Моему отцу – военному лётчику-истребителю Толкачёву Владимиру Николаевичу и его боевым товарищам из небесной эскадрильи посвящается…
Громкий хлопок заставил его посмотреть на небо...
Пара истребителей на сверхзвуке отрабатывала учебный перехват невидимого для простого глаза нарушителя воздушного пространства, оставляя в синеве две светлые полосы...
Владимир сопровождал взглядом тех двоих счастливчиков, кому удалось пройти очередную медкомиссию, чтобы вновь и вновь поднимать в воздух свои серебристые "МиГи".
Неожиданно послышался голос лебедей, покидающих родные края на время лютой уральской зимы. Два замыкающих боевой порядок лебедя имели редкий окрас. Они были абсолютно чёрного цвета, словно чужие в этой эскадрилье великолепных летунов...
Сердце вновь заломило предательски и очень больно. Он крепко прижал свою большую ладонь к груди, но тут же вскинул руки вверх и закричал громко, неистово:
- Братцы! Заберите меня с собой!
Через несколько секунд он замер, наблюдая, как та самая пара чёрных лебедей отделилась от стаи и стала выполнять нисходящую спираль. Пролетев над ним, они что-то прокричали в ответ и вновь взяли курс на юг...
- Возвращайтесь, ребята..., - тихонько прошептал Владимир и, поправил свой вещмешок.
Он уходил подальше от города, от своего первого аэродрома, где впервые поднял в воздух свой Як-18, чувствуя себя самым счастливым человеком на земле. Тогда казалось, что ему суждено летать не менее полувека, но некоторые события перечеркнули все его планы...
. . . . . . . . . . .
Авиационный городок жил своей привычной жизнью. Мужчины были целиком заняты полётами, а женщины - ожиданием их окончания. Самое удивительное, что рев реактивных двигателей не мешал детям засыпать. Видимо маленькие авиаторы чувствовали то же самое, что и их мамочки - раз летают, значит всё нормально...
Шум двигателей стал стихать и, наконец, воцарилась пугающая тишина. Надежда посмотрела на часы. 14.20.
"Странно, полёты до 15. Что-то рано…"
На сердце появилась неприятная тревога. Она взглянула на трехмесячного сына, тихонько сопящего в кроватке.
Он чему-то улыбался во сне, двигая губами и морща носик...
"Вылитый Володя", - улыбнулась Надежда и в этот момент за дверью загрохотали чьи-то летные ботинки. Она выглянула в коридор, ведущий на общую кухню. Туда заскочил сосед - Вениамин, лётчик из Володиного звена.
Он зачерпнул кружкой воду и жадно пил её.
Надежда сделала несколько шагов к нему и остановилась. Старший лейтенант повернулся и, встретившись взглядом, отвёл глаза в сторону и опустил голову.
- Веня, а что полёты уже закончились? - дрожащим голосом спросила мама двоих детей.
Вениамин поднял на неё глаза и пробормотал несвязное:
- Да вот, там... приостановили полёты... У нас самолёт упал!
Тошнота подкатила к горлу, ноги стали ватными и она с трудом выдавила:
- Кто?
- Твой Володя... Но ты не..., - дальше она не слышала.
Сознание мгновенно покинуло её, рухнувшую на пол, прямо на входе на общую кухню...
Неделю назад с этой кухни уже съехала одна семья..., вернее, то, что от неё осталось - Римма с трёхлетним сынишкой...
Её муж Феликс погиб во время очередного тренировочного полёта. Его МиГ-21 столкнулся с птицей при заходе на посадку.
Катапультироваться лётчик не стал - под ним находилась деревушка с немецкими крестьянами..., а затем просто не успел....
Ему попросту не хватило высоты…
. . . . . . . . . . .
"Земельный, я ноль полсотни пятый. Разрешите взлёт?" - спокойный и уверенный голос командира первого звена первой эскадрильи прозвучал обыденно и даже немного радостно.
