История с ларьком выражалась в том, что туда начали заявляться подруги и знакомые моей мамы, и затариваться за бесплатно. Забавно, правда? Ну такое, ты же поднялась, почему же не поделишься своим успехом? Детский, наивный, назойливо инфантильный взгляд на ситуацию со стороны “подруг” - и “мамкино воспитание” новоиспеченных бизнесменов, еще пару лет назад способных схватить позорную печать “спекулянтов”, не давали решить эту ситуацию в сторону успеха. Она повторялась бесконечно - мои родители пребывали в образе обиженной жертвы, на которую свалилось нежданное несчастье, с которым ничего нельзя поделать, потому что поделать - это проявить агрессию, расставить границы и выпнуть нахрен из продуктовой палатки и из жизни и подруг, и знакомых, и бедных родственничков, которые вспомнили о существовании нашей семьи только в момент, когда начались первые доходы. Пока мы нуждались в помощи, я даже и не подозревала о том, что у нас где-то есть родственники разной степени дальности. Но вместо здоровой и нормальной злости и действий, предпринятых на ее основе, и направленных на внешнюю ситуацию, мои родители предпочитали прогибаться под внешние обстоятельства, сохраняя хорошую мину при плохой игре для окружающих, чье мнение всегда было важно - не дай Бог кто там что подумает! И весь заряд энергии, выраженный в недовольстве, нетерпении и раздражении, прилетал не наружу, в цель, а взрывался внутри, в семье, сначала отфутболив от моей несчастной матери, которой было проще притвориться шлангом, и логично прилетая в нас, детей.
И так мы с братом и жили, будучи двумя громоотводами родительских эмоций, на которые валились все несчастья. Не удивительно, что, являясь козлами отпущения в своей семье, мы привыкали к такому отношению и становились профессиональными жертвами в любом коллективе, в любом взаимодействии.
Тем временем бизнес родителей ширился и рос, как на дрожжах, нивелируя недостаток знаний, организационных вопросов и прочих необходимых вещей экономическим ростом. Тогда время было такое - что ни начнешь делать, все спорится, деньги в виде кредитов и ссуд выдавались пачками, да и талант отца был неоспоримым - вскоре его ремесло в виде продаж в поездах тормозков из картошки, куриных спин и куска черного хлеба, который мы резали на кухне и собирали по порциям в пакеты, перерос в несколько магазинов, складов, сотни торговых точек, несколько водителей, машин, развалы с мороженым и тульскими пряниками, огромные по объему закупки, выручки и продавцов, и все работники, включая моего брата и маму, не преминули запустить свои руки в денежные потоки и обогатиться таким или иным способом. Причем у всех были разные мотивы - мама обустраивала дом, делала ремонт, покупала дорогую посуду, предметы быта, шила себе одежду на заказ, забивала шкафы итальянской обувью, приобретала дизайнерские украшения. Брат занимался чем-то не очень понятным, связанным с мобильными телефонами, а я была вдали от всего этого изобилия, так как меня изгнали из семейного рая и отправили учиться в Москву, и никому не было особого дела до меня.
Я была как трава - росла сама по себе. Сама пыталась выстраивать отношения с друзьями. Которых нельзя было приглашать домой, потому что сначала там мог спать пьяный папа, а у моих подруг отцы не пили. Кроме одной, с которой я общалась в средней школе. С ней мы собирали бутылки, сдавали их и покупали себе газировку. Ее отец был огромный и добрый заводчанин, который напивался и превращался в чудовище, мать - круглолицая и круглотелая женщина, смирившаяся и срывающая злость на дочери, а старший брат ее сидел, и был реально исчадием ада - бил сестру и постоянно заваливался домой пьяным. Мне было с ней комфортно, потому что в ее обшарпанной, полной тараканов и комаров квартире я чувствовала себя чуть лучше, чем дома. Но она считала себя лучше меня, потому что рано повзрослела, обрела фигуру взрослой женщины и начала общаться с мальчиками, а меня эта история вообще не интересовала.Мальчики для меня были друганами, и сексуальные истории казались пугающими и недостойными поведения хорошей девочки, образ которой заставляли меня надевать родители. Я была психологической монашкой, в глубине своего существа томимая и снедаемая невероятными по силе и мощи желаниями. Я влюблялась, но не знала, как проявить свои чувства. Я позволяла себе страдать только по звездам телеэкрана, так как живые мальчики казались мне примитивными и не дотягивали до моих средневековых понятий об отношениях между м и ж. Смешно или хорошо, но первый мой нелепый поцелуй состоялся в 16, а секс - в 17. И все это все равно не соответствовало и не удовлетворяло моим поднебесным понятиям о половых отношениях. К слову, недавно я узнала, что рано созревшая моя подруга удачно вышла замуж за богатого татарина, и живет счастливо, часто ездит в Эмираты, и вообще ей все ок.Это по мнению инстаграмма. Хотя кто знает, как там обстоят дела на самом деле.
