«Кто не был - тот будет!
Кто был - не забудет!»
Вывеска на въезде в лагерь
Всех вновь прибывших каторжников выстроили в четыре шеренги и отвели в лагерь, где для них построили два новых барака: мужской и женский. Перед тем, как расселяться, перед ними выступил комендант лагеря, разъяснил распорядок, основные правила, познакомил со старостами бараков (мужчина и женщина из прошлой партии каторжан). Затем всех направили в баню и на комиссию, выдали арестантскую одежду и личные номера на ткани. После переодевания отправили на заселение в бараки.
Нюра сделала всё так, как учила Галина Александровна: сильно потёрлась бедром и плечом об угол скамейки, кое-как поплескалась холодной водой, растрепала волосы и скривила рот. Вроде пронесло. Врач осмотрел только взглядом и задал вопросы, направил на основные работы — укладка шпал и рельсов, рихтовка путей.
В бараке новые подруги заняли места рядом на нижних полках двух ярусных нар. Длинное, более 50 метров, неотапливаемое помещение, сколоченное из сборных щитовых панелей, по концам барака две печки из бочек, но дров не было. Вдоль барака в проходе между нарами стоял длинный стол, накрытый марлёвкой. Но, как объяснила Галина Александровна, сидеть придётся за ним очень редко, так как после работы все так устают, что мечтают лишь отоспаться.
Только пришили личные номера, как старосте барака принесли списки и она начала распределять по отрядам: 5 отрядов по 100 человек — в бараке было 500 женщин. В списках уже были обозначены старшие отрядов. Галина Александровна попала в 1-ый отряд в бригаду рихтовщиц путей, а Нюру зачислили в 3-ий отряд. Когда староста спросила, кто из 3-го отряда хочет пойти в креозотчицы, Галина Николаевна толкнула Нюру, та поняла знак и выразила желание, хотя понятия не имела, что это такое. Затем староста разъяснила, как следует обустраивать свой быт в бараке: «Лишь от нас самих зависит уют и удобство проживания здесь».
Потом староста барака поведала о хитрости, которую используют все каторжане: освобождают самых ослабленных от работ и оставляют их на весь день для уборки. Не давая себя перебивать вопросами, попросту не обращая внимания на реплики женщин, она продолжала разъяснять самое необходимое.
- Женщинам в лагере выжить намного труднее, чем мужчинам, поскольку трудовые нормы для всех одинаковы. Но нормы устанавливаются на бригаду, поэтому, если кто-то сачкует, то другим достаётся больше. Значит — не сачковать и работать дружно, один за всех и все за одного. Труд на строительстве железной дороги тяжёлый и не терпит суеты. Любое неловкое движение может подвергнуть опасности жизнь не только вашу, но и товарищей. Рабочий день 10 часов, если не успели сделать норму, то лучше остаться доработать, но опаздывать на ужин нельзя, так как администрация в наказание может не пустить опоздавших в столовую, или могут запустить, но урезать паёк, отдав часть передовикам. Тех, кто регулярно выполняет план, могут раз в месяц поощрить одним выходным. Расписание дня строгое, почти армейское. Ходить только строем – и на работу, и в столовую, желательно с песней. Питание трёхразовое: завтрак — кипяток с хлебом, обед — суп из крупы и рыбы с хлебом, ужин — каша, хлеб, кипяток. На одного каторжника приходится около 1200 гр хлеба. За невыполнение плана пайку урезают вдвое.
Сами понимаете, при таком режиме болеть нельзя, особенно нельзя запускать хворь, сильных лекарств тут нет, быстро скопытитесь. Поэтому, почувствовали неладное — сразу в лазарет, там и таблетку дадут, и может отлежаться получится. В крайнем случае останетесь на дежурстве.
В лагере есть культурно-воспитательный отдел (КВО), который занимается досугом заключённых. Есть оборудованный «культуголок», в котором для вас регулярно будут проводиться различные пропагандистские мероприятия. При культуголках для тех, у кого выходной, работают кружки: вязание, швейный, художественная самодеятельность, рисование и стен газета. Есть стол для чтения, где лежат лагерные многотиражные газеты и даже старые центральные.
(Нормативы ГУЛАГа предписывали наличие 1 газеты на 100 заключённых, но их быстро выкуривали — раздирали на самокрутки). Староста барака хотела ещё что-то сказать, но прозвучал удар трубой о кусок рельса. Она закончила: «Выходи строится на обед».