Впереди предстоял новый полёт на совершенно новеньком самолёте-истребителе МиГ-21 под бортовым номером 17.
Именно эту машину Владимир Толкачёв месяц назад пригнал с авиационного завода в Горьком.
Тогда он привычно занял место в кабине, с удовольствием рассматривая приборную доску и невидимое остекление фонаря.
Машина ещё пахла заводской краской. Серебристый красавец МиГ-21 стрелой рванул с места, разгоняя скорость, и оторвался от заводской бетонки.
Самолёт с лёгкостью стал набирать высоту, оставляя за собой рёв двигателя и немного синеватое пламя форсажа...
Сейчас ему вновь предстояло лететь на этом знакомом и ставшим почти родным самолёте.
- Ноль полсотни пятому взлёт разрешаю. Ветер встречный, четыре метра, - прозвучал голос руководителя полётов.
- Вас понял! Взлёт, форсаж!
Самолёт плавно тронулся с места и, взревев на форсажном режиме, стал стремительно набирать скорость. Промелькнуло здание СКП (стартового командного пункта), стоянка самолётов и склад ГСМ.
МиГ-21 плавно поднял носовое колесо и ещё через сотню метров оторвался от земли.
Высота тридцать, скорость 340, двигатель работает устойчиво...
Внезапно послышался удар, и самолёт стал резко заваливаться на правое крыло. Капитан с трудом удержал самолёт от дальнейшего вращения и доложил:
- Земельный, я полсотни пятый! Нарушена управляемость самолёта. Кренит вправо. Почувствовал удар. Высота 70, скорость 360. Ощущаю сильную тряску…
Руководитель полетов (РП) коротко ответил:
- Вас понял. Удерживай машину! Высота минимум двести метров.
- Вас понял.
Двести метров... это та самая заветная высота, которую необходимо набрать для успешного катапультирования.
(В тот момент ещё не создали наши конструкторы самое надёжное в мире кресло К-36, способное сохранить жизнь лётчику практически в любой ситуации).
Авиаторы поняли друг друга без лишних слов.
Двести метров... до этой высоты ещё более сотни метров тянуть.
Тряска не прекращалась.
Отведя ручку практически в крайнее левое положение и "дав ногу", капитан с трудом удерживал свою боевую машину, неожиданно ставшую неуправляемой.
"Скорость 400, высота 160.... низко, да и городок военный перед ним.
Нельзя. Никак нельзя сейчас прыгать!
Скорость 450, высота 180. Рано... да и машину жалко", - подумал Владимир.
- Высота двести! Врёшь, не возьмёшь! Мы ещё поживём и полетаем с тобой, ласточка, - вслух произнёс он, обращаясь к машине.
МиГ, словно услышав слова своего пилота, вдруг перестал "брыкаться" и плавно стал превращаться в послушную, но всё ещё норовистую машину...
- Высота двести, скорость 480. Тряска стала меньше. Кренение исчезло..., - доложил Толкачёв.
- Ноль полсотни пятый, понял тебя... Пройди над стартом. Скорость не снижай. Посмотрим, что там у тебя...
- Вас понял! Высота триста. Сохраняю. Форсаж выключил. Двигатель работает устойчиво. Скорость 520...
"НПСК, - готовность номер один! (НПСК - наземная поисково-спасательная команда). Оперативный! ПСС (поисково-спасательные силы - в данном случае вертолёт со спасателями на борту) готовность номер один!" - прозвучал в динамиках голос РП.
Серебристый красавец проходил над стартом. Сотни глаз пытались увидеть хоть какое-то видимое повреждение. Но тщетно.
Всё было, как обычно.
- Ноль полсотни пятый. Внешних повреждений не вижу. Как машина?
- Штатно. Тряски нет, - лётчик сделал несколько движений ручкой управления.
Самолёт послушно покачал крыльями, как бы приветствуя тех, кто на земле следил за его полётом.
- Управляется нормально. На ручку реагирует штатно.