Когда мы с ней дружили, я и начала красть деньги у отца.
Я не говорила, что их украла. Я говорила, что дали.
Отец иногда заставлял нас с братом разбирать наличку перед сдачей в банк. У нас на кухне стоял старый холодильник, из которого пахло старым льдом и засохшим пельменем. Он не работал, выполняя функцию тумбы для солений, и отсек для овощей внизу всегда занимали деньги. Они были сложены ровными рядами, и наша с братом задача была разложить их на полу, разобрать купюры по номиналу и лицом к изнанке, упаковать в пачку по 100 штук, обвязать резинкой и сложить обратно в ящик под овощи. За проделанную работу отец давал нам несколько купюр. В этом плане у него были правильные задатки денежного воспитания - он всегда учил нас ценить свой труд и не продаваться за бесценок. Каждое слово, наши знания и навыки, наше время и усилия - все должно дорого оплачиваться, так он нам говорил.
А моя мать, напротив, несла противоположную установку - что все всем надо делать за бесплатно, что близким и знакомым все за так, за хорошее мнение, и даже я помню такой показательный момент - когда я сделала себе бутер, а потом мама попросила меня сделать ей. И я делала себе бутер с таким удовольствием и красотой, так старалась, а она сказала мне - это для других ты старайся, а себе и кое-как пойдет. По-моему, показательнее некуда.
Скучно было, когда отец заставлял нас перебирать мелочь. Приносил трехлитровую банку, переворачивал ее на ковер, и нужно было рассортировать и пересчитать монетки. Мало того, что это было муторным и долгим занятием. Я запомнила, что деньги - это грязно. После них всегда нужно мыть руки, потому что когда перебираешь их - монеты или купюры, руки остаются в жирном черном налете, воняющем чем-то нечистым. Тем более деньги нельзя брать в рот, прикладывать к лицу и телу. И для меня тогда деньги перестали иметь какую-то ценность, из-за своего количества и обыденных действий, совершаемых с ними почти каждый день.
Я не помню, когда у меня возникло первое искушение взять деньги из этих кучек. Хотя я была ребенком, но я понимала, что пока деньги не разложены, они не посчитаны. Сначала я брала совсем понемногу, но со временем я стала брать больше. Я могла взять у отца из карманов жилетки, пока он спал. Пьяный или трезвый. После мать начала его кодировать, и он был трезвый, уставший и злой. И когда он приходил домой, я уже не боялась скандалов - я думала только о том, что возьму у него денег, пока он спит.
И всем было будто бы плевать. Никто не говорил - куда-то пропадают деньги. Они их просто не считали. Я видела, когда их обсчитывали продавцы, они просто смотрели на моих родителей рыбьими глазами - и этим и кончалось. Их не штрафовали, не вычитали, и если даже и вычитали - то это было всем побоку. Водители левачили, привозили старый товар взамен свежего. Постоянные недостачи, потом я слышала истории, как эти продавцы хвалились, что на украденные у моих родителей деньги они строили себе дома. Мои родители казались мне эдакими простачками, которых легко обвести вокруг пальца. Это было обидно и лишало меня внутренней силы.
Мой брат влезал в выручку, когда работал у них. Грузчики, бухгалтера, бандиты и работники СЭС, пожарные и милиция - все, кому не лень, считали святым делом нажиться на моих родителях. Я уж не говорю о бесконечных родственниках, вдруг возжелавших восстановить родственные узы. Двоюродные братья, сестры, дяди, тети, все возникали из ниоткуда и приходили к моему отцу на работу. Но не работали, зато требовали зарплаты, обижались на претензии и требования, придумывали бесконечные жалостливые истории о том, что срочно требуется операция, жилье, помощь… И мой отец, будучи добрым и мягкосердечным, но только не к своим - помогал. Тогда как мои просьбы и желания встречали однозначное и безапелляционное нет. И я снова и снова шарилась по квартире, в поиске заветной нычки, из которой я смогла бы достать несколько заветных вонючих купюр.
