереживающих двинулась на выход - к автобусу, Елена Васильевна, отпустив локоть дочери, направилась к оставшейся у могилы женщине.
"Мама, тебя ветром качает. Хочешь сказать о поминках?" - забеспокоилась дочь.
"Иди в автобус, Наташа!" - повелела вдова, неожиданно твёрдо и раздражённо.
Только теперь она рассмотрела ту, которая пожелала остаться наедине с могилой ЕЁ, между прочим, мужа.
Среднего роста, с чуть поплывшей фигурой. Одета согласно скорбному случаю, но весьма тщательно - чёрное, шёлковое платье, изящные туфли. Траурная шляпка с вуалью. Явно моложе. Близь подсказала - лет на десять. "Сетка" не густая-виден макияж, с которым не собираются плакать взахлёб.
Острые нос и подбородок. Асимметричная стрижка это подчёркивает. Только полные губы и голубые глаза спасают. Цвет волос - каштановый. "Оценка" произошла сама собой, без воли Елены Васильевны.
Спросила: "А вы в какой должности, что именно вас коллектив направил?"
"Я завхоз. Сторожей и уборщиц курирую, их табель веду,"- ответила женщина.
"Поняла. Благодарю за поддержку. Пройдёмте в автобус, под поминки столы заказали в кафе," - в голосе вдовы снова послышались слёзы, поскольку напряжение отпустило.
Но женщина качнула головой:
"Я Колю дома помяну. Домашними пирогами с его любимой начинкой. Вы, Елена Васильевна, не в курсе, как и положено жёнам, а Николай был моим мужчиной семь лет. Я бы, с радостью, его насовсем приняла, но он вас жалел. Говорил: "Хороших жён, ставших старенькими, не бросают." И, знаете, вижу: вы старенькая и хорошая. Правильно, что не бросил.
Нам встреч хватало. Я разведена. Сын взрослый. Всё началось, когда я оформилась мыть спортзал по вечерам, на пол ставки. Разговорились, почаёвничали. Вижу - мужчина крепкий, ухоженный. Разница в восемь лет - не критична. Закрутилось. Иногда он придумывал причину, якобы для дополнительной смены, а сам у меня ночевал. Я вас не расстроить хочу, а вашу же боль убавить. Неверный муж больших слёз не стоит."
Елена Васильевна, в раз поверив, что перед ней любовница мужа, только что преданного земле, не знала, что с этим делать. В десяти шагах её упрямо ждала дочь, и люди сидели в автобусе - пора на поминки. Поднять крик, устроив гадине волосянку - не то место и момент. Да и смысл за покойника биться?
Но всё же произнесла, став грубой: "Ты не проститься пришла, а мне насолить. Чтоб знала. А то ишь, всего лишь "хорошая, старенькая жена," а Николай моим мужем ушёл! Раздирает это тебя. Где - на спортивных матах, что ли давала?"
Уже не соперница, усмехнулась: "Сами не порвитесь, когда осознаете и это вы ко мне подошли."
"Пошла вон от могилы, мерзавка," - негромко выговорила вдова, хотя хотелось на всё кладбище завопить.
Хорошо, хоть подчинилась, а то трудно сказать, чем бы закончилась чудовищная ситуация. Дочь, чувствуя не ладное, начала выспрашивать, но мать соврала:
"Из расчёта вычли за порчу школьного имущества, в смену отца. Вот она объясняла. "
"И всё? А почему так долго? Мне показалось..."
"Наташа, отстань. И так тошно."
Поминки вдова выдержала и уважительное слово о муже сказала. Но в семью дочери не поехала, как раньше договаривались. Зять был за рулём и вскоре Елена Васильевна вернулась в свою квартиру. Сказала фотографии мужа, стоявшей на столе в рамке:
"Ну, спасибо тебе, Николай, что высушил слёзы мои. А то я без тебя уж умирать собралась. Значит, старенькая я была для тебя? Жаль, помер, а то бы выгнала к чёртовой матери."
