Посвящается доблестному 44-му Нижегородскому драгунскому полку, русским воинам, павшим за Отечество, и их родственникам
... После взятия Карса
(Карс – административный центр турецкой провинции Карс, бывший в свое время столицей независимого армянского Карсского царства. Во время русско-турецких войн XIX века эта крепость была одним из главных объектов борьбы на Кавказском театре военных действий.
Интересный факт: по результатам всеобщей переписи населения Российской империи 1897 года (в период, когда с 1878 г. по 1917 г. Карс входил в Российскую империю) из 20 800 человек населения города армяне составляли 10 300 человек, русские – 3 500, украинцы – 1 900, а турки – всего 790)
на очереди стоял Ахалцых. От Карса к нему вели две дороги, и на каждой из них стояла сильная крепость: на одной Ардаган, на другой – Ахалкалаки. Главнокомандующий Кавказскими войсками генерал Паскевич выбрал второй путь – ближайший к русской границе – и 21 июля войска, «вкусив все прелести» горного похода, поднялись на вершину Гек-Дага – самой высокой точки Чалдырского хребта. Там царила зима, и солдатам пришлось ночевать в обледенелых палатках, но, несмотря на холод, чтобы не быть обнаруженными раньше времени, был отдан приказ костров не разводить.
Утром, когда взошло солнце, с вершины Гек-Дага войскам уже были видны белые стены Ахалкалакской крепости, "помнившие и прошлый штурм 1807 года генерала Гудовича, когда на этих старых стенах «безрезультатно была положена большая часть его корпуса», и блестящий штурм Ахалкалак Котляревским в 1811-м".
Один из «самых замечательных деятелей, имена которых будут всегда составлять славу и гордость кавказских войск», был Петр Степанович Котляревский.
…Зимой 1793 г. полковник Лазарев (впоследствии командующий войсками в Закавказье и убитый царицей Марией), ехал на Кавказ по делам службы. В одном селе в Харьковской губернии его настигла метель, и, пережидая ее, он целую неделю прожил в доме священника, у которого был 11-ти летний сын Петр.
Желая отблагодарить за гостеприимство и заметя в мальчике хорошие способности, Лазарев предложил отцу отдать сына в военную службу. Отец согласился, и через год молодой Котляревский был отправлен к Лазареву и тогда же записан на службу, а в 1796 году, 14-ти лет, он, в чине сержанта, уже участвует в Персидском походе графа Зубова.
Семнадцати лет, в чине подпоручика, он был назначен адъютантом к Лазареву. При штурм Ганжи он командует ротой и получает ранение в ногу. В 1805 году, 23-х лет, в чине майора, участвует в геройском отступлении Карягина и получает еще две раны. В походе князя Цицианова под Баку он уже начальствует авангардом. В 1810 г. он в чине полковника назначается начальником отдельного отряда на персидской границе. В декабре 1811 г. за блистательный штурм и занятие Ахалкалаки он произведен в генерал-майоры, имея всего 29 лет от роду.
Последние и самые блистательные его действия относятся к 1812 г., когда он, начальствуя отдельным отрядом в 2 тысячи человек, имел перед собою 80-ти тысячную персидскую армию под начальством нас-ледного принца Аббас-Мирзы. Положение Закавказья было в то время следующее. Беглый грузинский царевич Александр с лезгинами грабил Ка-хетию; сообщения с Россией через Военно-грузинскую дорогу были прер-ваны, и, кроме того, в крае свирепствовали чума и начинался голод. Аббас-Мирза разослал отряды за Аракс, с целью разорять и бунтовать Закав-казье. Котляревский, видя, что другого средства отвратить опасность нет, решился со своим 2-х тысячным отрядом атаковать 10-ти тысяч-ный персидский корпус.
Выступая на этот отважный бой, он отдал следующий приказ: „Старшему по мне штаб-офицеру. Предприняв атаковать персиян за Араксом, я сделал распоряжения, о которых вам известно; в случае моей смерти вы должны принять команду и исполнять по оным. Если бы случилось, что первая атака будет неудачна, то вы непременно должны атаковать другой раз и разбить, – а без того не возвращаться; по исполнении сей экспедиции вы должны донести о сем прямо главнокомандующему и представить диспозицию мою и приказ. Ген.-майор Котляревский. Октября 18 дня 1812 г."
