— Ты все правильно сделал. Пусть лучше так: на глазах, под присмотром. Ты же понимаешь, что это все равно когда-нибудь случится. Пусть лучше так… — Наталья подошла сзади и сжала плечи мужа, поразившись, какие они каменные.
— Кому лучше? — глухо, без эмоций, спросил он.
— Всем.
— Не знаю… — продолжал напряженно смотреть в окно.
— Время и покажет, — вздохнула и обняла его со спины. — Что ты сказал Денису?
— Что все не так просто... Вот время и покажет, как ты говоришь. Если не перегорит, будет со всего этого толк.
— А Юлька?
— Юлька… А вас баб вообще хрен разберешь! «Папа, я не буду с ним встречаться» и вон — ускакала!
— Так уже можно, вот и ускакала. Не лезь к ней.
— А я к ней и не лезу. Наташ, поговори с ней, чтобы она... твою мать!.. — делая судорожный вдох, яростно потер подбородок, — ну, ты понимаешь, чтобы она себя в рамках держала.
— Поговорю, — согласилась жена, хотя понимала, что все разговоры уже не имеют смысла.
— Пусть все будет как-то… спокойнее.
— Поговорю. А тебе мягче надо быть, мягче. — Встала перед мужем. Легкими движениями разгладила у него на груди белоснежную рубашку.
— Наташа! — сунул руки в карманы брюк и впился взглядом в лицо жены. — Я не заведующий детсадом! Тут с ребенком слабину дашь, он тебе на шею сядет и будет помыкать, так что забегаешься. У меня люди… и деньги, за которые каждый глотку перегрызть рад. Мне и самому есть перед кем отвечать. Сама знаешь: сегодня есть поддержка, завтра нет и где ты потом? Они мне еще спасибо скажут, — направил взгляд сквозь окно на ворота. — А то сейчас смотри-ка, огонь — горы готовы свернуть. Посмотрим…
—Слава Богу, что Юлька влюбилась в Шаурина, а не в Самарина, — слегка улыбнулась.
— Сравнила тоже, — хмыкнул он. — Этому оболтусу только баранку крутить. А ей вишь вон че подавай!..— непроизвольно положил ладонь на левую половину грудной клетки.
— Ладно, успокаивайся. Давай, я сделаю тебе чай.
— Нет! — резко сказал он. Потом махнул рукой. — С лимоном!
***
— И куда мы? — спросила Юля, слегка растерявшись.
— Куда-нибудь. Таможня дала добро, так что можешь не переживать, что нас подадут в розыск.
— Как вы поговорили?
— Поговорили, — хмуро отрезал Денис глядя на дорогу. — У нас с ним свои разборки. Тебе не нужно в это лезть.
— Я хочу знать. Я с ним полтора месяца из-за тебя воюю.
— Приятно, конечно, но мне это может выйти боком, так что из-за меня грызться с ним не надо. Только не из-за меня. У тебя с ним свои отношения, у меня — свои. И у нас с тобой, соответственно, тоже. Не нужно это смешивать.
Отчего-то стало ужасно обидно. Не придумала ничего лучше, как отвернуться к окну и замолчать. Но потом в голову пришла дурная мысль.
— Скажи, ты меня увез назло отцу, да? Чтобы только позлить его?
— Нет, — ответил Денис, но возникшая перед этим недолгая пауза сказала о другом.
— Отвези меня обратно.
— Я так понимаю, истерика мне сегодня обеспечена, — невозмутимо. Как обычно.
— Отвези меня домой.
— Выйди из образа. Со мной воевать не надо. С отцом — пожалуйста, со мной не надо.
Не видела его полтора месяца, но сейчас всякое желание находиться с ним рядом пропало. И от этого становилось еще обиднее. Слёзы снова подступили к глазам, хотя надоело плакать по любому поводу. Уже от самой себя тошно.
— Юля, — позвал через несколько минут.
Совесть, что ли, замучила?