- Полсотни пятый, - раздался голос командира дивизии генерала Корнеева, - давай спокойно на посадку. Всё как обычно, не дёргайся!
- Вас понял, триста первый! - с улыбкой ответил Владимир, узнав голос комдива.
Тот частенько прилетал к ним на полёты. А сейчас, когда полк получил новенькие МиГи, он здесь практически прописался.
Генерал, услышав о нештатной ситуации, отказался от очередного вылета, покинул самолёт и срочно прибыл на СКП…
Но не знал ни комдив, ни сам пилот, что не всё как обычно сложится в этом полёте...
На скорости менее 450 километров в час вновь стала появляться тряска и легкое кренение вправо, которое усиливалось по мере снижения скорости.
- Я ноль полсотни пятый. Скорость 430, тряска и кренение вправо.
РП посмотрел на комдива.
Тот внимательно следил за заходящим на посадку самолётом.
- Как машина, Володя? - обратился он не по установленной форме. Не до правил радиообмена было сейчас.
- Крутит её вправо, командир... Скорость 400, тряска...
- Выводи обороты и скорость не менее пятисот, как понял меня?
- Вас понял, триста первый.
- А раз ты меня понял - тогда в зону катапультирования! Это приказ!
Капитан скривился, словно от нестерпимой зубной боли.
"Как же так? Машина и ста часов ещё не налетала. Новенькая совсем. Только ведь недавно пригнал. Да как же её бросить-то?"
- Ты слышал мою команду, полсотни пятый?
- Выполняю, - с заметной грустью в голосе ответил Толкачёв и изо всех сил сжал ручку управления.
- Милая, ну что же ты так себя ведёшь? Так нельзя. Мы же совсем ещё не полетали..., - тихо произносил Владимир.
До центра зоны катапультирования оставалось менее сорока километров.
- Ноль полсотни пятый, ваш остаток? - прозвучал запрос РП.
- Тысяча триста, - четко ответил летчик.
- Вырабатывайте топливо и катапультируйтесь. Как поняли ноль полсотни пятый? - скупо и официально, для прокурора произнёс РП...
- Понял вас...
"Нет, милая. Мы ещё полетаем..." - Толкачёв вывел обороты на максимал и выполнил боевой разворот. Машина слушалась безупречно.
Затем последовал вираж на форсаже. Самолёт устойчиво и послушно реагировал на любые эволюции ручки управления.
Пилот решил пойти на снижение и максимально возможно сбросить скорость...
480... самолёт устойчив, 460... легкое подрагивание...
440 - началась тряска и разворачивающий момент, который он парировал ручкой управления.
420 - сильная тряска, но самолёт управляем...
Высота 300 метров…
В этот момент отметка от самолёта на экране радиолокационной станции исчезла. И радиовысотомер больше не видел самолет.
- Ноль полсотни пятый, я Земельный, ответьте. Ноль полсотни пятый!
Тщетно. Связь с самолётом пропала...
- Видимо, не успел он катапультироваться, - с горечью произнёс РП.
Весть об упавшем самолете разнеслась молниеносно.
- Шестьсот восемнадцатый, Вам взлёт. Район поиска - центр Магдебургского полигона! - чётко скомандовал РП и бросил взгляд на комдива.
- Шестьсот восемнадцатый, понял! - экипаж вертолёта Ми-4 поисково-спасательной службы вывел обороты и оторвался от бетона.
Комдив генерал Корнеев резко распрямился и пробасил:
- Не мог Вовка Толкачёв просто так разбиться. И машину он не мог бросить. Он классный лётчик. Я в него верю...
Продолжай вызывать на связь, - комдив положил тяжелую руку на плечо руководителя полётов и вышел на балкон.
Он бросил взгляд в ту сторону, куда истребитель отправился, чтобы совершить свой возможно последний полёт...
Или всё же крайний – как принято называть в авиации.