Котляревский произвел нападение "нечаянно", обойдя персидские караулы и сделав переход в 70 верст. Переправившись через Аракс в 15 верстах выше неприятельского лагеря, он, не теряя ни минуты, вступил в бой с персиянами, которые не могли прийти в себя от изумления при виде такой дерзости. Они бежали и спешили укрыться в укреплении Асландуз, оставив на месте 85 фальконетов (небольшие орудия) и весь свой лагерь. Котляревский, не давая им опомниться, атаковал их и тут, на рассвете следующего дня, причем захватил еще три знамени и 11 орудий.
Победы эти навели ужас на все мусульманское население Закавказья, уже готовое на мятеж, и возбудили общее убеждение в непобедимости русского оружия, не признающего никаких препятствий. Для окончательная очищения от персиян Закавказья необходимо было взять Ленкорань, сильно укрепленную под руководством английских офицеров и защищаемую отборным 4-х-тысячным гарнизоном, под командою известного своей храбростью сераскира Садыр-Хана.
Приняв прежде всего меры к успокоению края, Котляревский с отрядом в 1500 чел. пехоты и с 470 казаками при 8 орудиях выступил к Ленкорани. Овладев по дороге персидским укреплением Арпеват и оставив в нем часть отряда, Котляревский подступил к Ленкорани, имея в своем отряде уже не более 1200 человек. Здесь к нему присоединился небольшой отряд, действовавший со стороны Каспийского моря, но и за этим число осажда-ющих было почти втрое слабее против осажденного. Переговоры о сдаче, разумеется, не привели ни к чему, – штурм был неизбежен, и, решившись на него, Котляревский отдал свой знаменитый приказ, слова которого –
"отступления не будет" – имеют всеобщую известность. Вот этот приказ: „Истощив все средства принудить неприятеля к сдаче крепости, не остается более никакого способа покорить крепость сию оружию российскому, как только силою штурма. Даю знать о том войскам и считаю нужным предварить всех офицеров и солдат, что отступления не будет. Нам должно или взять крепость, или всем умереть, – затем мы сюда присланы. Я предлагал два раза неприятелю о сдаче крепости, но он упорствует; так докажем же ему, храбрые солдаты, что штыку русскому ничто противиться не может; не такие крепости брали русские и не у таких неприятелей, как персияне; сии против тех ничего не значат.
Предписывается всем: первое – послушание, второе – помнить, что чем скорее идешь на штурм и чем шибче лезешь на лестницы, тем менее урону взять крепость, опытные солдаты сие знают, а неопытные тому поверят; третье – не бросаться на добычу, под опасением смертной казни, пока совершенно не кончится штурм, ибо прежде конца дела на добыче солдат напрасно убивают. Диспозиция штурма будет дана особо, а теперь остается мне только сказать, что я уверен в храбрости опытных офицеров Грузинского, 17 Егерского и Троицкого полков, а мало-опытные Каспийского батальона, надеюсь, постараются показать себя в сем деле и заслужить лучшую репутацию, чем доселе между неприятеля-ми и чужими народами имеют. Впрочем, если бы, сверх всякого ожидания, кто струсит, тот будет наказан, как изменник, и здесь, вне границы, труса расстреляют или повесят, не смотря на чин."
Штурм, начатый на рассвете 31-го декабря, продолжался всего три часа, но в этот короткий срок более половины штурмующих выбыло из строя. Котляревский получил три раны, но продолжал распоряжаться боем до тех пор, пока четвертая рана, пулей в щеку, когда он находился уже в крепостном рву, не разбила ему челюсть и не лишила чувств, раздробив головные кости.
Крепость была взята и весь гарнизон истреблен.
Штурмом Ленкорани окончилось поприще 30-летнего героя. За Асландузское сражение он был произведен в генерал-лейтенанты и получил Георгия 3-й ст., а за Ленкорань - Георгия 2-й ст. Израненый, он должен был оставить горячо любимую им боевую службу. Он прожил после того еще 9 лет в Крыму, где скончался и погребен в Феодосии в 1852 году.
