Староста из лагеря Вальдермана стоял среди встречающих в каирском аэропорту. Он завез Салеху Камри в Службу Древностей записи профессора о находках, доклад и список необходимого. Теперь «главный над рабочими», называемый Вальдерманом на египетский манер «херитеп хесеб», ожидал рейс из Берлина, с которым должен был прилететь новый секретарь. Ахмат Давир — одиноки араб лет под семьдесят на вид, еще мальчишкой начавший работать в составе археологических экспедиций. Для него археология стала смыслом жизни, особенно под старость, когда он проводил в последний путь жену. Своих детей он пережил, как и близких родственников, а дальние уже давно покинули Луксор и забыли о существовании старика. Уже четвертый год Ахмат успешно командовал на раскопе и носил почетное звание «херитеп хесеба». Мужчина отличался от других рабочих не только тактичностью, умом и поразительной памятью, но и археологическим чутьем, аккуратностью, многолетним опытом и осторожностью в общении с незнакомыми людьми. Самую серьезную работу по извлечению находок староста не доверял никому из наемных копателей, предпочитая делать ее сам. Однако, низкая грамотность, владение иностранными языками только на уровне разговора и незнание научной терминологии делали его совершенно бесполезным в качестве помощника при работе с журналами, коих приходилось заполнять достаточно много. Работа зарисовщика квадратов оказалась Давиру также не по силам.
Прилетевшие этим рейсом проходили мимо араба, но ни один из них не подходил под ожидаемого студента-европейца.
«Значит, не прилетел, — подумал мужчина, почесал выбритый затылок под тюрбаном. — Проспал или опоздал, или передумал, что будет очень хорошо. Мальчишка — он и в Африке мальчишка. Прогуляюсь по окрестностям, перекушу, до следующего самолета еще долго...»
Ахмат уже направился к выходу, как вдруг услышал тихий голос, быстро и немного не понятно говорящий по-арабски, но с сильным немецким акцентом.
— Простите... Вы не могли бы помочь? Вы не видели здесь человека... Меня должны были встретить.
Мужчина повернулся и посмотрел на обладателя столь необычной речи. Перед Ахматом стоял парень выше него почти на полголовы. Худую, еще нескладную фигуру подчеркивали узкие модные джинсы, короткая футболка и легкая куртка. Длинные, почти до талии, покрашенные в черный цвет волосы были собраны в хвост, лицо наполовину скрывал широкий козырек бейсболки. Виднелись лишь тонкие губы и кончик носа.
— Я вот тоже ждал человека с этим рейсом, — пробормотал Ахмат, не горя желанием вступать в разговор по душам.
— А давайте вместе ждать? — предложил молодой человек. — Я первый раз в Каире, боюсь заблудиться. А Вы, человек хорошо знающий местное, как я вижу. Если не тяжело…
— Хм-м... Ладно... — проворчал араб, понимая, что о горячем чае с халвой можно забыть или таскать за собой незнакомца. — Как тебя зовут, иностранец, чтобы хоть о чем-то поговорить?
— Лекса... Ой... Александр Фридрих фон Райнер... «Лексой» университете однокурсники прозвали. За начитанность. Сокращение от названия какой-то недавно найденной древнеримской библиотеки…
— Ты и есть тот самый студент? — лицо мужчины вытянулось от удивления. — Это я тебя тут жду! Ахмат Давир — помощник профессора Тадеуша Вальдермана.
— Как я рад! — парень скинул с плеча сумку, снял бейсболку и открыто, по-детски, улыбнулся.
«М-да... Только его сейчас не хватает на раскопках, — подумал араб и тяжело вздохнул, глядя на незагорелое лицо и щурящиеся светло-карие миндалевидные глаза. — И так проблем выше крыши. Будет лучше, если Тадеуш завтра же выдворит его обратно домой».
— Пойдем в машину, — мужчина поднял багаж. — Нам еще долго ехать.
Алекс устроился на заднем сидении внедорожника. Ахмат сел за руль.
— Есть хочешь? — заботливо спросил он парня.
— Нет, спасибо. Я позавтракал в самолете, хотя, кормят там просто ужасно.
Несколько часов они провели в бесконечных каирских пробках. За время вынужденного простоя Ахмат пару раз выбирался к небольшим лавочкам, прятавшимся в узких переулках, возвращался с кульками спелых фруктов, выращенных местными земледельцами, и угощал своего пассажира, который предпочел погрузиться в молчаливое чтение, делая на полях пометки карандашом, нежели развлекаться задушевными разговорами или смотреть на однообразный городской пейзаж.