Перед глазами командира дивизии промелькнули лица летчиков его эскадрильи, которым не суждено было вернуться с фронта.
Затем промелькнули лица его лётчиков из истребительного авиационного полка, когда на вооружение поступила новая реактивная техника, и началось её освоение.
Потери, потери... потери.
Теперь и здесь, в том же самом гарнизоне всего за неделю может произойти вторая трагедия...
А за этим судьбы семей, судьбы друзей, судьба авиации...
2
- Ноль полсотни пятый, на связь! Ноль полсотни пятый, ответь Земельному. Ноль полсотни пятый…, - руководитель полетов продолжал настойчиво вызывать на связь, с каждой секундой теряя надежду на то, что лётчик ответит ему.
По инструкции перед катапультированием экипаж должен доложить об этом в эфир.
Разумеется, не всегда лётчикам удавалось произнести эту короткую фразу. Порой решалось всё за считанные мгновенья, даже не секунды.
Случалось всякое…
То птица попадёт в фонарь и разрушит его остекление, или в двигатель, после чего произойдёт помпаж.
То пожар на самолёте, то внезапный отказ системы управления. А по закону авиационной подлости ещё и радиосвязь подведёт…
Но в этот раз самолёт был условно управляем, лётчик получил команду на выработку топлива и катапультирование.
Времени у него теоретически было достаточно. Да и полигон находился всего в ста двадцати километрах от аэродрома.
… - Земельный, я полсотни пятый! – в эфире после томительного молчания раздался голос капитана Толкачёва.
Комдив швырнул окурок вниз и влетел в остеклённое помещение группы руководства полетами.
РП, сияя от услышанного голоса лётчика, и немного опешив, ответил:
- Да, слушаю тебя, полсотни пятый. Я - Земельный.
Комдив подтолкнул РП и тот уступил ему стул.
- Полсотни пятый, твоё место?
- Шестьдесят километров севернее точки. Высота шестьсот. Разрешите заход на посадку? Над полигоном выпускал механизацию, скорость сбросил до 410 км/ч. Машина слушается.
Товарищ командир, разрешите я попробую зайти на повышенной? – после небольшой паузы запросил Толкачёв.
- Вот заср…ц, - пробурчал Корнеев, - прилетит – схлопочет у меня!
Понятно, что не за нарушение правил радиообмена…
- Какой у тебя остаток? - запросил комдив.
- Остаток 800, - доложил капитан.
РП с удовлетворением кивнул головой. Хороший остаток…
Если заход не получится – топлива хватит на повторный заход и даже на уход в зону катапультирования.
В этот момент отметка от самолёта появилась на экране…
- Давай, Володя… Спокойно, не пори горячку. Сохраняй высоту и выходи на точку, - комдив положил микрофон и вопросительно посмотрел в глаза РП.
- Ну, что Михалыч, пожарку и санитарку в конец полосы…
Будем сажать!
Комдив прекрасно знал, что все переговоры между присутствующими на СКП записываются. Но… он - Командир и ему принимать Командирское решение…
- Ноль полсотни пятый, удаление 10. На курсе, на глиссаде, - прозвучал голос руководителя зоны посадки (РЗП) (в те времена он назывался руководитель системы посадки)
- Пятьсот, - доложил лётчик текущую высоту.
- Полсотни пятый, докладывай скорость. Как машина? - запросил комдив.
- Скорость 480, пока спокойно… устойчива.
- Ноль полсотни пятый удаление 8, на курсе, на глиссаде, сообщил РЗП.
- Четыреста, скорость 460, появилась тряска, - спокойным голосом доложил Толкачёв.
- Ноль полсотни пятый удаление 6, на глиссаде, правее 50, произнёс РЗП
- Триста, скорость 440, тряска усилилась, вращает вправо. Но удерживаю…, - голос капитана по-прежнему звучал уверенно.
РП на секунду оторвал взгляд от заходящего самолёта и посмотрел на комдива.