Все эти 9 лет были для Котляревского одним рядом таких беспрерывных страданий, что он сам называл себя живым мертвецом. Более всего его мучила последняя рана. Кости, выходившие из раздробленной головы и челюсти (а их вышло до 40 кусков), были главной причиной его страданий.
Согласитесь, подвиги наших войск в Закавказье в этот период войны мало уступают жизнеописаниям величайших героев древней Греции и Рима. И не забудем, что эти победы были одержаны Котляревским в 1812 году, когда Россия была на краю гибели, и когда Наполеон уже заранее делил ее, "увлеченную – по его выражению – своим несчастным роком". Из Википедии.) * «Тебя я воспою, герой,
О Котляревский, бич Кавказа!
Куда ни мчался ты грозой —
Твой ход, как чёрная зараза,
Губил, ничтожил племена…
Ты днесь покинул саблю мести,
Тебя не радует война;
Скучая миром, в язвах чести,
Вкушаешь праздный ты покой
И тишину домашних долов…»
Эти строки Александра Сергеевича Пушкина в эпилоге к «Кавказскому пленнику» посвящены генералу Петру Степановичу Котляревскому.
Сейчас, в 1828 г. в крепости стоял небольшой гарнизон, который, однако, на предложение о сдаче прислал такой ответ: «Мы не эриванцы и не карсские жители – мы ахалцыхцы. С нами нет ни жен, ни имущества: мы умрем на стенах, но не сдадим крепости».
Чтобы сократить потери, Паскевич решил взять крепость осадой, и приказал заложить осадные батареи. А на случай вылазки, на правый берег реки Гендер-су, был отряжен 2-й дивизион Нижегородского полка с сотней линейных казаков и двумя орудиями. Другой дивизион, также с двумя орудиями, был поставлен на дороге, ведущей в Ардаган, откуда осажденной крепости могла прийти помощь.
На рассвете 24 июля по Ахалкалакам начался жесткий огонь из восемнадцати орудий. Наверное, храбрые ахалкалакцы и могли бы умереть в открытом бою на стенах своей крепости, но выдержать сильного артиллерийского огня они не смогли. Гарнизоном овладела паника.
Воспользовавшись этим смятением, Ширванский батальон ворвался в крепость. После отчаянной защиты только 300 человек сложили оружие, остальные погибли или бежали в горы. Последние были настигнуты 2-м ди-визионом Нижегородского полка и понесли полное поражение: здесь было взято четыре знамени и изрублено почти четыреста турок.
Когда бой еще продолжался, по дороге со стороны Ардагана показались две тысячи лазов (одна из народностей Турции), спешащих на помощь Ахалкалакам. Против них двинулся 1-й дивизион Нижегородского полка, и вскоре лазы, увидев, что крепость уже взята, поспешно отступили в горы.
Теперь дорога на Ахалцых была открыта, если не считать Хертвиса – крепости небольшой, но очень важной по положению, которое она занимала в горах, где сходились дороги из Ахалкалак, Ахалцыха и Ардагана. Она лежала в глубоком ущелье Куры и была доступна только с одной сто-роны, да и то по узким горным тропам. На Хертвис Паскевич отправил гренадерскую бригаду, 1-й дивизион Нижегородского полка, два эскадрона улан и 200 человек конных татар под начальством барона Остен-Сакена.
Пока пехота поднималась на горы, вся кавалерия с одним казачьим орудием под командой полковника Раевского прошла вперед и 26 июля вступила в ущелье. Вскоре перед ней показался и Хертвис, окруженный густыми зелеными садами. Там уже знали об участи Ахалкалак, и жители толпами бежали в горы.
Раевский, пробираясь в извилинах ущелья, вдруг на одном крутом повороте неожиданно для себя очутился под самыми стенами крепости. С ним было только 20 татар (термин собирательного характера, в XIX — начале XX века применявшийся ко всем мусульманским народам Кавказа). Долго не раздумывая, «он поднял белый платок и потребовал сдачи. Гарнизон отворил ворота и положил оружие. Когда подоспели Нижегородцы, Раевский со своими 20-ю татарами был уже в цитадели».