Ответила молчанием.
— Юля, — окликнул еще раз, — не обижайся. Я сам… на взводе. Не будем портить друг другу нервы.
— Отвези меня домой, — упрямо повторила она, — и я не буду портить тебе нервы. Как обычно, поговорю сама с собой и поплачу сама с собой. И никому не буду портить нервы!
Естественно, он и не подумал разворачивать машину.
Через время спросила:
— Куда ты меня везешь?
— Ну, для ресторана ты явно неодета, — оценил он ее короткие джинсовые шорты и черную футболку с широкой горловиной. — Так что просто прогуляемся. Хочешь, мороженого поедим?
— Не хочу, — проворчала. — Ты у меня вместо мороженого. С ходу пыл остужаешь. Сейчас льдом покроюсь от твоей любви.
Когда машина остановилась, Юля сразу выскочила из нее и, не дождавшись Дениса, пошла на набережную.
Нашел куда привезти прогуляться! Как раз кстати, когда такое поганое настроение. После семи вечера летом на набережной не протолкнуться: прогуливающиеся туда-сюда парочки (от млада до велика, как говорится), мамочки с детьми, толпы подростков, собаководы и те, кто решил устроить себе вечернюю пробежку.
— Ладно тебе, не злись. — Догнал ее. — Если мы еще между собой будем ругаться, то тогда вообще финиш.
— Я не злюсь. — Смотрела, как Денис достал сигареты. Вместо того чтобы обнять ее, он достал сигареты и закурил.
На душе тяжело стало. Вдох невозможно сделать. Господи, так хотелось, чтобы он просто обнял и прижал к себе. Крепко до боли. А он достал сигареты…
Затянулся так, что в глазах помутнело. Выпустил дым и вдохнул, наполняя легкие чистым воздухом. И плечи развернул, чтобы грудная клетка расширилась, и немного спало напряжение. И злость немного спала. А то первой Юльке перепадет. Не хотел трогать ее на таких эмоциях. Больно будет. Ей и так досталось.
А она отвернулась, Юля. Может, плакала снова. Не смотрел на нее. Присел на парапет, ухватывал движения краем глаза. Но вроде слез не вытирала. Стояла, просто обхватив себя руками, будто замерзла, и смотрела на воду. Беззащитность. Не его Юлька. Беззащитность. Содрали защитную оболочку. Делись куда-то ее ирония, юмор. Пропали остроты. Только слепое всем противостояние осталось. Даже там, где не надо. Где оно того уже не стоило.
А на улице тепло. Не жара, слава богу, но тепло. Солнце уже остыло, только подсвечивало из-за облаков красными лучами. Красило небо разноцветными оттенками, создавая настроение. С реки прохлада, приятная влажность.
Между лопатками испарина. Не от жары, конечно. Не от жары…
Кончик сигареты в руке подрагивал. Дрожал так предательски. И какое-то странное возбуждение волной по телу. Бесконтрольно.
Еще один вдох, глубокий до ломоты в груди.
Отпустило вроде… Отпустило же? Да ни хрена…
Рядом остановилось несколько подростков. В такой близости, когда уже не можешь разговаривать свободно и не чувствуешь уединения. Они уселись на парапете, как воробьи на высоковольтном проводе. И галдели так же, приправляя разговоры отборным матом.
Раздражали засранцы.
Юльку, наверное, тоже, потому что она оттолкнулась от ограждения и шагнула вперед. Ухватил ее за руку.
Крепко так ухватил, что при всем желании бы не вырвалась. Так и пошли вперед по струящейся толпой дорожке. Украдкой взглянула на Дениса: сигарета между губ, брови нахмурены, взгляд куда-то вперед, поверх толпы, напряженно. Не любит курить на ходу.