И вроде ей, впрямь, стало всё равно, что Николая нет рядом. Однако не защитило от мысли, что седьмой десяток разменен, скоро настоящая старость подступит, а точкой останется коварная измена супруга. Так и будет она её пережёвывать ночами бессонными.
Слова Николая: "Хороших жён, ставших старенькими, не бросают," жгли огнём бедную Елену Васильевну. С великим трудом, не от сердца, исполняла она то, что должно вдове - девять дней, сорок, положенные поминания в Храме. Решилась поговорить с батюшкой.
Он посоветовал очистить душу покаянием, чаще молиться. Принять, простить. Тогда придут успокоение и смирение. Елена Васильевна, считала, что довольно того, что она сохранила репутацию покойного перед дочерью и взрослыми внуками, не рассказав про его шашни на стороне.
Она хотела успокоения, но не через принятие и прощение измены. Моя мама ей сказала:
"Старенькой назвал? Сам-то, "молодой," где? А твоя жизнь продолжается, Лена. И это уже повод обрадоваться."
Обдумав слова подруги, Елена Васильевна решила "обрадоваться" по полной и следующую весну она встретила преображённой. В городской парикмахерской, подсказанной дочерью, женщине сделали удачную стрижку, не требующую больших забот. С ней стильно смотрелось мелирование, скрывшее седину.
Согласилась подправить брови и добавить черноты ресницам. Мастер, довольная результатом, не меньше клиентки, сказала:
"Из косметики вам помады освежающего оттенка достаточно и начните регулярно увлажняющим кремом пользоваться. Румянчик у вас свой, морщинок немного. Подзапустили себя слегка, но теперь снова - молодая пенсионерочка!"
И преувеличением это не было. Соседки ахали. Сама Елена Васильевна, первое время, не узнавала своё отражение в витринах и зеркалах. Вдела в уши позабытые серьги с бирюзой, перебрала гардероб. И теперь даже в магазин за хлебом не выходила в домашнем. Теперь у всякого, кто бы решился назвать её "старенькой" язык бы отсох.
Не только стрижка и прочие хитрости преобразили Елену Васильевну. В ней будто очнулся гормон, отвечающий за привлекательную моложавость. Возможно он же, вперемежку с мстительной, женской обидой, подтолкнул женщину к переменам в личной судьбе.
В почтовые ящики кидали местную газету с рекламой и различными объявлениями. И о желании познакомиться - тоже. Вот и взялась Елена Васильевна этой темой интересоваться. Секретно - вдруг сердечный друг, подходящего возраста, не откликнется на её поиск?
Но судьба, сообразив, что в отношении Елены Васильевны с горькими испытаниями вышел перебор, долго её не томила. Мужчину, ей позвонившего, звали Захар Иванович. "Вдовец. Семьдесят лет, но бодр. Без жэпэ и мэпэ," - так он ей отрапортовал.
А она, уже разбиравшаяся в сокращениях, поняла - откликнулся мужчина в самом расцвете пожилых сил, без жилищных и материальных проблем. Личная встреча не разочаровала обоих и начался красивый роман на зависть одиноким соседкам.
Захар Иванович, имевший старенький "жигуль," приезжал к ней королём - с букетом дачных цветов. Она встречала накрытым столом. Потом уезжали в город - развеяться. А ближе к зиме Елена Васильевна получила предложение переехать к Захару Ивановичу.
Дочь эта новость слегка омрачила - она не знала причины, почему мать так быстро утешилась. Вслух попросила: "Ты, пожалуйста, не забывай, мама, что ваша с папой жилплощадь завещана внукам." Ну, что поделаешь - жизнь знает примеры, когда теряют не только голову, но и метры.
И вот Елена Васильевна, закрыв дачу и родную квартиру, переехала к надёжному мужчине, в новую жизнь. Какое-то время звонила подруге, сообщая, что привыкает, хотя не всё так просто, как казалось в букетном периоде. Потом замолчала. Беспокоить её мама моя не решалась, поскольку Елена Васильевна сразу оговорила, что будет звонить сама.