* * *
Пока шли к столовой, Анна спросила Галину Александровну, что такое креозотчица? Та улыбнулась и ответила:
- Креозот — это бесцветная маслянистая жидкость с сильным жгучим запахом, получаемая из древесного и каменноугольного дёгтя. Креозот легко воспламеним, поэтому туда берут чаще некурящих женщин. Креозотчик — это человек, который пропитывает шпалы этой жидкостью, чтобы не гнили. Работа вредная, но по силам женщине и можно передохнуть, так как охрана старается близко к креозотному участку не подходить. Работать придётся в специальной маске или противогазе и дают специальную одежду. Так что своя одежда у тебя будет сухой и чистой, что очень важно в сезон дождей и зимой. Знаю, потому что одно время в первую ходку соседка по шконке была креозотчицей.
- А что же и вы не пошли со мной?
- Стара я для такой работы, мне 45 лет, и лёгкие уже слабые.
- А что такое рихтовщица путей, куда вы попали?
- Одна бригада укладывает шпалы, которые уже обработаны креозотом. Другая бригада укладывает рельсы, сращивает их, выравнивает расстояние между ними и прибивает костылями к шпалам. Третья бригада проверяет горизонтальный уровень и где необходимо подбивает шпалы гравием. После всего этого рельсы как змейка. Рихтовщицы — человек 20 с большими ломами поддевают дружно рельсу и сдвигают её вместе со шпалами в нужное направление, куда укажет издалека «стреляющий» глазом человек. Понятно объяснила?
- Да, более чем. Ой, а это что за мадамы вышли из того барака?
- Это, девонька моя, рублёвые зечки. Видимо здесь у них предусмотрен отдельный блок.
- Как это — рублёвые?
- В лагерях всех узниц делят на 3 категории: «рублевая», «полурублевая» и «пятнадцатикопеечная». Рублёвые — это молодые и красивые каторжанки из числа бывших проституток или просто из весёлых разгульных девушек. Для низ, видишь, и одежда получше, и барак отдельный. Полурублёвые — это молодые, но скромные и правильные девушки, их тут называют - «забитые», не желающие добровольно сожительствовать с охраной и блатными. Пятнадцатикопеечные — это не молодые и не красивые, которых берут только для животной похоти. При просьбе кого-то из управления лагеря привести привлекательную каторжанку, говорят так: «Приведи мне «рублевую»». После так называемой бани они нас уже всех просмотрели и поделили. Так что работай хорошо, добейся выходного и иди в культуголок знакомиться с уголовником. В противном случае, по-любому, пойдёшь по рукам охраны и офицеров. Все лагерные чекисты одновременно имеют от трех до пяти рублёвых наложниц. Комендант лагеря может вообще иметь настоящий гарем. Самое ужасное, когда тебя уводят к пьяным офицерам или охране, там уж совсем без церемоний.
После обеда в первый же день прибытия все отряды отправились на работы. Вечером того же первого дня предстояло ещё одно отвратительное знакомство - в барак ввалились уголовницы и начали откровенно грабить «контриков» — интеллигентные женщины были морально беспомощны перед необузданной наглостью и не могли дать им отпор. Это был мир, с которым «политические» никогда не сталкивались в повседневной жизни — с другими нормами морали и совершенно иной лексикой. В отличие от уголовников, политзаключенные были очень разношерстными: и интеллигенция дореволюционного толка, и партийная номенклатура, и обычные крестьяне с рабочими. Так, в сентябре 1944г началась лагерная жизнь Анны Афанасьевны Бирюковой.
В конце октября на стройке стояла уже настоящая зима.
Незадолго до Нового 1945 года у Нюры и Галины Александровны впервые случился совместный выходной, их бригады перевыполнили план на 10%. Старшая подруга как смогла приукрасила Нюру и потащила её чуть ли ни силой в культуголок - обещали танцы под гармошку.
Уголовники вели себя там нагло и дерзко, но опыт первой ходки помогал Галине Александровне на каждом шагу, она умела говорить с ними. Уже давно на работах и в столовой она заприметила одного молодого и дерзкого урку, но что-то в нём было такое, что привлекло к нему Галину Александровну, или может это она доверилась своей чуйке. Но как бы там ни было, она подошла к нему сама, отозвала в сторону, поговорила, потом подвела к Нюре и познакомила их.
- Николай! Мы знаем, что у тебя нет проблем с женщинами, их тебе тут хватает. Есть среди них и обычные нормальные девушки, так как ты сам хороший человек. У нас к тебе предложение — Нюра согласна быть твоей женщиной, только твоей. О себе она тебе всё сама расскажет, и ты поймёшь, что это необычная девушка, не как все. По крайней мере — это моё личное мнение. Если ты даёшь своё согласие, то по рукам, если нет, то у нас, сам понимаешь, одна просьба, прояви человечность и добросердечность, пусть этот разговор останется между нами, не пускай девушку на позор. Уверена, ты этого не сделаешь.