Оказавшись за пределами огромного города, они выехали на трассу, пролегавшую по восточному берегу Нила. Теперь их путь лежал напрямую до Луксора, а там, через мост, на западный берег и по грунтовой дороге среди песков высохшей реки к месту раскопок.
Александр, отложив книгу на сидение, мечтательно любовался мелькающим за окном пустынным пейзажем в лучах заходящего солнца. Парню недавно исполнилось девятнадцать лет. Он сдал свою четвертую сессию на отлично и был переведен уже на третий курс Археологического университета в Берлине. Его отец — директор Исторического музея — Фридрих фон Райнер души не чаял в своем отпрыске и был единственным близким родственником. Мать умерла, когда мальчику было всего три года, и тот помнил ее только по фотографиям и большому портрету кисти известного в Германии художника. Доктор Райнер ни на минуту не хотел расставаться с сыном, так похожего на жену, и маленький Александр провел свое детство не за играми со сверстниками или в частном детском саду, а в бесконечных залах музея. Для мальчика стало вполне нормально разговаривать с учеными людьми о последних открытиях в археологии, о новых фактах и находках, но он никак не мог найти общий язык с ровесниками. Алексу очень тяжело давалась учеба в школе: приходилось учить предметы, которые вообще не интересовали, а одноклассники считали его зазнайкой, ботаником и не упускали случая пошутить по этому поводу. Поэтому в свободное время Райнер изучал в музейном хранилище полку за полкой или допекал вопросами фрау Ингрид — самого старого и опытного экскурсовода, которая относилась к мальчику, как к своему внуку.
В девять лет в мальчике проснулась сильная тяга к древним языкам, чему способствовали необыкновенные находки в Египте и Иране, также выставка в залах музея. Чудом уцелевшая переписка двух царей взбудоражила детскую фантазию. Алекс хотел самостоятельно читать подлинники, а не довольствоваться противоречивыми и зачастую ошибочными переводами. Уже к четырнадцати годам он овладел древнеегипетским языком насколько это было возможно, в свободное время учил древнегреческий, помогал сотрудникам хранилища и делал первые шаги как переводчик.
Как-то Александру посчастливилось встретиться с профессором Вальдерманом, известным в ученом обществе своей грубостью и упертостью, во время открытия выставки редких экспонатов из запасников музея. Райнер так и не смог забыть их короткий диалог.
— Вы профессор Тадеуш Вальдерман?
— Да.
— Я прочитал вашу монографию по гробнице Амона-Тефнахта.
— Неужели? И как она тебе?
— Очень интересная, но...
Профессор насторожился, ибо критику всегда воспринимал очень болезненно, и приготовился поставить сопливого мальчишку на место.
— Продолжай. Мне хочется услышать твое мнение.
— Просто... — Алекс немного замялся: как высказать свою точку зрения такому знаменитому человеку и не обидеть его? — В ней есть ошибки, потому что неправильно были переведены тексты надписей... Это из-за поврежденных символов-детерминативов…
— Правда?
— Да.
— Неужели ты уже читаешь иероглифы?
— Неплохо символьные надписи… С рукописными текстами пока никак. Но я научусь!
Профессор замялся, осознавая, что поединок с таким противником будет не лучшим вариантом времяпрепровождения, и поспешил ретироваться с научного поля боя.
— Тогда учись на египтолога... Мне нужны такие смышленые помощники на раскопках, — улыбнулся профессор и несильно похлопал мальчика по плечу.
— О, Тадеуш! Какими судьбами Вы к нам?! — Фридрих подошел к Вальдерману, пожал ему руку. Александр предпочел незаметно исчезнуть и наблюдать за взрослыми издалека, а в голове не переставали звучать последние слова профессора.
Подросток забросил изучение древних языков и с головой окунулся в египтологию. Он часами просиживал в библиотеках, изучая научные труды и редкие рукописи. Все книги и монографии, написанные Вальдерманом, он знал наизусть и мог без труда процитировать любой фрагмент.
В семнадцать лет Алекс уговорил отца отпустить его в поездку по известным музеям Европы, а в довершение с легкостью поступил на отделение египтологии археологического университета. Он самостоятельно стал учить арабский, который мог пригодиться во время путешествия по Египту, в которое он планировал отправиться после окончания пятилетней учебы. Преподаватели души не чаяли в начитанном и трудолюбивом студенте, на что в ответ сокурсники постоянно издевались над таким скучным и увлеченным наукой парнем. Они открыто стали его называть «Лекса», сокращенно от выдуманного «Lectorium Suprima Aleksandrea» и преподнесенного ему как новое археологическое открытие где-то на задворках римской империи.