Потом заметила, как смотрят на него девушки. Не смотрят — глазеют, пожирают взглядами. Подобралась сразу. Пальцы сплела, его ладонь крепче сжала. С выдохом обиду сбросила. И злость. Надо сбросить. Постараться. Все же хорошо. Наверное. А так погано почему-то… Хотя оно и понятно: пока Денис не в себе, и сама напрягалась. Всегда так было. Всегда остро реагировала на его эмоциональное состояние.
Пришлось пройти чуть дальше, чтобы найти место поспокойнее. Тогда только остановились.
— Подожди… — предупредил.
— Так кури, — уселась и притянула его к себе, приникла к груди. Это важнее, чем опасность пропитаться сигаретным дымом. Да хоть сто раз… Главное, разбить лед у себя внутри, прекратить войну, которая стала чем-то привычным. Не воевать же с самой собой из-за гордости, и с ним не воевать…
— Конфетка, может тебе покурить?
— Чего? — подняла голову, посмотрела в его глаза. Серые, смеющиеся.
— Если так уж хочется провести акцию протеста, то я могу дать тебе сигарету, а моим воспитанием не надо заниматься. Язык сломаешь о мое мировоззрение. А то и так много текста мне начитала.
— Да ну тебя… — снова уткнулась ему в грудь, вдохнула знакомый горьковатый запах. Привычно-родной.
— Смотри, не говори, что не предлагал.
— У меня новое прозвище?
— Ищу варианты.
— Мне нравится, как ты меня раньше называл.
— Красота?
Кивнула.
— Это для особых случаев.
— М-мм, — понимающе ухмыльнулась она, а потом сказала: — Я тебя спросила про отца не потому, что лезу в ваши разборки, а потому что не знаю, как мне себя теперь вести. Я дала ему слово, что не буду с тобой встречаться.
— Можешь считать: он тебе его вернул.
— Точно?
— Того, что я говорю тебе недостаточно?
— Мне-то достаточно…
— Ну и все, — поднес сигарету к губам.
— Значит, ты меня сегодня полюбишь? — пристально следя за выражением его лица.
— Значит, полюблю, — взгляд чуть в сторону, но губы крепче сжались, сдерживая улыбку.
— Сильно? — самой-то трудно сопротивляться, прикусила губу.
— Нормально.
— И романтика будет? Шампанское, фрукты, свечи?
— А, может, обойдемся без пафоса? — Сигарета, конечно, помогала удерживать отстраненность. Но и она не бесконечная — выбросил окурок.
— Как это без пафоса? Я хочу этот день запомнить.
— Так потому и без шампанского надо, а то улетишь в нирвану раньше времени.
— А вино? Красное, белое… конфеты.
Хотел ответить ей, но, посмотрев в лицо, понял: она специально дразнит его. Заводит разговорами.
Получалось. Еще как получалось. Чертовка.
Прикрыл ей рот ладонью.
— Закрой рот. А то я сейчас буду как порнозвезда на выпасе.
Накрыла его руку своей, легонько лизнула ладонь. Он сразу отдернул ее. Кажется, слишком резко.
— Ой, а что это нас так передернуло? — с мягкой издевкой. — Совсем истосковался без меня… — вместо того, чтобы отстраниться еще крепче прижала его к себе: обхватила руками и стиснула бедрами. Ноги-то у нее сильные. — Совсем… — поскребла ногтями по футболке на спине.
— Да ты посмотри на нее, — шепотом на ухо, — какая горячая штучка. — Рука у нее под волосами. Зубы прикусили мочку уха. — Я передумал, я тебя затрахаю, — ласково. Так ласково, как можно только произнести это слово. — Пока пищать не начнешь.
— А, может, «залюблю»? — смеясь.
— Залюблю было до того, как ты меня дразнить начала.
— Напугал. Мой мозг уже полностью растлен. Сколько же можно фантазировать... Я уже все себе нарисовала.
— Страшно представить.
— Угу, как два года назад тебя увидела, так и рисую. Все, подумала, вот он — мой первый мужчина. Так что ты сегодня исполняешь мои желания.
С тяжелым вздохом поднял лицо, посмотрев в небо.
