2. «Самая легкая лодка в мире» - «Недопесок» - «Шамайка» - «Вася Куролесов» - «От Красных ворот» и вновь «Суер-Выер»
А что же всё-таки крупная форма в творчестве Юрия Коваля?
А крупная форма - это два больших повествования ("Самая лёгкая лодка в мире" и "Суер-Выер"), две небольшие повести ("Недопёсок" и "Шамайка"), три детских детектива (тоже небольших - от 80 до 120 страничек каждый)
и несколько больших рассказов - помянутые выше "Алый", рассказы о писателях и "От Красных ворот", который чаще называют тоже повестью
и который тоже посвящён любви - к людям и животным.
Вообще говоря, Юрий Коваль не делает между ними - обществом
и природой, людьми и животными - никакого различия. Они все совершенно живые, дышащие, трепетные, любящие - его герои, будь то писатель и критик Корней Чуковский, гениальный и ни на кого непохожий учитель литературы Протопопов, осенний ветер Листобой, бродячая кошка Шамайка, картофельный пёс Тузик, сбежавший из клетки песец Наполеон Третий, дошкольник-фантазёр Серпокрылов или детектив поневоле Вася Куролесов.
Сказанное отнюдь не означает, что, не делая между одушевлёнными
и неодушевлёнными героями никакой разницы, писатель при этом не видит их недостатков. Ничего подобного! И Чуковский у него вовсе не благостный, источающий благоволение ко всему и всем старец, а крепкий, как имя, которым сам себя назвал, корневой старик, честолюбивый, ироничный, задиристый. И Листобой - ветер не только дарящий среди зимы человеку запах осени, но и холодный, безжалостный убийца, яростно срывающий с деревьев красу золотой осени в преддверии суровой зимы. И песец, сбежавший из клетки заповедника, чтобы добраться до родного Северного полюса, заплутавший в непонятном человеческом мире,
в конечном счёте предпочитает дальним странствиям обжитую будку деревенской собаки (хотя, может быть, если ему удастся сбежать ещё раз, доберётся таки до полюса), и тот же Вася Куролесов, едва не променявший свою романтическую мечту о работе в милиции на банальную женитьбу на самой неподходящей для него девушке...
Глаз Коваля безжалостно зорок, каким и должен быть глаз художника,
но вот взгляд его неизменно добр и сочувствен миру Божьему и живым душам, его населяющим, каким и должен быть взгляд настоящего русского писателя.
Все ли книжки Юрия Коваля одинаково хороши? Конечно, нет. Как потому, что писатель, даже великий писатель, это не только то, что он напишет, но и то, как его прочитают. Так еще и потому, что именно великие-то писатели менее всех прочих сочинителей застрахованы от неудач. Это ведь только популярные беллетристы, раз нащупав свою тему и форму и написав одну-две удачные книжки, затем всю жизнь едут по наезженной колее,
а большие художники каждый раз начинают заново и часто сидят голодом в недоумении и страхе перед чистым листом бумаги: как же это, мол,
у меня раньше-то получалось, ведь сейчас я решительно не знаю, что делать...
Юрий Коваль, как мы уже сказали, каждую свою книжку писал,
как первую в жизни.
Они удивительно разные, но даже по одному, наугад вырванному из текста абзацу, с полной уверенностью каждый раз можно сказать: это написал Коваль.
Вот история любви про то, как молодой человек мечтал построить корабль и отправиться на нём в путешествие по неизвестным морям и необжитым краям. Он долго думал, как ему, москвичу, построить корабль и где на нём плавать, пока не понял, что корабль этот должен быть самым лёгким на свете - потому что в Москве его придётся больше носить на себе, чем кататься на нём самому, а ещё потому, что, как в старой неаполитанской песне, должна быть "лодка моя легка", ведь только на лёгкой лодке
и можно преодолеть тяжёлые странствия. Потом этот человек долго-предолго искал в Москве самый лёгкий материал, из которого можно построить самую лёгкую лодку в мире. Попробуйте-ка даже сегодня добыть столько бамбука в наших палестинах!.. Потом он долго-долго искал мастера, который построит ему лодку, потом долго-долго ждал, пока мастер её построит, а потом, наконец, вышел в плавание по заболоченным подмосковным водоёмам, и плавание это было чудесно, и в плавании этом он открыл новые земли и новых людей, и старых друзей, да и самого себя тоже, ведь тот, кто возвращается из путешествия, совсем не похож на того, кто в путешествие отправляется.
"Самая лёгкая лодка в мире" - может быть, наиболее характерное произведение Коваля, в нём с одинаковой силой представлены обе ипостаси автора: лирическая и ироническая, и они даны в удивительной, бурлящей гармонии, как лермонтовские сливающиеся и шумящие "две сестры - струи Арагвы и Куры". Это, конечно, книжка для взрослых, но прежде всего для тех взрослых, которые не перестали быть детьми, а значит и для детей тоже, ведь каждый ребёнок - это будущий взрослый, а порой и не будущий, а настоящий взрослый человек. И кроме всего прочего, в "Лодке" действует самый замечательный, самый доброжелательный и самый страшно-смешной монстр в мире. По имени Папашка. Не узнать о Папашке, скажем мы юным читателям, это значит обделить самого себя на тысячу килограммов мороженого. Вот так!