Так я искала и крала любовь. Не получая ее из прямых рук, от родительских слов, внимания, взаимопонимания и помощи. Что было страшным, так это то, что со стороны все казалось классным. В школе меня ненавидели учителя - так уж снова повезло, что теперь я начала носить дорогие вещи, моя мама помогала деньгами школе, но все равно я была изгоем - за это. За то, что пропускала школу. Я часто пропускала, потому что из-за скандала с отцом плакала всю ночь, а идти утром с лицом, как размякший вареник, я не могла. Однажды меня вызвала к себе завуч по воспитательной работе и попросила рассказать о причине моих пропусков. Просила быть честной, потому что она никому не скажет и сможет мне помочь. Но вместо этого на мое искреннее признание и слезы она рассмеялась. Я правда до этого момента верила, что произошло чудо и что появился хоть один человек, с которым я могу поделиться своими подростковыми проблемами, и попросить о помощи. Но вместо этого я получила откровенный издевательский смех в лицо. Она подвергла меня унижению - рассказала обо мне моей классной руководительнице, которая испытывала ко мне особую ненависть. Хорошо, что у меня были друзья и что им было плевать на школьные сплетни. Но так, по-хорошему, здорово что я выжила и осталась человеком. Хотя я не уверена в этом. Ни в том, что выжила, ни в том, что осталась человеком.
Было ли мне стыдно за историю с деньгами? Пожалуй, да, постоянно. И стыдно до сих пор. Но этот стыд заставлял меня чувствовать себя живой и не сойти с ума. Пусть это звучит как жалкое оправдание, и вина моя может быть необратимо разрушительна для моей души, но я за это поплатилась годами жизни, когда я не могла быть счастливой и свободной. Ни дня.
Через это воровство я чувствовала острое желание быть отмщенной - за то, что ко мне не проявляли любви и внимания. За то, что меня оставили одну. За то, что ко мне предъявлялись высокие моральные требования - при том, что взрослые считали возможным быть распущенными и пользоваться мной как эмоциональным унитазом. За то, что я не была ребенком - за то, что несла на себе груз обязанностей начиная с самого малого возраста. Я была ответственна за свое поведение, за то, чтобы быть удобной и незаметной, послушной и исполнительной. Я должна была всю жизнь следить за своим братом, готовить и убираться, а потом идти подальше со своими эмоциональными и подростковыми проблемами. Я должна была сама догадаться, как мне постоять за себя, как мне решить вопросы с буллингом в школе, как мне ценить и уважать себя, как вести себя достойно. В моей семье я была тем самым образом, который должен был отражать ее мнимую идеальность, и в случае чего именно мои действия якобы решали, позорно ли действовала моя семья, воспитывая меня. Я жила в режиме Ред Флэг, когда будто бы идешь по минному полю и не знаешь, где может рвануть. И никто и никогда не подскажет, не выслушает, не поделится своим опытом. Все мои единичные попытки поделиться тем, что у меня на душе - с дедушкой или с мамой, заканчивались скандалами, суть которых сводилась к тому “как ты смеешь думать иначе, и быть хуже, и что-то испытывать, кроме позитивных чувств”.
Сейчас, когда я пишу все это, я уже оправдала себя. Спасибо вам, господин Адвокат.
Ведь что для меня были те деньги?
Они были возможностью получить любовь.
Когда я брала их и шла с подругой покупать невиданные лакомства в супермаркете, который тогда один из первых появился в нашем городе - я чувствовала радость. Я забывала обо всем. С той подругой, семья которой была еще более неблагополучной, чем моя. Я была ей интересна. Потому что у меня была другая, более интеллигентная подруга, с которой мы вызывали барабашку, обсуждали школьную влюбленность, параллельные миры и читали про Конана Варвара, но с ней мы перестали дружить как раз после истории со вшами. Ее мама просто запретила, хотя их семья была не сильно обеспеченнее. Просто они жили совсем без отца, а пил и дебоширил ее брат. Но лучше совершить превентивный удар, отказавшись от вшивой подруги своей дочери, и это очень удобно, чтобы для себя и других отвести взгляд от своей собственной в чем-то неполноценности?
Господи, как же это все было условно!
А с этой подругой, мы залезали на огромный тополь вместе с пакетом, только что купленном в новомодном магазине, будто какие-то дикие зверьки, где-то отхватившие невероятные лакомства, и поедали все - ванильные пудинги, венские вафли, цветные желе, пили газировку, объедались шоколадом, колбасой и Бог весть чем еще. И только она могла искренне разделить со мной ту радость, которую мы получали только через еду. Я не могу описать это чувство. Я не могу передать свою жалость, принзание и любовь к той девочке, которая так старалась себя спасти, хотя наверняка найдутся те, подобные моим школьным учителям, извечным морализаторам и мучителям, склонным только оценивать, урезать, уничтожать и запрещать, вместо того, чтобы разобраться в истинных причинах поведения детей.