— А ты не наглеешь, конфетка? — снова на нее.
— Совсем нет. Ты мне проиграл, помнишь? Забыл? Зато я помню.
— И как это ты раньше то желание не выпросила?
— Так сначала рано было. Потом подумала, что оно и так само собой сбудется, раз мы встречаемся. Потом забыла. А сейчас самое время.
— Смотри, — вкрадчиво, — чтобы не жаловалась потом.
— Не переживай. Ты забыл, что я всю жизнь танцевала. У нас с этим легче. Ты не знаешь, что такое растяжка. Когда мышцы от нее рвутся — вот это боль. Если у меня бинт к открытой ране прилипает, я не отрываю его по миллиметру, не мучаюсь, отдираю разом на выдохе. Понимаешь?
— Понимаю. Еще есть какие-нибудь инструкции для меня? Сразу зачитывай, а то потом не успеешь.
Когда оказались у него дома, волнение все-таки одолело. Этакая смесь чувств предвкушения, страха и ожидания чего-то особенного. Ничего не могла с собой поделать, хотя старалась вести себя непринужденно и чувствовать так же.
Зря она выпросила эту романтику. Нет, не выпросила, конечно, но все же. Фрукты, сладости, мороженое, — зачем только она его взяла, сама не знала, — все на столе. Но ничего не хотелось. Они перекусили в кафе, теперь кусок в горло не лез. Там, на набережной, и настроение было, и легкость. Непринужденность и желание. А тут как-то все само собой сошло на нет. Схлынуло. Приготовления эти — пока фрукты помыла, бокалы достала под вино… Правда, решила только виноградом обойтись. Как представила, что апельсины чистить или яблоки строгать.
Не складывалась у них романтика. Надо было после душа сразу в кровать: не ждать, не нервничать. И из ванной-то выскочила едва полотенцем обмахнувшись, теперь футболка липла к телу.
Вот Денис не напрягался. А чего ему, собственно, напрягаться. Взял бутылку вина, белого полусухого, нашел штопор. Даже вытащил пробку.
И тут в дверь позвонили. Юля аж вздрогнула. Сразу мысли в голову полезли, самые черные.
— Сиди тихо, — сказал и вышел из кухни.
Из прихожей слышала его голос. Говорил что-то спокойно. Потом он вышел из квартиры. Тишина.
Юлька тяжело осела на стул. Вот вам и романтика. Еще минут пятнадцать и ее начнет трясти как в лихорадке. Вскочила.
Вот куда он пошел, Денис?
Недолго думая, разлила вино по бокалам и сделала из своего большой глоток. Проглотила, как воду. От волнения. Или вино такое безвкусное. Жуть. Или жесть. Вот откуда этот мандраж взялся?
— Кто это? — сразу спросила, как только Денис вернулся.
— Соседка по площадке, Валентина Марковна. — Спокойно отреагировал, что Юлька начала пить без него. Взял свой бокал. — Старая кэгэбэшница. Диван ей надо было передвинуть.
— В такое время?
— А ей какая разница? Прикольная старушка. Нет у нее новых впечатлений, вот она мебель в квартире и двигает.
— Задружил со старушкой? — усмехнулась Юля, чувствуя, что напряжение потихоньку спадает.
— Ага, стоило только Таньке у меня пару раз побывать, так теперь со мной все старухи в подъезде здороваются. Это она с ними дружит.
— Танька мировая.
— Простодырая.
— Добрая. Она мне очень нравится.
— Это да. Наивняк.
— Может, изменится?
— Нет, это стиль ее жизни. Ей так нравится. Она любит дружить со всеми, любит жить «по-доброму». Любит всех любить.
— Ну в этом же нет ничего страшного?
— Абсолютно.
Снова звонок в дверь. Денис и глотнуть не успел.
— Блин!..
В этот раз Юлька не подскочила испуганно. Наверное, Валентина Марковна вспомнила об очередном диване. Или кресле.