«Лекса, так Лекса. Прикольное прозвище. Не драться же с ними из-за такого пустяка», — юноша беззлобно принял очередную шутку в свой адрес. Однако, прозвище долго не продержалось, уступив место более экзотическому египетскому.
В первом семестре второго курса на одном из практических занятий он делал доклад по амарнской скульптуре, как вдруг кто-то из аудитории выкрикнул:
— Смотрите, а Нефертити-то как на Лексу похожа!
— Ага! Наш Лекса — это реинкарнация царицы! Ха-ха! Только не помнит, кто он на самом деле!
— Нет! Он ее сын!
— Ага! Точно!
— Эй, Са Нефертити!
Студент спокойно закончил свой доклад, несмотря на громкий хохот сокурсников. А на следующий день на стене в коридоре висел огромный портрет Райнера в стиле знаменитого бюста. С тех пор к нему прицепилось новое прозвище — «Са Нефертити», от которого через пару месяцев осталось лишь «Нефертити». Даже преподаватели между собой стали так его называть, чтобы выделить из нескольких однофамильцев, учившихся в университете. «Нефертити» было намного образнее и интереснее «Лексы», поэтому Александр решил соответствовать новому «имени» внешне: отрастил и без того длинные волосы почти до пояса, перекрасил в черный цвет. Его руки стали украшать металлические и бисерные браслеты — точные копии древнеегипетских, на шее на короткой цепочке появился амулет Джед-Анх из золота и цветной эмали. И все это сочеталось с черной водолазкой и такого же цвета узкими кожаными брюками. Так Алекс ходил уже не только в университете, но и дома, чем изрядно стал раздражать отца — приверженца делового стиля в одежде. Райнер-старший несколько раз пытался серьезно поговорить с юношей о внешнем виде, но всегда останавливался и переводил тему разговора, представляя, как уже взрослый сын уходит из дома, чтобы стать независимым от родительской опеки, а Фридрих так боялся остаться на старости лет в гордом одиночестве.
Когда Лексе предложили стажировку в Египте от университета, он принял новость за очередной розыгрыш однокурсников и резко отказался. Такой чести удостаивались лишь студенты последнего года обучения. Однако, те уехали по обмену на раскопки греческих колоний на Черном море, и деканат, не задумываясь, предложил эту должность «Нефертити», как лучшему из оставшихся в Берлине младшекурсников. Только после личного звонка декана Райнеру-старшему, краткого объяснения сложившейся на раскопках ситуации, Алекс согласился стать секретарем профессора Вальдермана до конца сезона. Проводить лето в скучной столице ему самому не очень-то и хотелось. Попутно сбывалась заветная мечта работать под руководством знаменитого археолога.
И вот, Райнер-младший уже сидел на заднем сидении внедорожника, везущего на первые в его жизни серьезные раскопки, и предвкушал новую встречу со своим кумиром.
Уже за полночь машина, освещая фарами разбитую грунтовую дорогу, въехала на территорию лагеря. Их встречали вооруженные автоматами рабочие, заступившие на дежурство. Тадеуш вышел из палатки, подошел к машине.
— Принимай ценный груз, — рассмеялся староста, открывая заднюю дверь внедорожника.
На широком сидении, свернувшись клубочком, спал утомленный поездкой Александр. Профессор с помощью Ахмата аккуратно вытащил юношу, взял на руки, отнес в палатку, осторожно уложил его в спальный мешок, расстеленный на походной кровати. Райнер заворочался, но не проснулся. Тадеуш вернулся на улицу к старосте.
— Как доехали? — он положил руку на плечо «херитеп хесеба».
— Изумительно, профессор! Парень вел себя настолько тихо, что я и не заметил, как он уснул. Это первый случай за мое многолетнее общение с молодежью, когда тебя ни разу не спросили: «Когда же мы приедем?»
— И что же он делал?
— Сначала читал вот это, — Ахмат протянул небольшую книжку. — Потом смотрел в окно на руины в Луксоре... И снова читал…
— Древнеегипетская поэзия? — удивился Тадеуш. — Интересно... — он стал листать страницу за страницей. Все поля были исписаны простым карандашом, слова в переводах были зачеркнуты и сверху были написаны новые. Но особенно много было пометок на фотографиях папирусов с текстами. — Я вижу, наш мальчик хорошо знает древнеегипетский. Что ж, посмотрим, будет ли от него толк в качестве секретаря. Пусть поможет разобраться с записями, оформит журналы, а потом домой выдворю. Спокойной ночи, Ахмат. Иди, отдыхай.
— Спокойной ночи, профессор, — улыбнулся староста. — Мудрое решение.