Я так удивился, что даже его сфотографировал. И уже придумал подпись под фото в инсту: «Ночной ларек. Привет из 90–х». Немного пафосно, но для инсты в самый раз.
Давным–давно в таких ночных ларьках можно было купить все – от сигарет до французского коньяка. Эти бастионы наступившего капитализма и вид имели соответствующий — сваренные из толстых листов железа, с решеткой на окне и узкой бойницей для выдачи товара и приема денег, в которую и лица продавца невозможно было увидеть. Такое примитивное антивандальное исполнение работало в те времена, когда могли за бутылку «Распутина» разбить витрину. Позже, в новом веке, эти бронтозавры периода первоначального накопления капитала остались только на окраинах небольших городов и то, не столько по необходимости, сколько из экономии — надо же их было как–то использовать и если городские власти не издавали специальных эдиктов о приведении в соответствие архитектурного облика, то ларьки украшали пейзажи глубинки даже после запрета на торговлю в них алкоголем и сигаретами.
Неудивительно, что они стали частью городского фольклора, точнее баек самых низов общества. Вот в нашем районе рассказывали о призрачном ларьке, который появлялся по праздникам, когда торговля алкоголем была ограничена. Он появлялся в каких–то неприметных пустырях и исчезал наутро.
Однажды вечером я оказался в той части района, где не был лет десять. А там стоял чин–чинарем ларек весь железный, со ставнями и решеткой на витрине. В таком можно долго держать оборону, пока кто–нибудь не догадается взять «коктейль Молотова». Заглядываю я на витрину ради любопытства и охреневаю. Там «Джим Бим», «финляндия», «баккарди» всякие. Стучу в узкое горизонтальное окошко.
— Муляжи?
— На витрине — муляжи, как положено, а внутри нормальные.
И голос такой нежный–нежный, как у первокурсницы. Я аж подался вперед и разглядел красавицу–блондинку с голубыми глазами, один из которых чуточку косил, что ей даже очень шло.
Я от нечего делать взял банку баварского пива и пошел домой. Но образ барышни–продавца не выходил у меня из головы и уже за полночь я решил снова сходить к ларьку. Не за добавкой, а познакомиться.
Ларек был открыт, причём в обоих смыслах. Внутри горел свет, и даже входная дверь в торце помещения была распахнута. Ну да, была теплая майская ночь, наверное, бедняжке жарко. Я прислонился к железному прилавку и постучал в окошко, почему–то закрытое в такую погоду. Никакого движения. Ни звука. Постучал сильнее. Тишина. Ладно, зайдем, с другой стороны, так даже лучше и я отправился к распахнутой двери, за которой висела лишь тюлевая занавеска.
На зов страждущего никто не откликнулся, и я вошел. Пространства внутри оказалось чуть больше, чем я думал, но и оно почти все было занято ящиками и коробками с товаром. И тут меня осенило, что девушка могла отойти пописать или какой другой нужде — туалета–то в этой коробке нет. Устыдившись своей непроницательности, я решил покинуть сию обитель и в этот момент кто–то снаружи постучал в окошко. Я глянул и отшатнулся. За стеклом была чудовищная морда из фильма ужасов: оскаленная пасть, свиное рыло и мутные глаза.
— Есть кто?
Голос мне показался подозрительно знакомым. А тут и он меня разглядел.
— О братан, ты что там делаешь?
Но видно взгляд у меня был настолько недоуменный, что чудище хлопнуло себя по груди.
— Это же я, Володька, чекушку продай.
И я вдруг понял, что вижу искаженное до степени неузнаваемости лицо своего соседа, Володьки с погонялом Курдюк. Более того, весь пейзаж за окном тоже был чужим – какие–то варварские здания, построенные вопреки законам евклидовой геометрии, вместо деревьев шевелились какие–то ветвистые кораллы–горгоны.
Я выскочил из ларька. Здесь было все по–прежнему – панельные дома, деревья с молоденькой листвой, Курдюк в трениках, пришедший «за догоном».
— Здарова, да я тут сам мимо проходил, присмотреть попросили, продать не могу, касса закрыта. Но–но, даже не думай, сходи на Мичурина, там всегда есть. Хотя погоди, посмотри сюда.
Я его завел внутрь и попросил глянуть в окно. Володька в ужасе отшатнулся и выскочил из ларька, крестясь и ругаюсь про «завязку» и поковылял дальше. Лет пять назад этот мужик устроил бы скандал из–за непроданной бутылки и его пришлось бы бить, но время уходит и сейчас он способен только убежать.
Я вернулся за прилавок, выключил свет и стал внимательно рассматривать тот неземной пейзаж, который раскинулся за окном. Дома стояли на привычных местах, но были так уродливы, что только одинокие прохожие могли им составить конкуренцию. Тела людей были или неестественно вытянуты, или, наоборот, шарообразны. Они скалили зубы и обезьянничали, хотя в форточку слушались обычные голоса, смех и матюки.
За этим занятием меня и застала продавщица. Та самая симпатичная девушка с легким косоглазием.