Слышала, как Денис у дверей отпирается, отнекивается от чего-то. Стало любопытно. Но не решилась высовываться, подождала, пока Шаурин вернется.
Он вернулся через минуту. С тарелкой, на которой лежал огромный кусок клубничного пирога. Ну да, сезонная ягода. Неудивительно.
Вид у Дениса был хмурый, а Юлька расплылась в улыбке.
— Поди старая кэгэбэшница тебя подкармливает.
— Типа благодарность. Не ешь, хрен ее знает, что она туда подсыпала.
— Ага, приворотное зелье для доброго молодца. Брось, ты. — Достала маленькую ложку. — Вкуснотища-то какая.
Они даже не присели. Так и толклись у стола — ели стоя, пили стоя. Словно боялись что-то упустить, не успеть. Словно сидя, будет уже совсем не то, не так…
А главное, никого из них это не напрягало. Юлька выбирала начинку из пирога: клубнику в сахарном сиропе. Иногда отщипывала сладкий черный виноград. Запивала вином, оно не казалось таким уж крепким. Мягкое, чуть кисловатое. Марку не смотрела, потому что все равно. Наверняка хорошее. Кстати, они его не покупали. Денис достал его из «глобуса».
Думала, что после первого бокала Шаурин сделает ей предупреждение. Вполне в его духе. Но нет, налил второй. И себе. Кажется, он вообще не ел, только пил. Пусть пьет.
А потом он забрал у нее ложку. Просто выхватил из рук и отбросил в сторону. Отодвинул подальше тарелки, бокалы. Стащил с себя футболку.
Этот звук — легкое шуршание ткани— самый громкий за сегодняшний день. Услышав его и увидев, как Денис подтягивает футболку со спины за горловину вверх, сразу замерла. Затем, ухватившись за край, села на стол, на то место, которое он освободил.
Все быстро — на животных инстинктах и желаниях. Уже без слов, разговоров, предупреждений, намеков.
Губы еще в клубничном сиропе. Слизнула.
Теперь чувствовала, что напряжение никуда не ушло, просто переродилось во что-то новое — в тугой, дрожащий внутри комок. И он даже без Денисовой помощи разрастался, мешая дышать.
Его руки скользнули по бедрам — мягкие, теплые, — прошлись по спине, погладили затылок. Думала, что он поцелует ее, а он зарылся в волосы и прижал ее голову к себе, к шее. Эта близость Юльке очень нужна. Денису, наверное, тоже. Потом его губы нежно к виску. К уху.
— Я боюсь что-нибудь не так сделать, — почти шепотом честно призналась она.
— Убери волосы.
— А что-нибудь более обнадеживающее будет? — пальцы слабо слушались, но сделала, как он просил.
— Загадывай желание, — усмехнулся. Конечно, теперь его очередь издеваться.
— Ты пользуешься моей неискушенностью. Я вот сейчас точно чувствую, что где-то прогадаю.
— Тогда бери по максимуму.
— Тогда всего и много — с головы до ног.
— Договорились.
Почему-то от этого слова вино ударило в голову. Возникло легкое головокружение, очень легкое, даже приятное. Хотелось растянуть это мгновение надолго — наслаждение предвкушением. Ведь у него особый вкус.
Не спешил ее целовать. Вся кровь уже хлынула вниз живота, и обескровленный разум отказывался мыслить. Боялся, что начнет ласкать ее и забудется совсем. Перестанет ее чувствовать. Уже было такое. Чтобы как-то притупить ощущения, ему нужно в себя бутылки две вина влить, не меньше...
***
Предложение пойти в душ выглядело весьма условно, потому что он сам отнес ее в ванную и поставил под воду. Правильно, наверное. В самой не было столько прыти и силы, чтобы вскочить с кровати и побежать в душ. Признаться, после всего голова закружилась, и в теле странная не очень приятная слабость почувствовалась.