- Ты, тётка, меня тут не раскачивай. Проверить надо, что за штучка.
- Николай, тут нужна не проверка, а бережное отношение.
- Вот оно что. Кажется, я смекнул.
Он взял Нюру за подбородок, повертел лицо, потом повернул её спиной к себе, осмотрел, опять повернул лицом и сказал:
- Анна, значит? Анка пулемётчица! Ладно, я подумаю. Сам тебя найду. Разговор останется между нами, только у старшего разрешение получу. Хм! Вот подфартило-то мне.
Вскоре Нюра стала женщиной и сожительницей авторитетного вора, что сделало её жизнь независимой от мелких посягательств, но полностью зависимой от Николая и начальства лагеря.
* * *
Зима 1944-45гг прошла в тяжёлом и изнурительном труде. К штатным обязанностям каторжанкам прибавилась ещё уборка снега на рабочих местах. Иногда утром пробирались к ж/д путям по колено в снегу, и через час работы лопатами голое снежное поле вновь превращалось в насыпь, шпалы, рельсы. Вот только сил работать уже не было, руки в мокрых от снега рукавицах коченели, влажная спина начинала промерзать. А впереди ещё целый рабочий день. Для женщин это был невыносимо тяжелый труд, их руки становились жилистыми, пальцы — крючковатыми и заскорузлыми, души наполнялись жестокостью.
После работы и ужина возвращались в барак не люди, а тени. Дежурная к их приходу нажарганила бочки-печки, в бараке собирался удушливый смрад и вонь от человеческих тел, с потолка начинал капать конденсат, а стены покрывались инеем. Женщины возвращались с работы во влажной от перенагрузки одежде, которая за ночь не успевала обсушиться.Зимой хлеба и других продуктов из-за непроездных дорог на весь зимний период в лагере не хватало. До начала привоза продовольствия и того скудные пайки каторжанам урезались вдвое. После такого слабого и однообразного питания, от изнурительного труда и сырых ночей в бараке, женщины часто заболевали разными болезнями, уходили в санчасть, из которой их выносили вперёд ногами. Зимой трупы каждый день не хоронили, складывали за последним бараком, когда накапливалось - грузили на сани, которые волокли заключенные мужчины в карьер, где их заваливали бульдозером. За одну такую «ходку» вывозили от двух до трех сотен каторжан.
* * *
9 мая 1945 года вся охрана и администрация лагеря буйно отмечала победу над фашистской Германией. Пили, стреляли в воздух, разрешили уголовникам поиздеваться над «врагами народа». Осужденные по уголовным статьям считались «социально близкими элементами» к рабочему классу. А вот осужденные по самой тяжкой 58-й статье Уголовного кодекса — были «врагами народа», то есть врагами всех граждан советского государства, они были пособники врага. Поэтому Победа была праздником для уголовников, и жестоким наказанием для политических — самых презренных, самых слабых и беззащитных в системе ГУЛАГа.
Когда выпили всё, что было в лагере, охрана и администрация приволокли к себе всех молодых женщин-политических и устроили оргию. Уголовникам тоже разрешили удовлетворить свои потребности по полной. Нюру Николай увёл в столярный цех, там была своя печка, было тепло и чисто. С этого момента это стало их постоянным местом для редких встреч. Николай первое время знакомства грубо относился с Нюрой, она терпела, не рассказывала даже Галине Александровне. Про себя Нюра ему поведала всё, но это, казалось, не произвело на Николая никакого впечатления, он считал её своей лагерной наложницей, не проникая в её сознание и душу. И только после смерти Галины Александровны в январе 1946 года, когда Нюра испытала невероятный шок и была долгое время не в себе, Николай, наконец-то, проникся к ней. Оставаясь тем же при корешах, наедине он стал нежным и внимательным, сделал всё возможное, чтобы ослабить горе и вернуть Нюру к нормальной жизни после утраты старшей подруги. Нюра была благодарна ему за это, и тоже стала проявлять нежные чувства, что ещё больше сблизило их.