"Должно быть, всё ладно у Лены, иначе бы вернулась давно," - думала моя мама. Зима миновала. Наступил март. И, наконец, раздался долгожданный звонок от подруги. Голос взволнованный, радостный: "Аля, я дома!" Теряя тапки, Аля поспешила к Елене. Первым делом, подруги обнялись.
"Ты с проверкой хозяйства, Лена?"
"Насовсем! Рано утром на такси прикатила. Не поверишь, только вошла, квартирка моя будто с облегчением вздохнула - заждалась хозяйку свою. Я давай пылюку гонять с песнями. Тебе позвонила, когда порядок навела да картошку нажарила с луком. Запасов-то я не делала осенью. Накануне отъезда купила на раз. Бутылка масла нашлась, маринованные огурчики открыла. Айда праздновать!"
Мама моя не с пустыми руками пришла - домашний хлебушек, красная рыбка её посола, бутылочка яблочного винца. (Не забываем, подругам тогда не по 80-т с хвостиком было, а всего лишь за 60-т. Теперь это, как молодость вспоминается.) В общем едят, рюмочки прегубляют.
Одна на другую с нетерпением смотрит: "Давай, Ленка, рассказывай, не томи."
Подмигнув, "Ленка" откликнулась: "Слыхала: первым куском не наелся, вторым подавился? Это про меня. Не то, чтоб кусок, то бишь Захар Иванович плох, а я жевать заленилась."
До переезда к Захару Ивановичу, Елена Васильевна бывала в его квартире. Но одно дело посидеть гостьей часок и другое - переехать, как бы хозяйкой. И вот это "как бы" не сумела (не захотела?) преодолеть Елена Васильевна.
Совместную жизнь Захар Иванович начал с экскурсии из которой стало понятно - от Елены Васильевны ожидается сохранение принятого уклада. Его жена Вера умерла три года назад, но мужчина говорил о ней так, будто она по-прежнему за спиной стояла: "У Веры вот так заведено," "Смотри, как Вера удобно придумала."
Распахнув шифоньер, ошарашил:
"Это Верины платья. Отглаженные, аккуратные. Вы с ней одной комплекции, можешь носить, какое приглянется. В другом шкафу её шубка каракулевая, почти новая - форси, не стесняйся."
Покоробило, но промолчала. Позже, оказалось, что упрятать Верины наряды в узлы не получится, поскольку Захар Иванович не позволил.
Спросил, с миролюбивой иронией: "А как ты поступила с вещами покойного мужа? Ага, так же в шкафу висят?!"
"Если бы ты ко мне переехал, я бы их убрала и тебе носить не предложила," - не растерялась Елена Васильевна.
"Не факт. И я не старьё домашнее сохранил, а одежду на выход. Твой-то гардероб поскромнее будет," - парировал мужчина.
При ближайшей уборке, выяснилось, что в доме нет швабры.
"Для идеальной чистоты, Вера мыла руками, часто меняя воду. Кровать и диван отодвигала. Раз в неделю чистила окна. И везде использовала только домашнюю "химию." Сода, лимон, уксус - вот Верины помощники. Для стирки хозяйственное мыло натирала в стружку," - нравоучительно сообщил Захар Иванович.
И торжественно выдал три общих тетради с надписями: "Кулинария," "Мудрые советы," "Заметки хозяйки," попросив ими во всём руководствоваться. Елена Васильевна, чувствуя себя начинающей хозяйкой неумехой, полистала труды покойной жены Захара Ивановича.
Вера не только записывала рецепты, но и оставляла пометки, как блюдо принято мужем. Находились зачёркнутые, с тремя восклицательными знаками, что означало полный восторг. Тетрадь "Заметки хозяйки," кроме рекомендаций самой себе, пестрела пословицами и поговорками на семейные темы:
"Добрая жена дом сбережёт, плохая - рукавом растрясёт, "Какой бы муж ни ворона, но жене оборона," "В том-то и сила, чтобы жена мужа любила..."