После взятия Хертвиса русские войска двинулись к Ахалцыху уже кратчайшим путем через хребет Цихеджваре – один из самых недоступных отрогов Малого Кавказа. Таких гор нет ни в Армении, ни в Грузии: там существовали хотя бы арбяные дороги, а здесь не было даже вьючных. Без пути и дорог русский корпус шел через горы и нетронутые леса, где каждый шаг добывался тяжелыми усилиями.
Разработкой дороги занималась целая гренадерская бригада, высланная вперед из Хертвиса, а кавалерия Раевского прикрывала рабочих и высылала разъезды в сторону Ахалцыха и Ардагана. Но как ни труден был путь, войска за 3 дня прошли 60 верст, и 3 августа, уже на заходе солнца, перед ними «открылся вид Ахалцыха, похожего на орлиное гнездо, висевшее на неприступных утесах».
Вечером 4 августа русские войска спустились с гор и встали бивуаком на правом берегу Куры (самая крупная река Закавказья; берёт начало в Армянском нагорье на территории Турции, впадает в Каспийское море, протекает по территории трёх государств: Турции, Грузии и Азербайджана).
Лазутчики принесли известие, что 30-тысячный турецкий корпус Киос-Магомет-Паши, стоявший за Саганлугскими горами, кратчайшей дорогой прошел через Ардаган и уже прибыл в Ахалцых – с ним «силы и мощь неприятеля не просто увеличились, а неоднократно возросли».
Наши обозы и пушки всю ночь еще тянулись по горным тропам и прибыли в лагерь уже 5 августа утром, а в полдень Паскевич приказал начать наступление. Оставив вагенбург (передвижное полевое укрепление из повозок) на месте, войска перешли Куру налегке и двинулись к Ахалцыху, под прикрытием огня 16-ти орудий, и стали оттеснять турецкие батальоны, стоявшие в поле.
Пока Нижегородский полк и уланы, высланные с конной артиллерией, наседали на отступавших, пехота заняла высокий холм Таушан-папа, и позади него, на левом берегу Ахалцых-чая, в двух-трех верстах от города, раскинула свой лагерь. Вагенбургу было послано приказание переправиться через Куру и следовать сюда же.
Дело шло к вечеру. Неприятельская конница держалась на высотах, прилегающих к городским палисадам, и в оврагах. Но когда переправа и движение русских обозов обозначились ясно, вся ее масса двинулась вперед и по обоим брегам Ахалцых-чая понеслась к вагенбургу.
На левом берегу Эриванский полк с батареей успел преградить ей дорогу, и встреченные картечным огнем турки круто повернули налево, чтобы проскакать лощиной – и наткнулись на батальон Грузинцев, стоявший также с пешей батареей на самом конце нашего правого фланга. Тогда они взяли еще левее – и встретились со 2-м дивизионом Нижегородского полка под командой капитана Семичева
(этому офицеру в 1829 г., уже в звании майора, Раевским была поручена «опека» А.С. Пушкина во время его участия в походе Нижегородского драгунского полка во время русско-турецкой войны. О нем Пушкин и упоминает в своем «Путешествии в Арзрум»: «Только успели мы отдохнуть и отобедать, как услышали ружейные выстрелы. Раевский послал осведомиться. Ему донесли, что турки завязали перестрелку на передовых наших пикетах. Я поехал с Семичевым посмотреть новую для меня картину. Мы встретили раненого казака: он сидел, шатаясь на седле, бледен и окровавлен. Два казака поддерживали его. "Много ли турок?" – спросил Семичев. "Свиньем валит, ваше благородие" – отвечал один из них») уже мчавшимся на помощь вагенбургу. Нижегородцы ударили стремительно и вместе с подоспевшими сюда двумя казачьими полками гнали неприятеля до самых крепостных стен Ахалцыха.
Так быстро окончилось дело на нашем правом фланге, тогда как на левом оно приобретало очень опасный ход. Егеря подполковника Миклашевского
(Миклашевские – старинный украинский дворянский (шляхетский) род, берущий начало от Великого Киевского князя Мстислава, сына Владимира Мономаха, и от литовского князя Гедимина. Род под фамилией Миклашевские с XVI века фиксируется в истории Украины. Александр Михайлович Миклашевский за участие в заговоре декабристов в декабре 1825 г. был переведен в 42-ой Егерский полк на Кавказ. Убит в 1831 г. в одном из сражений в Дагестане.)