— Холодная, — поежилась. — Горячая… — снова вздрогнула, после того как Денис опять попытался отрегулировать воду. Он-то ни первый, ни второй раз не дернулся под струями.
— Тебе плохо, что ли?
— Ну, как-то так…
— Постой спокойно.
— Угу, — послушно согласилась.
Будто у нее есть выбор. Денис обнял ее сзади и прижал к своей груди. И хорошо. Хотя немного странно: вот сексом с ним заниматься было не стеснительно, а мыться — еще как.
Не хотела мыться с ним. При нем. Чувствовала себя… голой. Черт, только сейчас почувствовала себя абсолютно голой. Стеснялась своей наготы. В спальне-то темно, и там он ее не рассматривал так пристально. Не мог видеть каждый изгиб тела. А здесь будто вся душа наизнанку.
— Ты же не думала, что мы все время будем заниматься любовью только без света и под одеялом?
Денис, верно, почувствовал ее напряжение, скованность некоторую. Да и как тут не почувствовать: она вся напряглась, придумывая, как бы побыстрее отправить его из ванной и остаться одной, помыться без его бдительного взгляда.
Очень жаль, что ванна у него таких размеров и такая удобная, что в ней еще парочка человек поместится. А так можно было сослаться…
— Нет, конечно, — храбро ответила.
Он сначала поцеловал плечо в место укуса, погладил его рукой, растирая красное пятно, оставшееся после его «изысканной» ласки, а потом намылил ладони и начал мягко водить по спине.
— Может, я сама?.. — несмело предложила, несмотря на приятные ощущения от этих скользящих прикосновений.
Боязно это и приятно одновременно. И так еле-еле на ногах держалась.
— Нет. Хочу сам. Хочу потрогать тебя, погладить. Соскучился, — обнял так, что чуть ребра у Юльки не хрустнули. — Чего ты боишься? Я тебя просто поласкаю.
— Да я, собственно, не боюсь… — слегка улыбнулась, приказывая себе расслабиться.
Шею целовал, плечи — то, что еще не успел намылить. Нежно так. Или вода немного скрадывала ощущения.
Руки его легко скользили по телу. Мягко, приятно. Слишком приятно, что их, этих касаний, стало много. Везде. Как тогда…
Когда слезы подступили к глазам, Юля не стала противиться. Думала: под душем это будет незаметно — ничего страшного, если она пустит пару слезинок. Но плечи предательски дрогнули, выдавая.
Денис прочитал все по ее лицу.
— Так и знал... — показалось, что недовольно. — Вот что у тебя за натура такая? Когда на тебя орешь, ты прям боец!.. А стоит чуть приласкать… Юля!.. — сжал ее плечи и чуть тряхнул. — Я же не хотел ничего плохого.
— Ты ни при чем. Когда ты на меня орешь, в меня вселяется дух противоречия, — почти со смехом, но сквозь слезы.
— Так зови его обратно!
— Не могу… — до боли закусила губу, стараясь сдержаться.
Вытащил ее из ванны и начал вытирать полотенцем. Судорожно как-то, быстро. Не очень деликатно.
— Я чуть тебя не похоронила! А они молчали… никто и ничего… — безвольно позволяла ему все. Но тут его руки замерли.
— Если бы я умер, ты бы сразу узнала.
— Ты оптимист. Впрочем, как всегда, — с горькой иронией и со всхлипом. — Я не хочу выливать все это на тебя. Но… я стала совсем истеричкой, не могу собой владеть. Вообще не могу. Я устала… — сказала совсем обреченно. Закрыла глаза и язык себе прикусила, чтобы не разрыдаться в голос.
— Юленька… — прижал ее к мокрому телу. Яростно искал подходящие слова, но найти не мог. Начал с трудом: — Ладно, это все стресс. Не все радостно было последний месяц. Будем считать, нормальная реакция организма. Можешь поплакать.
— Мне не очень удобно плакать, когда ты голый, — сказала ему в грудь.
— Тысяча извинений. Сейчас я надену плюшевую жилетку.