— Вы как сюда попали? Я полицию вызову.
Я ей объяснил, что дверь была открыта, а полицию звать не стоит, иначе они заинтересуются содержанием заоконной программы, явно очерняющей наш родной город, а может и страну и тогда привет статья за русофобию, например. И, вообще, объясните, что это такое?
И девушке пришлось ответить на мои вопросы.
Про первокурсницу я точно угадал. Этот ларек обнаружил ее режиссёр–преподаватель на ВГИКе, копаясь в поисках реквизита для своего нового фильма. Судя по всему, лавры Балабанова спать не давали. Нашли на свалке, куда его свезли целиком. Режиссёр обрадовался — не нужно строить. Открыл железные ставни, глянул изнутри наружу и так и завис на сутки. А потом ларёк вывезли, чуть подлатали и стали ставить в разных районах, как перфоманс. Он туда студентов водил, чтобы они на публику смотрели, набирались «фактуры».
Неизвестно как это произошло, но, судя по всему, за 90–е годы, когда им активно пользовались, стекла в этом ларьке приобрели такое странное свойство, что искажали вид за окном с каждым годом все сильнее. Группа студентов решила даже найти его прежнего владельца, некого Али. Тот рассказал, что с ларьком начались проблемы – продавцы, особенно в ночную смену, стали с ума сходить. Ну не до конца, конечно, так, психовали, работу бросали. Сам Али тоже немного смог высидеть, галлюцинации, говорит, за окном начинались. Мыли с обоих сторон, стекла меняли – не помогает, ну и вывез ларек на свалку, от греха подальше.
Студенты взбунтовались, говорят, не хотим экспериментов над психикой.
— Я одна только осталась. Мне прикольно. Я зарисовки делаю для своего будущего фильма, дипломной работы.
Она кивнула на папку в углу и разрешила глянуть. На рисунках почему–то были одни горы, величественные дворцы и какие–то няшные эльфы. Я на всякий случай глянул в окно, где проходило стадо чудовищ.
— Погоди, но я там совсем не это вижу.
— Совершенно верно. Мое восприятие немного отличается от вашего.
— Эх, хотел бы я взглянуть на этот мир твоими глазами, — делаю комплимент и тут же вспыхиваю, как школьник — у нее же косоглазие.
— Да не вопрос, могу устроить.
Она достала откуда–то из хлама бутыль с какой–то жидкостью, отвинтила незаметную крышечку под подоконником, налила туда немного жидкости, потом достала два «дворника», вышла наружу и вставила их в окна в специальные пазы. Я заметил, что при этом ее облик совершенно не искажался. Она вернулась и велела мне смотреть, что сейчас будет, а затем нажала какую–то кнопку и за стеклом заработали дворники. Брызнула водица и я увидел за этими потоками великолепный город, с дворцами и, может быть, храмами, вместо панельных многоэтажек. С роскошными телпирионами вместо тополей и порхающими эльфами вместо той орды гопников, которые ржали уже второй час у подъезда одного из домов.
И дворник ходит туда–сюда.
Вот только свет в ближайшем фонаре почему–то меркнет и по закону физики, я вижу отражение в окне себя и девушки. Со мной вроде все в порядке – эльф–эльфом. Но за мной стоит страшный монстр в платьице в горошек, весь в шипах и лезвиях, с красными глазами и многочисленными клыками разного размера.
Я не хочу поворачивать голову и просто смотрю, как чудовище приближается ко мне и отрывает свою клыкастую пасть. В этот момент свет в этом долбанном уличном фонаре зажигается. И все по–прежнему— плывут потоки омывайки и пейзаж за окном снова выглядит, как эльфийский город.
Все еще не поворачиваясь, я спрашиваю, а что такое в этой жидкости, которая так преобразует изображение за окном.
— Плазма для переливания, которая используется вместо крови.
В голосе красавицы как бы прибавилось хрипотцы и ее дыхание, которое я бы принял за эротическое в другой ситуации, уже касалось моей шеи. Странная эта история — режиссер, который запихивает своих студентов в будку подсматривать за чудовищами, в это я еще могу поверить и даже в одну ученицу, которой все это по кайфу, тоже. Но почему нужно сидеть здесь ночами, когда днем и типажей больше и безопасней для красивой девушки в таком районе. Если только она сама не представляет опасности. Как гласит восточная мудрость — если в степи лежит кусок мяса, то это капкан…
Повинуясь какому–то наитию, я совершаю бросок ей под ноги и пока она падает, вылетаю в раскрытую дверь и, не оборачиваясь, бегу. А мне вслед несется звонкий смех, такой звонкий, что я почти глохну. А дома обнаруживаю, что рубашка искромсана в лохмотья, а весь мой бок, которым я сбил ее с ног, покрыт глубокими царапинами.
Наутро по району разносится слух, что за гаражами, недалеко от давно закрытого ночного ларька нашли обескровленное тело Володьки – алкаша, которого я направил в ночной магазин. Видно, он все–таки вернулся…