были застигнуты турецкой атакой в тот момент, когда были заняты постройкой редута, и едва успели взяться за ружья, как были окружены со всех сторон. Егеря отбили несколько атак и были выручены из окружения батальоном Эриванского полка, посланным генералом Паскевичем. Заметив его приближение, «неприятель отхлынул от егерей и обрушился на подходившие сюда нижегородские эскадроны Раевского». Завязался тяжелый бой.
Вышедший из лагеря в самом начале боя, Раевский двигался рысью: впереди шли 2-й эскадрон Нижегородского полка и Серпуховские уланы; за ними, во второй линии – Борисоглебцы и 1-й эскадрон Нижегородцев. Овраги, крутые подъемы и вообще неровная местность замедляли движение конницы, но когда ее головные части стали вытягиваться из длинного и глубокого оврага, турки понеслись ей навстречу. Раевский «пустил в атаку первую линию».
Турки «дали тыл». Преследуя их в пылу боя, эскадроны разъединились и Нижегородцы с майором Казасси, промчавшись слишком далеко, были моментально окружены массой турок – эскадрону «предстояло расплачиваться за свое увлечение».
Видя, что «в конном строю им не устоять, драгуны спешились, сомкнулись в кружок и мужественно держались некоторое время. Но ряды их быстро редели, убитые кони расстраивали круг – оборона слабела, и эскадрон, держа в поводу лошадей, медленно стал подаваться назад, сжатый со всех сторон неприятелем. Минута колебания – и его гибель была бы неизбежна. Но "колебаний не было. Казасси отступал – а на выручку им уже во весь опор мчался 1-й эскадрон Нижегородского полка с двумя орудиями".
Еще в самом начале атаки командир Нижегородского дивизиона подполковник Андроников
(Иван Малхазович Андроников происходил из древнего рода кахетинских князей Андрониковых (Андроникашвили). Его бабка, царевна Елена, была дочерью царя Грузии Ираклия II. Службу начал в 1817 г. с 1824-го – в Нижегородском драгунском полку.
В сражении при Елизаветполе, когда на правом фланге русским войскам грозило поражение, Андроников получил приказание своим дивизионом Нижегородцев атаковать окружавшую наших персидскую колонну. Андроников ударил во фланг. По словам очевидцев, «это была одна из самых стремительных, бурных атак, — и все, что попало под этот несу-щийся ураган, было смято и стоптано. Эскадроны Андроникова врезались в самую середину неприятельских войск и произвели в них страшное опустошение». «Только гористая, изрытая оврагами, местность, – доносил потом командир Нижегородского полка полковник Шабельский, – спасла неприятеля от истребления и не дозволила нанести ему такой вред, какой бегущая и расстроенная пехота должна была ожидать от кавале-рии». Местность была "адская и только перед самым Куракчайским уще-льем Андроникову удалось, наконец, отрезать вражеские батальоны и изрубить их в рукопашной схватке. Таким образом успех был обеспечен по всей линии".
В начавшейся сразу после персидской войне с Турцией Андроников во главе своего 1-го дивизиона был под стенами Ахалциха. Здесь 5 августа 1828 г. внезапно разыгрался горячий кавалерийский бой, который окончился для русских победой единственно благодаря доблести Андроникова. В одном из эпизодов боя 2-й «Андрониковский» эскадрон, преследуя бегущих турок, зарвался и был окружен тысячными толпами турок. Гибель его казалась неизбежной. Заметив критическое положение своего эскадрона, Андроников, под первым впечатлением, один помчался к нему, был окружен турками и едва не попался в плен. Пробившись назад, он подхватил 1-й эскадрон с 2 орудиями и понёсся на выручку. Произошёл короткий, но горячий бой – турки бежали, оставив в руках Нижегородцев два знамени.