— Лучше надень трусы. А то ты меня с толку сбиваешь. Мне, конечно, нравится твой зад… и перед тоже, но так на слезах я точно не сосредоточусь.
Шаурин отпустил ее и разразился таким хохотом, какой она никогда еще от него не слышала.
— Чего ржешь? — шмыгнула носом, насупив брови, хотя и у самой по губам пробежала усмешка. Слезы как-то сами собой высохли, хотя секунду назад настрой поплакать был серьезней некуда.
— Юля-я-я-я…
Когда истерика у него кончилась, он отнял руки и обмотался полотенцем.
— Если правда… — спокойнее, почти не заикаясь, деловито сказала она и принялась промокать волосы полотенцем.
Вот теперь стало совершенно безразлично, что Денис, если можно так выразиться, одет, а она стоит перед ним совершенно голая и при этом даже видит в зеркало его отражение — жадный обволакивающий взгляд, которым он на нее смотрит.
Так же, под его взглядом, Юля невозмутимо расчесала волосы.
— Ладно, истеричка, пошли лечиться, —сказал Денис смеясь.
И они пошли. Только сначала Юлька вытащила из шкафа его голубую рубашку, которую натянула на себя, а Денис соблаговолил влезть в джинсы. Но, как оказалось, сделал он это совсем не из-за Юлькиной нежной впечатлительной натуры, а потому что собрался выйти на площадку покурить. Правда передумал. И не покурить, а выходить на площадку. Не решился оставлять Юлю одну. Потому включил вытяжку на всю мощность и закурил на кухне.
Да, после такого срочно требовалось покурить. Сколько времени с Юлькой уже встречался, а все никак не мог привыкнуть к ее манере выражаться. Как скажет что-нибудь иногда — хоть стой, хоть падай.
— Давай, Конфетка, пей, — долил ей в бокал вина.
— Уже не хочется.
— Давай-давай, это лекарство. Алкоголь боль уменьшит. Ну и расслабит. Хотя мне кажется, тебе надо что покрепче… с твоими тараканами.
— У меня нормальные, вполне себе адекватные тараканы.
— Ну-да… — хмыкнул он.
— Как ты это все пережил? — спросила другим тоном, да и о другом уже.
— Успокойся, — обдал холодком. — Перестань думать об этом.
Злость брала — готов был возненавидеть Монахова за то, что тот позволил ей тогда увидеть его в подвале бессильного и сломленного. Никак не получалось вытравить из Юльки эти воспоминания. Истеричка она, говорит… Так и хотелось сказать ей: «Ты еще истеричек не видела. Тех, кто не умеет собой владеть». Для своего возраста Юлька поразительно сильная. Волевая. Другая бы его самого уже давно к чертовой матери послала. Или не послала, а руки опустила и растворилась в пространстве. Он и не заметил бы, только вздохнул с облегчением. А Юльку сломать нельзя. Поранить можно, а сломать… Сомневался. Зарастет все. Или это будет не его Юлька.
Покачала головой в ответ. Как тут успокоиться. Смотрела в его серые глаза, холодные, покрывалась неприятными мурашками, но взгляд не отводила. Долго он молча глядел на нее. Застыл на месте. Думала уже, что так и проигнорирует вопрос.
— Первую неделю не помню, — быстро проговорил, выдыхая дым. — Потом легче. Потом почти как на курорте.
С трудом проглотила вязкий ком в горле. На Денисе не осталось никаких следов — шрамов и прочего, и с виду он был вполне здоров. Вот только иногда бессознательно прикладывал руку к правой стороне грудины. Раньше такого жеста за ним не замечала.
Тяжело выпустила из себя воздух. Взяла бокал и отпила. Приличный глоток сделала. Поморщилась: вино, оказывается, кислое. Пора переводить тему, успокоиться, как сказал Шаурин.
— А ты просто куришь или куришь после секса?
— Даже Танька курит после секса, но я курю просто.