Не имея душевных сил пережить утрату общения с подругой, Нюра стала вести дневник, в котором продолжала разговаривать с Галиной Александровной. Этот дневник и Николай помогли ей свыкнуться с реальностью, в которой не было уже того человека, который помог ей выжить и найти своё место в нечеловеческих условиях каторги. Нюра была старшей сестрой в семье, понимала свою ответственность за младших и неустанно держала над ними шефство. Это утвердилось в её подсознании и стало частью её мироощущения. И вдруг она сама очутилась в роли младшей сестры, нуждающейся в постоянном совете и защите. Это было, с одной стороны, необычно для неё, а с другой — так спокойно и надёжно, как в нежном прикосновении мамы, как в могучем объятии бати. Когда она записывала эти мысли в дневник, то неожиданно поняла, за долю секунды в её сознании произошёл анализ поведения своих младших сестёр и брата, что именно Ванька вёл себя с ней так, как она вела себя с Галиной Александровной. «Эх, Ванька-Ванька! Как ты там без меня, без бати? Держись, братишка, я обязательно к вам вернусь».
В лагере запрещалось что-либо писать и хранить, за исключением писем, на которые надо было получить разрешение и которые проверяла цензура. Староста барака узнав, что Нюра пишет дневник, предложил хранить его у него, чтобы сберечь при обысках. Но через два года произошли события, которые не только всё изменили в судьбе Нюры, а и в жестоком круговороте которых дневник был утерян. Однако не будем забегать вперёд и продолжим повествование по порядку.
* * *
Долгое время после смерти старшей подруги Нюра избегала общения и дружбы с соседками по бараку, не заводила дружбы и с напарницами по бригаде креозотчиц. Но весной 1946 года приехала новая партия каторжан и к ним в барак поместили более 100 женщин, сколько умерло за последние два года, их опять стало 500 человек. Анне приглянулась молодая 19-летняя девушка Тамара из Смоленска, она чем-то неуловимым напоминала ей сестёр. Анна поменяла ей место рядом с собой, уговорила старосту барака включить её в бригаду креозотчиц, убедила Николая подобрать ей пару из молодых авторитетных уголовников.
После окончания войны в борьбе с выросшей в стране преступностью стали применять два указа: «Об охране социалистической собственности» и «Об охране личного имущества граждан», по которым даже незначительные кражи карались сроком заключения до 20 лет. В результате число заключенных увеличилось в 1,5 раза. Но больше всего в местах лишения свободы увеличилось число женщин и молодёжи из-за указа «о самовольном уходе с предприятий военной промышленности»: работники, покидавшие предприятия, связанные с оборонной промышленностью, получали от пяти до восьми лет лагерей. А во время и после войны почти все предприятия были связаны с военной промышленностью, и работали на них именно женщины и молодёжь, пока мужчины были в армии.
Нередко предприятия переносили на новое место вместе с рабочими. Бывало даже такое, что мальчиков и девочек разлучали с родителями — например, если мать работала в госпитале или любом другом месте, которое не подлежало переносу. На новом месте многие подростки не выдерживали лишений и убегали назад в родные края, к родителям. За это они и попадали в трудовые колонии для несовершеннолетних. Тех же, кому было 16 и более лет, отправляли в исправительно-трудовые лагеря. Именно так Тамара оказалась на 7 лет на «Стройке 500».
Из воспоминаний Алексея Шестакова: «ГУЛАГ- все звенья системы». «Когда я охранял женские колонии, то интересовался, за что такие молодые женщины сели в лагеря (а им было от 18 до 35 лет). Одни попали «за колоски» — срок от 7 до 8 лет. Другие за мешок ржи, украденной в колхозе, — 12 лет. Третьи за растрату в магазине — 10 лет. За воровство на производстве (украла 3 метра ситца и 5 катушек ниток) или за опоздание на работу — 5 лет. Те, у кого воровство посерьезнее, садились обычно на 15 лет и больше...С 1947 года стало происходить некоторое ослабление лагерного режима... В 1948 году в лагерях ввели зачеты за рабочие дни. Каторжане стали зарабатывать и получать на руки определенную сумму, остаток заработка зачислялся на лицевые счета для использования после освобождения. В зонах были открыты торговые ларьки, где заключенные (и жители окрестных сел) могли купить сахар, хлеб, махорку и некоторые другие мелочи. Но для того, чтобы дольше задерживать рабочую силу в отдаленных районах, досрочно освобождающихся по зачетам обязывали половину сокращенного срока отрабатывать по вольному найму на местах бывшего заключения...».