Подступая к этому эссе, мы собирались рассказывать о творчестве Юрия Коваля в хронологическом порядке, чтобы всё было подробно, основательно, как, скажем, на уроках. Но, увы, мы не учителя, работаем не по программе, верим, что литература - это гармония, а школа - это алгебра. Алгеброй же поверить гармонию, по Пушкину, мечтал только Сальери - завистник и отравитель великого Моцарта. Хотя на самом деле настоящий Сальери был славнейшим композитором, Моцарта, конечно, не убивал, более того - даже и не слишком завидовал ему. В нашем случае это значит, что и составители школьных программ тоже, конечно, никакие не недоброжелатели литературы, наоборот, они её даже, насколько им позволяет программа, любят, но по долгу службы просто обязаны давать всё по порядку - биографию, географию, общественное положение и немножечко анализ текста.
Однако в искусстве, в отличие от науки, никогда не бывает, да и не должно быть по порядку. Отчего-то ведь Лермонтов построил своего "Героя нашего времени" отнюдь не порядку, а взял да и перемешал как ему захотелось временные куски из жизни одного господина.
Но вернёмся к герою нашего рассказа, к писателю Юрию Ковалю, положившему для себя ещё в молодости для каждого нового произведения придумывать новый жанр и новый стиль.
Трилогия о Васе Куролесове, издававшаяся в постсоветское время очень часто, а в 2016 вышедшая с обширным комментарием известных филологов О. Лекманова и Р. Лейбова, - этакий лирико-юмористический детский детектив - была написана не вдруг, а в разные годы. И повести, её составляющие, в общем-то, совсем не похожи одна на другую. Более того, заключительная повесть, "Пять похищенных монахов" (одно из лучших изданий вышло в 2010 году в издательстве «Махаон», с цветными иллюстрациями Е. Муратовой), совсем из общего ряда выбивается, потому что в основе её лежат не истории, рассказанные автору его папой-муровцем, а личная драма, пережитая в детстве, когда у старшего брата писателя украли голубей. Монахи-то в повести - это порода голубей, а вовсе не удалившиеся от мира богомольцы. Оттого ирония, юмор, а то и сатира, коих исполнены "Приключения Васи Куролесова" и "Промах гражданина Лошакова" решительно сменяются лирикой и даже трагизмом в "Монахах", и если не читать эти вещи подряд, одну за другой, можно в конце даже посетовать автору, мол, совсем не того от тебя, дорогой, ждали. Если же читать повести подряд, одну за другой - впечатление остаётся удивительное.
Оказывается даже в пределах одного жанра - детектива - Коваль умудрился трижды поменять стиль: от юмора первой вещи - к сатире второй и от сатиры второй - к трагической иронии и философской лирике третьей. Именно поэтому в первой повести главенствует деревенский недотёпа Вася Куролесов, во второй Вася отходит на второй план, а речь идёт, может быть, не столько даже о людях, сколько о печальной нашей социальной действительности, ну а в третьей повести Вася, собственно, выступает в качестве этакого пятиминутного Деда Мороза, разрешающего события ко всеобщему удовлетворению, а рассказывается-то в основном о любви писателя к брату и голубям, к старым московским дворикам, которых давно уже нет, к московским баням 50-х годов, к московским и подмосковным птичьим рынкам, к простодушным обитателям коммуналок и даже к не менее простодушным жуликам - гражданам, занимающимся, конечно, неправедными делами, но, в сущности, совсем даже неплохим на поверку людям.
А плохих людей в мире Коваля, кажется, и совсем нет. Ну вот, например, разве строгий директор деревенской школы из повести "Недопёсок", у которого если чего и нет, так только пыжиковой шапки, разве он, заперший сбежавшего песца в школьной клетке для кроликов, - плохой человек? Конечно, не плохой, напротив - хороший и правильный человек, вот только не имеющий пыжиковой шапки, а ведь директор школы без пыжиковой шапки - это все равно, что генерал без лампасов.
Да ведь и директор песцовой фермы, пыжиковую шапку имеющий, и не одну, настолько не одну, что одну из них дарит от щедрой души своей директору школы, чтобы и он тоже ходил в пыжиковой шапке, а то, ей богу, и правда, как генерал без лампасов выглядит - непорядок!
Директор, говорим, песцовой фермы, тоже совсем неплохой человек. Он ведь разыскивает сбежавшего песца не потому, что, например, съесть его задумал или пустить на воротник, а потому, что Наполеон - песец не простой, а коллекционный, специально выведенный и должный, следовательно, дать потомство с ещё лучшими характеристиками, а он, песец по кличке Наполеон Третий, вместо того возьми и сбеги и прибейся к старой дворняге в будку и переполоши тем самым целую деревню младших школьников и дошкольников, один из которых даже собрался сопровождать щенка на Северный полюс, дабы Наполеону одному скучно не стало.