— Танька курит? — с удивлением в голосе.
— Начинает периодически.
— У нее же ребенок.
— Сейчас-то, нет, конечно. Танюха с виду хорошая девочка, а сама мечтает нарядиться в костюм горничной и замутить хорошую ролевуху.
Юлька засмеялась. И все-таки допить вино — неплохая идея.
— А теперь ты мне скажи, что это за реакция такая? Теперь все время плакать собираешься, если я буду тебя трогать?
— Иногда же я не плачу, — с виноватой улыбкой пожала плечами.
— Да, иногда мне прям везет, и ты не впадаешь в истерику.
— Может, потому что это слишком чувствительно для меня?
— Так ты расслабься…
— …и получай удовольствие, — закончила за него.
— Именно, — затушил сигарету. — Придется пробовать бабкин пирог, — поднял Юлю со стула, а усевшись, примостил ее у себя на коленях. — Правда, ты тут уже над начинкой основательно поработала.
— Я тебе оставила, не жалуйся.
— Конечно. Меня нельзя без сладкого оставлять, иначе я разозлюсь.
—Это поэтому я у тебя Конфетка?
— Поэтому ты у меня Конфетка.
— Я согласна.
Но такая радостная улыбка угасла. Настроение изменилось. Бывает так, когда блуждающая в лабиринтах сознания мысль, вдруг неожиданно выплывает на поверхность, поражая своей обыденностью. Жуткой реальностью.
— Мы говорим о всяких глупостях. Я мелю всякую чушь, и ты мне поддакиваешь.
Помолчал. Потом коротко, а оттого еще более жестко:
— И что с того?
— А завтра?.. Ты отвезешь меня домой и что? — У него на коленях стало вдруг неудобно, и совсем не тепло, как минуту назад.
— А завтра ты позвонишь матери, скажешь, что с тобой все в порядке, и я не отвезу тебя домой. И потом мы придумаем, чем заняться.
Не было в его словах какого-то подтекста, двойного смысла с эротическим содержанием, что странно облегчало сказанное. Как-то обнадеживало.
— Но мне все равно надо домой заехать.
— Зачем?
— Затем, что, если я буду у тебя оставаться, мне нужно, чтобы здесь были кое-какие мои вещи. Я не могу щеголять в твоих рубашках.
— Что тебе нужно? Халат и комнатные тапочки?
— Если даже и так…
— Картина, корзина, картонка и маленькая собачонка… Вон там в прихожей, в тумбочке в верхнем ящике блокнот и ручка, напиши список.
— Ты меня поражаешь своей практичностью.
— Угу. — Тут его мягкие руки стали убирать волосы с шеи, и слова, которые Юля собиралась сказать, застряли в горле. Эти движения уже стали каким-то ритуалом, означающим, что дальше последуют поцелуи. В шею и не только.
И они последовали, поцелуи. Но сначала Денис развернул ее к себе лицом, чтобы в глаза смотреть и дышать в губы.
Казалось, чего волноваться, знала же, как все будет. Но сердце вниз ухнуло, в пустоту, которая вдруг образовалась внутри. Раньше никогда не испытывала такого напряжения, потому что всегда знала, чем закончится их чувственное общение — ничем. А сейчас это многообещающее и до конца не познанное смущало. Сковывало немного.
Покраснела. Не только от смущения, конечно. От предвкушающего восторга. От тепла, что зародилось внутри с его соблазняюще легким поцелуем и прикосновениями пальцев, трепетно скользящими по бедрам. Вверх-вниз. Едва-едва касаясь кожи. Наверное, чувствуя ее шероховатость: от мурашек удовольствия. А потом уже ладонями, горячими, плотно, настойчиво так. Выше по ногам. Выше. Дразняще. К обнаженным ягодицам. И губы Шаурина перестали быть сладко-нежными. Требовательными стали, просящими. Чтобы совсем отдалась, размякла.
Она и размякла, почти забылась...