* * *
После войны в лагеря ГУЛАГа попало много фронтовиков, в которых стал проявляться сильный дух сопротивления нечеловеческому режиму. Кто-кто, а фронтовики не заслужили такого скотского отношения. Сначала они объявляли голодовки, что было только на руку лагерной администрации, особенно зимой. Фронтовики быстро это поняли и сменили тактику, - стали саботировать, по примеру уголовников, выполнение работ. Срыв плана грозил выговорами для администрации лагерей, поэтому фронтовикам стали давать обманные обещания, а зачинщиков убивать руками уголовников. В некоторых лагерях это возымело желаемое действие, но в некоторых наоборот, только сильнее озлобило фронтовиков и они стали поднимать восстания. Особенно массовыми и кровопролитными были восстания там, где фронтовики и уголовники объединялись в единую силу. Такое восстание и произошло летом 1948 года в одном из участков «Стройки 500», на котором находился и лагерь Анны.
Основную ветку железной дороги Комсомольск-на-Амуре — Советская Гавань каторжане сдали к концу 1945 года. Далее стали строить вторую встречную полосу и многополосные полустанки. К 1948 году на стройке образовался избыток рабочей силы и было решено часть самых здоровых уголовников и фронтовиков отправить на Север в рудники.
Была одна неотъемлемая часть жизни в лагере - повальное стукачество. Это был шанс для слабых не сдохнуть, так как за хорошую информацию администрация лагеря дополнительно подкармливала, назначала на подсобные работы и давала другие ништяки. Но была и обратная сторона этого явления — каторжанам так же шла секретная информация. В этот раз уголовникам сообщили, что самых активных фронтовиков и блатных в количестве 1200 человек будут отправлять на урановые рудники Магадана, затем, в течение лета, отправят ещё 5 тысяч человек. Это была верная смерть. Уголовники сговорились с краснопёрыми и незадолго до отправки подняли восстание, которое длилось около 2 месяцев. В него было вовлечено в общей сложности почти 8 тысяч каторжан, в том числе и женщин.
Беспорядки начались в начале июня в одном лагпункте, а затем перекинулись в три других, в том числе и женский. Охрана растерялась, сразу не применила оружие, заключенные воспользовались нерешительностью, проломили заборы и соединились в одну массу, охватив 4 лагпунка. Этот район было сразу же окружен по периметру тройным кольцом охраны, были выставлены пулеметы не только на вышках, но и в местах вероятного прорыва заключённых.
Переговоры между начальником лагеря и руководителями бунта положительных результатов не дали. Лагерь не выходил на работу, заключенные возводили баррикады, рыли окопы и траншеи, как на фронте, готовясь к длительной обороне. Изготовляли самодельные ножи, сабли, пики, бомбы, взрывчатку для которых готовили в химлаборатории, находившейся в одном из лагпунктов, - пригодились знания и опыт бывших инженеров и докторов наук.
Восставшие держались около месяца, благо, продукты питания находились на территории одного из лагпунктов, где располагалась база интендантского снабжения управления. Все это время шли переговоры. Из-под Хабаровска стали перебрасываться части отдельной мотострелковой дивизии особого назначения. Информаторы предупредили каторжан, что скоро будет проведена войсковая операция, где против безоружных людей будет брошено несколько полков солдат с боевыми бронетранспортёрами и танками. А чтобы заключенные не услышали рева танковых моторов при подходе к лагерю, командование придумало - за час до операции на железнодорожной ветке, ведущей в лагерь, курсирование нескольких паровозов с товарными вагонами. Лязг буферов и частые гудки будут создавать какофонию звуков на всю округу.
Фронтовики приняли единственно правильное решение, - не дожидаться прибытия и развёртывания войск, а немедленно идти на прорыв. В случае удачи, за ними должны вступить в бой блатные и все остальные. Всё имеющееся холодное, огнестрельное оружие и метательные самодельные бомбы были переданы в передовой отряд. Ранним июльским утром начался настоящий бой. Часть фронтовиков под покровом ночи пробрались в первую линию оцепления, тихо сняли часовых и перед самым рассветом забросали её и вторую линию оцепления бомбами. Захватив оружие убитых солдат они вступили в бой с третьей линией оцепления, расширяя коридор для выхода всех остальных. Каторжане дружно ринулись в прорыв, вооружаясь на бегу и прикрывая передовой отряд с флангов. Когда охрана поняла, что заключённых уже не удержать, они бросились в рассыпную, прекратив всякий огонь.
Каторжане весёлой колонной направились в сторону станции, чтобы захватить поезд. Фронтовики намеревались продвигаться на Север в сторону Аляски, блатные решили направиться в сторону Магадана и попытать счастья освободить своих корешей из рудников. Но на станции их уже поджидали только что прибывшие армейские полки, успевшие к этому времени организовать оборону. Завязался последний и решительный бой. Силы были явно не равны и каторжники стали разбегаться мелкими группами по тайге.