Да ведь и уборщица-кормилица Прасковьюшка, забывшая запереть клетку Наполеона, тоже не со зла её не заперла, а от обиды, что её несправедливо премии лишили. Зато потом вон как она целую книжку за Наполеона переживала. За песца, за живое существо - а не за 20 рублей вовсе!
«Недопесок», на наш взгляд, лучшая детская повесть Юрия Коваля. А выросла она из баллады Евгения Евтушенко «Монолог голубого песца» (1967). И, пожалуй, переросла это классическое стихотворение не только по глубине содержания, но и по читательской популярности.
О чем это говорит? О том, что литературу порождает литература не меньше, чем сама жизнь. О том, что вследствие сказанного все писатели в той или степени зависимы от предшественников, а иной раз даже и от современников. Патентованным постмодернистом, сознательно играющим в чужие тексты, Юрия Коваля, конечно, не назовешь. Речь не о том, речь скорее, о прочной, надежной и естественной впаянности писателя в общелитертурную «золотую цепь» – от Рабле и Свифта («Суер-Выер») – через Джека Лондона («Алый»), Шергина и Соколова-Микитова («Чистый Дор» и лирическая новеллистика) – к Сетону-Томпсону («Шамайка») и Евтушенко («Недопесок»).
А люди, населяющие миры Юрия Коваля, почти всегда хорошие, даже люди западного мира из последней повести писателя. Они тоже в основном и простые и добрые, пусть малость неуклюжие, пусть «долларовый вопрос их только испортил» - скажем, перефразируя Булгакова. Повесть эта, "Шамайка", не что иное, как вольный перевод рассказа «Королевская андалостанка» канадского классика Эрнеста Сетона-Томпсона. Изначально она затевалась как сценарий для экранизации томпсоновской истории, заказанный Ковалю актером и режиссером Роланом Быковым, собиравшимся ее экранизировать. Оттого, может быть, и отражается в зеркале Коваля не только перевод томпсоновской вещи, осуществленный ранее Николаем Чуковским, но звучат и купринские и даже чеховские интонации, ведь в рассказах русских классиков о цирковых зверях изображен очень похожий мир.
А люди… люди там и впрямь не плохие - одинокие люди в равнодушном мире, какого просто невозможно представить себе в пространстве, например, "Чистого Дора".
Кстати, для любознательных: в одном из изданий - "роспэновском" - "Шамайка" напечатана под одной обложкой с рассказами Алексея Ольгина (1931 – 2020) "Здравствуй, я тебя знаю!" про голубого терьера Жюля. Рассказы недурны, но, как и повесть Коваля, сильно напоминают что-то читанное раньше. Это "что-то" в случае Ольгина, разумеется, "Дневник фокса Микки" Саши Чёрного. Автор же рассказов, Алексей Ольгин, полвека назад был весьма известным ленинградским поэтом-песенником, автором стихов к популярным песням Станислава Пожлакова и Александра Колкера. Это ведь его стихи пел в 60-е сверхпопулярный тогда Эдуард Хиль: "Топ-топ, топает малыш" и "Человеку много ль надо".
Что ж, как ни жаль расставаться с Юрием Ковалем, пора завершать наш долгий разговор. И лучше всего - тем, с чего, можно сказать, начинали, с сэра Суера-Выера. Эта книжка, последняя из того, что завершил Юрий Коваль, но, пожалуй, все же недоработанная. В ней есть ряд глав-новелл, представляющих собой высший взлёт его юмористики, в ней замечательный финал - пастельный, отчаянно-грустный и в то же время просветлённый. В ней множество талантливых постмодернистских (так! – в «Суере…» Коваль – постмодернист по преимуществу) сшибок реального с литературным, в ней с филигранной точностью сопоставлены мозаичные кусочки из Рабле и Свифта, Дефо и "Хроник Нарнии" К.С. Льюиса
и, конечно, "Капитан Врунгель", выросший из Мюнхгаузена, а стало быть,
и сам Мюнхгаузен, и братья Стругацкие с их человеком Лавром Федотовичем Камноедовым, превратившимся у Коваля в корабль "Лавр Георгиевич", мимо которого, натурально, проплыл фрегат "Лаврентий Павлович". В "Суере" множество глав посвящены друзьям автора,
и очевидно, что именно они, как никто другой, отчетливо видят второй
и третий планы сего повествования. И для них, именно для них "Суер-Выер" - книга настольная и подподушечная.
Что же касается непосвящённого читателя, он, скорее всего, получив, конечно, удовольствие от хорошей сатиры, всё же вправе будет счесть эту книгу именно капустником для посвящённых, да, очень талантливым, очень смешным и грустным, сделанным настоящим мастером, но всё-таки именно капустником и именно для посвящённых... Так сказать, не только детям, но взрослым – на вырост!
Иллюстративный материал из общедоступных сетевых ресурсов,
не содержащих указаний на ограничение для их заимствования.