Временно командуя Нижегородским драгунским полком в кампанию 1829 г., Андроников особенно отличился при взятии укреплений Бейбурта. Вызванный с полком из резерва против турецкой конницы, прикрывавшей передовые укрепления, Андронников смел её бешеной атакой, пронесся через укрепленный лагерь турецкой пехоты, захватил на своем пути батареи и редуты и ворвался в сам город. «Не прошло 10 минут от начала атаки, – говорится в истории Нижегородского полка, – как вся линия городских укреплений, с редутами и батареями, пала под ударом 6 эскадронов драгун». Затем, в марте 1830 г. возвращаясь с баталии, Андроников едва успел до-вести полк до штаб-квартиры в Караагаче, как вынужден был покинуть его. Дело в том, что тогдашний военный министр граф Чернышов сообщил главнокомандующему Паскевичу, что командиром Нижегородского полка предполагается назначить подполковника Доброва. Паскевич, желая угодить Чернышёву, сейчас же предложил Андронникову взять кавалерийский полк в России. Обиженный Андронников ответил, что предпочитает заняться устройством личных дел – и был зачислен по армии. В этом положении он пробыл 19 лет, в течение которых неоднократно, по собственному желанию, принимал участие в экспедициях. В 1841 г. за особые отличия в Дагестанском походе генерала Головина был произведён в генерал-майоры. В 1849 г. по настоянию графа Воронцова был назначен военным губернатором в Тифлисе. Оставаясь до 1856 г. в должности губернатора, не устранял себя и от боевой деятельности: с началом Крымской войны в 1853 г., командуя Ахалцихским отрядом, он одержал 14 ноября первую в войну победу над турками, нанеся под Ахал-цихом со своим 5-тысячным отрядом полное поражение 20-тысячному корпусу Али-паши и захватив 5 знамен, 18 значков, 11 орудий, все артил-лерийские припасы и весь турецкий лагерь.
В июне 1854 г. Андронников вторично нанёс туркам серьёзное поражение, истребив с 10-тысячным отрядом 30-тысячный корпус Селима-паши, захватив всю артиллерию из 15 орудий, 35 знамен и значков, три лагеря со всем имуществом, парками и магазинами.
Внезапно скончался по окончании войны в 1868 г., состоя при главнокомандующем, будучи уже произведённым в генералы от кавалерии 19 сентября этого же года. Из Википедии).
Последним, широко известным на сегодня представителем рода Андрониковых являлся советский писатель Ираклий Луарсабович Андроников – литературовед, телеведущий, доктор филологических наук и Народный артист СССР, в честь которого названа малая планета 2294. Когда ему задавали вопрос – откуда у него такая, в общем, не очень грузинская фамилия, он ссылался на семейную легенду о том, что один из его далёких предков – Алексий Комненос, был сыном византийского императора Андроника, обосновавшийся в Картли-Кахетинском царстве. Его потомки и стали со временем носить фамилию Андроникашвили, а затем – Андрониковых.
поднялся на высокий холм и оттуда видел, как масса турок окружила Казасси. Поняв, что при таком превосходстве турок эскадрон не устоит, Андроников один помчался вперед, но эскадрон уже оправился, а Андроников сам был окружен турками и, сумев пробиться, чудом избежал пленения. Прискакав назад, он подхватил 1-й эскадрон поручика Левковича с двумя орудиями – и помчался на выручку.
С их появлением картина боя переменилась: донские пушки в упор ударили по туркам картечью, освобожденный от натиска 2-й дивизион «воспрял» и, вскочив на коней, ударил по неприятелю вместе с первым. Все смешалось в одну общую кучу.
Без счета проявляли драгуны свое геройство. Прапорщик Лев Пушкин (брат Александра Сергеевича Пушкина), посланный князем Андрониковым с приказанием к Казасси, был окружен на пути толпой турок, но прорубился и выполнил приказание. Поручик князь Язон Чавчавадзе и прапорщик Петренко пробились почти до турецких знамен. Лошадь под Чавчавадзе изранена, но сменить ее нет возможности – и он «рубится на ослабевшем, покрытом кровью коне, рискуя рухнуть вместе с ним под вражеские копыта. Под князем Шаликовым одна за другой убиты две лошади. Вот толпа конных турок навалилась на прапорщика Буткевича, и издали видно, как поднимаются и опускаются над ним вражеские сабли. Рядовой Макаров бросается ему на помощь – но спасти его не успевает и только выносит с поля его изрубленное тело. В другом месте какой-то отчаянный турок врезался в ряды драгун, изрубил двоих, навис над третьим – тут прапорщик Папков ударом сабли сваливает его на землю.