* * *
В июне 1948 года, к началу восстания, Анна была на третьем месяце беременности. Врачами в лагерях работали преимущественно сами заключённые и спецпоселенцы. Отношение врачей к лагерникам было человеческое, если последние сами не вели себя по скотски. Часто врачи стремились дать отдохнуть лишний день-два доходягам, назначали им повторное лечение. В мае, когда Анна почувствовала что-то неладное и обратилась в санчасть, ей поставили два месяца беременности. Женщина врач из каторжан посоветовал не прерывать процесс:
- Состояние вашего здоровья сейчас стабильное, но самое главное — возраст (Анне было уже 29 лет) у вас самый благоприятный. Поэтому послушайте опытного врача, обязательно рожайте.
- А как же моя работа с ядовитым составом? И куда они денут моего ребёнка пока я на каторге?
- Начальник лагеря кое за что мне обязан. Я уверена, что он удовлетворит моё ходатайство о переводе вас на работу в столовую. Перед родами, а это случиться перед самым Новым Годом, вас увезут в отдельный лагпункт, где проживают каторжанки с маленькими детьми и грудничками. До подрастания малыша у вас будут особые привилегии. Работать вы, конечно, будете. Потом, ближе к году, детей помещают в каторжный детский сад, откуда их можно забрать после освобождения.
- От нас несколько молодых женщин увозили с беременностью, но ходили такие ужасные слухи об их дальнейшей судьбе, что мне с трудом верится в ваши слова, по которым тут просто рай для рожениц.
- Вы правы, в реальности наверняка что-то не так, но в общих чертах мои слова соответствуют действительности. Решайтесь, и потом вы будете мне благодарны.
- Хорошо, я согласна.
- Вот и замечательно. Раз в две недели ко мне приходите.
Буквально через неделю Анну перевели на кухню, жить стало полегче, но с Тамарой они теперь виделись только по вечерам. А в начале июня в лагере вспыхнул бунт. Работы прекратились. Анна целый месяц восстания находилась на кухне, восставшие требовали кормить их 4 раза в день. Она не отпускала Тамару от себя ни на шаг. Николай с Михаилом (20-летний уголовник, который взял Тамару в свои полюбовницы) часто заглядывали к ним и сообщали основные новости. Перед прорывом работников столовой отправили на склады раздавать всем желающим сух паёк столько, сколько смогут унести. На следующий день, 2 августа, начался прорыв оцепления. Николай предупредил Анну:
- Атаку начнут фронтовики, потом пойдём мы расширять проход, ты вместе со всеми женщинами пойдёшь третьей волной. Главное, чтобы не затоптали. Старайтесь держаться за руки, так вас труднее будет сбить. Ни в коем случае не останавливайтесь, постоянно двигайтесь вместе со всеми, пока я с Михоном вас не найду. Я бы его оставил с вами, но он должен быть при старших. Как бы тяжело не было, вещмешки не выкидывайте, дальше еду брать будет негде.
Дальше была бессонная ночь, грохот боя, бешеный бег из лагеря, крики и ругань, трупы солдат и лагерников, стоны раненых. Когда выбежали на дорогу в сторону станции, ноги налились свинцом, дыхание перехватило и Анна остановилась. Буквально через несколько минут к ним подскочил офицер с улыбкой до ушей. Не успели испугаться, как узнали Николая. Ради смеха или по какой другой причине он снял одежду с убитого офицера, одел его портупею с кобурой и планшетом, за голенищем сапога была видна его финка, он весело размахивал пистолетом ТТ.
- Всё хорошо, идём на станцию, захватим поезд и двинем на север. Дальше вам лучше держаться фронтовиков, они будут уходить в сторону от советской власти.
- А вы куда же?
- Мы в Магадан, освобождать корешей от неволи.
- Какой Магадан? Вы что? Как же наш ребёнок?
- Так старшие решили. Эх, жизнь моя — корейка. Страна большая, а спрятаться всё-равно негде. Решили погулять напоследок. Ты, главное, зазноба моя, выберись отсюда. А сына назови моим именем и вспоминай иногда обо мне.
Он крепко обнял Анну, поцеловал в губы и, не оглядываясь, убежал вперёд. Это была последняя их встреча. Через некоторое время на станции начался жестокий бой. Толпа женщин по инерции ещё продолжала двигаться в ту сторону, когда им навстречу прибежал Михаил с криком: «Там солдаты, танки. Тикайте в тайгу. Разбегайтесь. Фронтовиков всех покосили пулемётами. Это конец». Женщины остановились, потом ринулись в рассыпную. Анна с Тамарой подошли к Михаилу:
- Где Николай? Что нам делать?