Это походило на самовнушение или вдохновение самой себя на служение семье, а вернее, мужу - Захару Ивановичу. Семья была бездетной. Ни ребёнка, ни котёнка, ни кутёнка. В удачное усыновление Захар Иванович не верил - все брошенные дети от алкоголиков, а от домашних животных - шерсть и грязь.
"Причина бездетности Веры - аборт. Кто надумал? Это было обоюдное решение," - неохотно пояснил Захар Иванович.
Вот прямо хорохом сказали друг другу: "Ребёнок сейчас не ко времени!" Так не бывает. Всегда кто-то зачинщик. А в итоге, супруг, при жене, как "сыр в масле катался." Ценил, конечно. По своему. Вот, например, платья сохранил и предложил другой женщине носить без стеснения.
"Так зачем ты через покойную жену его оценивала? Муж камень, жена - ручеёк. Постепенно, незаметно, вокруг обтечёт и с головой накроет. Глядишь, через годок уж всё бы на свой лад устроила. Я во втором браке, знаю о чём говорю," - говорила Аля (мама моя) подруге своей.
Ленка (Елена Васильевна) тряхнув давно отросшей стрижкой с поблекшим мелированием, объяснила задумчиво:
"Тут другое. Я поняла почему мой Николай не ушёл к любовнице. Когда люди вместе много лет, у них образуется совместное прошлое, похожее на цемент. Оно и держит мужа с женой рядом даже, когда утихла любовь, выросли дети. Всё лучшее, молодое, яркое, горькое, трудное, прожито вместе.
Уйдёшь - часть души долой, и живи в дискомфортном ожидании, когда с новой бабой что-то накопится, да дырку заштопает. Это ещё привычкой называют, а она страшная сила. Даже смерть не ослабляет прежней привязанности. Вот и мы с Захаром оказались оба прошлым заполненные. Каждый своим.
Можно было, конечно, потрудиться над вытеснением. Но я заленилась. И мой любовный лимит весь Николаю достался. А тут ещё хохма случилась. Я ж сразу оговорила, что пока обживаюсь, привыкаю - буду отдельно спать. Захар брови вскинул, но согласился. Обнимашки, чмоки.
И вдруг заявляется ко мне в ночной темноте. Что делать - подвинулась. А он шепчет: "Только надо предварительно пошебуршиться подольше, а то на основное у меня дыхалки не хватит." Дело житейское, ему 70 лет. А на меня хохот напал - остановиться не могу.
Да ещё сорвалось: "Так ты может, без меня пошебуршишься?" Обидела мужика, к себе ушёл. Тут я и решила: пора возвращаться домой, где вполне замечательно и скоро огород начнётся. Наутро прикупила чуток картошки, две луковки и чемоданы достала.
И такое радостное облегчение пришло! Захар Иванович предлагал сам отвезти, но зачем рисковать по мартовскому гололёду. До такси проводил, спросив, на прощанье: "И вот чем я тебе не угодил, Елена?" Глаза жалкие. Говорю: "Поняла, что не смогу тебе угодить, как Вера твоя. Конкуренции не выдержала."
Но ни о чём не жалею. Плохое вытряхнулось или потускнело. Жить хочу! Колю простила. Считаю, мы поквитались. Ну, а что - полежала же под одним одеялом с посторонним мужчиной!"
от автора: С того разговора двух подруг больше двадцати лет прошло. Маме моей 84 года. Её подруге Ленке - 86. Всё так же любят поболтать. Вот вчера Ленка притащила Але "особенное" яблочное варенье с корицей, а та её отдарила "особенной" помидорой, называемой "Эльвиркина." Так другую мамину подругу зовут.
И эта милая, дружеская суета поседевших девчонок чрезвычайно мне нравится, согревая душу.
Благодарю за прочтение. Извините, что мало пишу. Запыхалась с заготовками. Ещё жара. Пишите. Голосуйте. Подписывайтесь. Лина