Здесь драгун отбивается от десятка курдов – на помощь к нему летит пра-порщик князь Спиридон Чавчавадзе, разгоняет курдов и вырывает из их рук драгуна, уже раненого тремя ударами пик. Под другим Чавчавадзе (Романом) убита лошадь, и он, пеший, один отбивается от целой кучи врагов – его выручает юнкер Родич. Там офицер спасает солдата, здесь солдат умирает за своего офицера.
Тут посреди «рукопашной свалки мелькает и полувоенная форма полкового штаб-лекаря Лещинского: лошадь под ним ранена, сюртук прострелен пулей, но он продолжает оказывать помощь, перевязывать раненых прямо тут, посреди общей сумятицы».
… «Не выдержали турки – и многократно превосходящее число их бежало перед двумя эскадронами. В руках Нижегородцев остались два турецких знамени».
Уже смеркалось, когда два наши эскадрона, изнуренные долгим неравным боем и погоней за бегущим противником, вновь были атакованы превосходящими свежими силами турецкой конницы – казалось, что уж сейчас их гибель неизбежна. Но тут и проявилось то, что называется силой духа. Оба эскадрона спешились, сбатовали коней (связали все поводья в один узел), окружили их своими стрелками с трех сторон, а четвертой, тылом, прислонились к горе. В течение часа выдерживали они непрекращающиеся атаки. Нетрудно догадаться, что было бы дальше, но на помощь им «прибежал» батальон Миклашевского – и турки повернули назад, а драгуны опять преследовали их по пятам до самых стен крепости.
… В лагерь Нижегородцы вернулись уже ночью. Князь Андроников, участник этого героического боя, в своих записках писал: «В одном моем эскадроне убито 16 нижних чинов и ранено 41; у Казасси же, кроме офицера, убито около 50 драгун, а переранен почти весь эскадрон».
В сохранившихся официальных реляциях о подробностях этого кавалерийского боя сказано немного, а приведенные детали взяты из рассказов князя Андроникова. В начале своих Записок он пишет: «Я описываю подвиги просто и безыскусственно; они разнятся с реляциями того времени, но взамен повествуют истину, ибо храбрость Нижегородцев и подвиги их не требуют никаких украшений».
В подтверждение этого и сам генерал Паскевич писал государю, что «… кавалерийский бой 5 августа есть один из тех редких случаев в военных событиях, которые обращают на себя особое внимание и дают настоя-щую меру для определения превосходной храбрости полков Нижегородского и Сводного уланского».
Паскевич придавал такое значение этому «кавалерийскому делу», что ходатайствовал о награждении Раевского орденом Св. Георгия 3-го класса, но государю угодно было заменить эту награду чином генерала-майора. Георгиевский крест 4-й ст. получил майор Казасси; Андроников произведен в полковники, а поручик Левкович награжден Золотой саблей.
Левкович, уже имевший Георгиевский крест за Джеван-Булах, уже тогда «обратил на себя внимание императора Николая I, и он приказал перевести его тем же чином в Лейб-гвардии Драгунский полк с выдачей двух тысяч рублей на обмундирование и, пока будет служить в гвардии, - отпускать по 1500 руб. ежегодно из своего кабинета».
Левкович «милости государя оправдал: в польской кампании 1830-1831 гг он отличился в знаменитой атаке полка под Варшавой и получил за войну Анну на шею». А через два года, уже подполковником, перешел обратно в Нижегородский полк.
*
Несмотря на поражения турецкой конницы ситуация под стенами Ахалцыха оставалась непростой: перед нашими войсками стояла сильная крепость с многотысячной турецкой армией, которая собиралась перейти в наступление...
Источник: Потто В.А. История 44-го Драгунского Нижегородского полка / сост. В. Потто. - СПб.: типо-лит. Р. Голике, 1892-1908.