Михаил был бледный, загнанно дышал и молчал. Когда взгляд Анны упал на его руки, в которых он держал планшет, пистолет и финку Николая, Михаил протянул ей финку и планшет, скинул с плеча и отдал вещмешок Николая.
- Нет больше Коляна. Это он просил перед смертью передать тебе, в командирской сумке ещё его зажигалка, только пистолет я себе оставлю. И ещё просил передать: «Обязательно выживи». Тикайте в тайгу, прятаться бесполезно, будут искать с собаками. Тикайте как можно дальше, может и удастся уйти. Всё, меня старшие ждут. Прощайте.
Он обречённо взглянул на Тамару и убежал навстречу приближающимся выстрелам. Анна сошла с дороги и села на упавшее дерево. Взгляд её никуда не смотрел, мыслей в голове не было никаких, белая пустота. Последние зеки скрылись в тайге, шум боя тоже стал уходить в тайгу. Тамара сначала трясла подругу, потом накинула ей через голову ремень планшета, вставила ей в сапог финку, надела второй вещмешок себе на плечи и силой подняла Анну и потащила в тайгу. Продвигались они очень медленно, Анна еле волокла ноги.
В какой-то момент отодвинутая Тамарой ветка хлестнула Анну по лицу, и это вывело её из транса. Вдалеке были еле слышны одиночные выстрелы. Солнце стояло в зените. (Две недели ещё солдаты вылавливали и на месте расстреливали беглых, пока всех не уничтожили).
- Тамарка! Надо бежать. Надо уйти.
- Но куда бежать, Аннушка? Кругом тайга.
- Верно. В планшетке должна быть карта. Есть. И компас. Так, на запад. Тайга. Сейчас все ринутся на запад, и погоня тоже. На запад и северо-запад. Вот, на юго-восток есть низменность и даже овраги. Да, надо уходить по оврагам, там сыро, можно сбить со следа собак. Придётся переходить железную дорогу, это опасно, но необходимо. Это большой крюк, но это шанс. Побежали, Тамарка. По компасу, к оврагам.
Через пол часа они благополучно пересекли железную дорогу, к вечеру добрались до оврагов, густо заросших кустарником и деревьями. Поваленный сухостой не оставлял шансов передвигаться по низу оврага, поэтому было решено двигаться от оврага к оврагу по краю склона, а в глубину валиться только на ночлег или в случае опасности. Пока бежали, Анна всё время прислушивалась и наконец-то услышала лёгкое журчание воды. Она спустилась в овраг на дне которого тянулась прозрачная струйка. Они шли по ней пока не стемнело. Анна достала из вещмешка бутылку уже почти опустевшую, налила полную воды. Перебрались в следующий овраг, там перекусили и устроились на ночлег, решив с ранней зарёй двигаться дальше.
Через день пути овраги закончились, тайга стала гуще, и они сразу наткнулись на пятерых зечек, трое из которых были им не знакомы и были явные уголовницы. Не вступая в разговор Анна пошла в сторону от них. Она сразу заметила, что у одной женщины не было за спиной вещ-мешка — потеряла в суматохе все продукты и бельё. Эта женщина была опасной обузой. Но женщины шли за подругами по пятам, не отставая.
- Не надо за нами идти. Ступайте своей дорогой.
- Анна, у тебя за голенищем нож, а мы не можем даже банки от-крыть. И об дерево стучали, и в сучок тыкали, бесполезно. В масле, скользят. Открой нам пять банок.
- Отстанете?
- Отстанем.
Анна открыла им банки с мясом и пошла с Тамарой дальше. Но одна женщина, кушая на ходу, вновь пошла за ними, за ней потянулись и остальные. Анна хотела заорать на них бранью, но вдалеке послышался лай собак. Женщины бросились бежать. Бежали долго пока не свалились все в небольшой овраг. Отдышались, прислушались, тишина.
- Анна, не бросай нас.
- Ладно, вместе пойдём, раз уж так.
Вылезли из оврага и пошли по компасу к ближайшему селению. Судя по карте, до него было не менее 500 километров глухой тайги. Когда встретился родник, Анна впервые за эти несколько дней развела огонь, заварила в котелке разных трав. Все с удовольствием напились ароматного отвара. Ночью перед сном в разговоре с женщинами, они определили, что в день проходят не более 7-8 километров. Значит до ближайшего селения идти им не меньше двух месяцев. Продуктов явно не хватит. Было решено по дороге всем собирать ягоды, съедобные растения для супа, ставить на час-два силки. Консервы распределить на два месяца. Анна боялась, что будут склоки, но женщины шли дружно, помогали друг другу в труднопроходимых местах, стойко переносили все трудности.