Мне бы очень, очень хотелось, моя дорогая, чтобы в твоей жизни были не только строгие, но и любящие учителя. Заботливые, внимательные и нежные. И они были, вспомни. Даже в той же бабушке, и в учителе биологии, и точно если еще поскрести и постараться - можно найти ту алмазную крупицу, тот кристаллик, который можно взять за основу, и как кристаллы из химической лаборатории, нарастить на них новую историю про то, как все сложилось хорошо и удачно.
Все мои украденные деньги шли на вкуснятину для меня и моих друзей. Мама всегда меня одевала в дорогие шмотки, когда были деньги. Я не покупала себе ничего. Ничего, никогда я не тратила, ни на что кроме друзей и наших походов сначала в кафе, чебуречные, потом в загородные шашлычные, а потом уже в клубы и прочие увеселительные заведения.
Я гуляла своих друзей. Вот что я делала. Я очень хотела быть любимой своими друзьями, и они действительно со мной гуляли. И теперь я не могу сказать - а стали бы они со мной общаться, не будь у меня тех денег? Не знаю. Но я не жалею. Это правда.
Потом, спустя много лет, у меня настали времена, когда у меня совсем не было своих денег. Я вообще не умела ими распоряжаться. Я не знала элементарных правил - кто и когда и за что платит, из-за этого были моменты реально неловкие и дурацкие. Например, я приглашала друзей в ресторан на свой ДР и ждала, что все скинутся. У меня были настолько проблемы с моими границами, настолько отсутствовало понимание - а как правильно? Что я попадала в такие истории и искренне не понимала, в чем проблема. Однажды я пригласила в гости подругу с ее любовником и мне показалось, что он принес конверт. Он подрался с нашим общим другом, съел в одно лицо весь салат, напился и ушел, рассказав какие мы все мудаки. И мне показалось, что он забрал с собой конверт, о чем я сказала подруге. Подруга не поддержала, защищая своего мужчину, теперь уже мужа, а я обиделась. Тогда я не понимала, что вообще не так - со мной, с подругой, с салатом и конвертом. Но теперь я понимаю, как много было не так, и как мне не хватало простого человеческого “расскажите мне, как надо, я не понимаю и боюсь, что если спрошу, это уже будет не как надо”.
История про деньги на этом не кончается.
Однажды, когда мой папа только начинал свой сладкий прянично-мороженый бизнес, к нам приехала жить его мама. Темный подъезд, чемоданы с сушеным кизилом на клетчатом полу… Ну, вы помните, да?
Это был класс второй или третий. Я тогда очень гордилась тем, что научилась пешком ходить из школы. Одна. У нас вообще в семье как-то не сложилось, чтобы детский сад и школы были рядом с домом - меня раньше очень волновал этот вопрос, почему одним нужно до школы идти три минуты, а мне сорок?
А еще именно тогда мне очень хотелось получить в подарок игрушку Барби с лошадью. Красивой такой, розовой лошадью, с длинной гривой и королевской каретой.
Я просто спала и видела во сне этот набор, но он стоил примерно как поношенный жигуль - 550 рублей. И это были невиданные деньги!
Но знаете, прям слезы наворачиваются от этой истории. Я шла домой из школы. Был такой солнечный, весенний день, но я была озабочена тем, что пропала наша любимая кошка Кэтька, которая выходила гулять в форточку и обычно возвращалась, а тут ее не было уже несколько дней, а соседка тетя Галя, которая водила трамвай, сказала, что видела ее в виде лепешки на проезжей части перед нашим домом. Мне очень хотелось убедиться, что это не нашу кошку она видела, и я прошла вместо перехода со светофором по заваленному слякотному снегу и собачьим дерьмом палисаднику, вылезла на проезжую часть, и прямо возле бордюра поскользнулась и упала в грязную придорожную лужу. И хорошо, что упала, потому что именно в этот момент я обнаружила в сером снегу купюру. Непривычную, странную. Помятую и мокрую. Но деньги - вы же знаете, насколько хорошо сделаны деньги? Особенно доллары. Им точно нипочем российская грязь.
Я, не веря своей удаче, подняла деньги и расправила. Это была несказанная удача, потому что это были 100 долларов, а на те времена (каждый ребенок и тогда знал, сколько стоит доллар) - это как раз и были мои заветные 500 р на Барби с лошадью, представляете? Я летела домой на крыльях счастья, забежала в квартиру, где в кухне моя уральская бабушка лепила вкуснейшие вареники с картошкой, капустой и жареным луком.
Продолжение следует