Через месяц пути первой умерла самая старшая из женщин, Пелагея Гавриловна Мягкова, 1897 года рождения, родом из села Богородское Московской области, отбывавшая срок за ведро моркови, которую она набрала после первого снега с уже убранного поля. Затем заболел кишечник у одной уголовницы и через три дня мучений она скончалась. Через два месяца пути через тайгу пробирались три тени, исхудавшие и обессиленные Анна, Тамара и тридцатипятилетняя Катерина, ставшая уголовницей за то, что случайно зарезала пьяного соседа по коммуналке, решившего осчастливить одинокую вдову солдата своим мужским достоинством.
Продукты закончились, варили травы, шишки, кару. Всех хуже чувствовала себя Тамара. Однажды утром она не встала, не было сил. Анна положила её голову себе на колени и ослабевшими руками стала гладить её волосы, лицо. Гладила молча.
Что она могла сказать умирающей подруге? Слова утешения, что она обязательно поднимется, но это была бы явная ложь. Попрощаться с ней в последние часы, но это же как похоронить заживо, и душа всё же ждала какого-то чуда. Катерина ушла молча искать полянку и ставить силки на птицу. Анна благодарно посмотрела ей в след, птичий бульон быть может смог бы оживить подругу. Но чуда не произошло. Когда Катерина через несколько часов вернулась с двумя небольшими птичками, Тамара уже была мертва. Анна беззвучно и без слёз плакала. Вечером в её голове впервые родились стихотворные строки, которые она запомнила на всю жизнь:
Кто-то новый дом роскошный строит,
У кого-то умирает друг...
Дорого не то, что денег стоит, -
Кого страшно потерять нам вдруг.
Через две недели умерла и Катерина. Это произошло неожиданно, она до последнего мгновения была активна, собирала травы, ставила силки, мечтала, что совсем скоро они выйдут к людям, но в одно холодное и пасмурное сентябрьское утро она не поднялась. Анна понимала, что и ей осталось жить от силы день-два. Воды осталось на один отвар, родников давно не встречалось, и дожди, как назло, прекратились. Но, несмотря ни на что, она шла по карте к поселению. Очень многие близкие ей люди хотели, чтобы она дошла. Анна увидела их всех, сидящих за длинным столом: мама, батя, сёстры, Ванька, дядя Яша, Эльза, Рома, Николай, Тамара, Галина Александровна. «Милые мои, хорошие! Я иду».
Да, и очень многие негодяи хотели, чтобы она сгинула в этой тайге. Не дождётесь. Ненавижу вас. Всю жизнь буду вас ненавидеть и презирать. Анна неожиданно удивлялась, как, после всех выпавших на её долю испытаний, Галине Александровне удалось сохранить в себе человечность, способность дружить и помогать другим? А ведь именно это старшая подруга внушала ей несколько раз, говоря о жизни после освобождения, чтобы каторга не озлобила её душу на всю оставшуюся жизнь.
«Уважать или не уважать человека — это твой выбор, Анна. Но вот относиться уважительно — это уже твоё воспитание». Но Анна в то время этого не поняла. Она полагала, что только глубоко интеллигентному человеку возможно сохранить прежнее отношение к миру, не озлобиться на всех и вся. И только сейчас, когда в ней уже стала шевелиться новая жизнь, Анна поняла, что старшая подруга на уровень подсознания внушила ей мысль, что на свободе Анну ждут родные любящие её люди, и что сидящая в ней ненависть не позволит сделать эту любовь полноценно взаимной.
У Анны хватило сил идти ещё два дня, потом она упала без чувств у крайней избы небольшого села.
* * *
Конечно же Анна потом своим близким рассказывала, как её еле выходили в семье староверов дальнего таёжного села, как они в райцентре, представив её своей дочерью, едущей в Хабаровск к родственникам рожать, чтобы выхлопотать ей на дорогу справку, удостоверяющую личность. Рассказывала, как на первой же узловой станции пересела на поезд, идущий на запад, как с помощью добрых людей добралась до Казани и нашла отца. Конечно же рассказывала, но только в середине 50-х годов, когда тётя Шура (Шурка Зяблицева), со слов которой я пишу это повествование, вышла замуж за Ивана (младшего брата Анны - Ваньку), об этом уже мало кто вспоминал и эти подробности для тёти Шуры и для меня остались неизвестны. Она помнит только одну фразу, лично услышанную от Анны Афанасьевны: «Я была беременна и мой большой живот неизменно вызывал в людях сострадание ко мне. Они помогали мне и только благодаря доброте простых людей я выжила и добралась до Казани».