Тот сосредоточенно вглядывался в сторону самолёта и тихонько сказал:
- Высоко идёт. Высоко идёт! На такой скорости проскочит половину полосы.
- Ноль полсотни пятый, дальний к посадке готов.
РП по обычаю должен был дать команду типа:
"Посадка, встречный пять" или "С проходом"..
Комдив кивнул головой - давай посадку!
- Полсотни пятый, посадка, ветер слева под 30 четыре метра.
Самолёт шёл явно на повышенной скорости и уже ниже спасительных для лётчика двух сотен метров.
- Я полсотни пятый, полосу вижу, к посадке не готов! Сильное вращение вправо... и тряска. Разрешите уход на второй круг!?
- Выводи обороты и на полигон. Всё. Как понял меня, полсотни пятый? - комдив тряхнул головой и бросил взгляд на прибывшего на СКП командира полка.
Полковник Коробов стоял бледный и с тревогой наблюдал за происходящим.
- Триста первый, прошу разрешения на посадку. Командир, я учту скорость. Зайду пониже и чуть левее.
- Коробов, у тебя все такие упрямые? - рявкнул комдив и в эфир произнёс фразу совсем не для ушей прокурора:
- Володя, у тебя же двое детей! Уходи в зону, пока есть топливо...
- Триста первый, Вас понял! Разрешили! - раздался голос Толкачёва. Лётчик явно улыбался…
Офицеры переглянулись.
Непослушание и невыполнение приказа с одной стороны, но спасение дорогостоящего самолёта, построенного на деньги и усилиями советского народа – с другой стороны, как две одинаковые пудовые гири легли на чашу весов и на плечи командиров…
Раскачиваясь, весы остановились в нейтральном положении, показывая отклонение ноль.
Отклонение ноль – время для принятия командирского решения…
- Полсотни пятый, заходи на посадку. Высоту держи на сто метров ниже над дальним и метров на сорок ниже над ближним.
И чуть левее.
Полосу хорошо видно? - последний вопрос Корнеев задал для успокоения что ли.
- Полосу видно хорошо… Пожарку и санитарку тоже! - с улыбкой доложил лётчик.
- Он ещё и шутит! - комдив вновь закурил, нервно теребя пальцами сигарету.
- Железный парень. Выдержка у него – дай Бог каждому, - произнёс комполка и осекся, встретившись взглядом с комдивом.
Корнеев посмотрел на своего подчинённого и кивнул головой:
- Это точно, Василий Степанович!
Тем временем МиГ-21 снова вышел на посадочный курс…
Спокойный радиообмен и на первый взгляд плавный полёт самолёта внушал уверенность, что все пройдёт успешно.
Владимир с трудом удерживал самолёт.
Кренение и тряска усиливались по мере уменьшения скорости...
Снижение скорости было неизбежным условием для посадки, но условием для того, чтобы самолёт держался на крыле, была именно скорость.
- Ноль полсотни пятый, удаление 6, на курсе…, ниже сто, - руководитель зоны посадки с трудом сдерживался, чтобы не подать команду "горизонт".
- Двести, скорость 460, - доклад лётчика прозвучал спокойно и обыденно.
- Полосу наблюдаю. К посадке готов..., - в голосе впервые прозвучали тревожные нотки.
Высота 30 метров...
Миг прошёл чуть левее ближнего привода (радиомаяк, устанавливаемый, как правило, в километре от торца (начала) полосы).
Самолёт плавно снижался, но эта пресловутая скорость...
Скорость была выше расчётной почти на 60 километров в час! А это большой риск разрушения шасси, пневматиков и, наконец, самолёт всё ещё летит на этой скорости.
А его необходимо заставить сесть…
Взлетно-посадочная полоса всего два с небольшим километра...
А этого мало, очень мало, чтобы обеспечить безопасное торможение при посадке самолета на повышенных скоростях...
И всё же Толкачёв уверенно и упорно вел свой серебристый красавец МиГ на посадку.
С трудом удерживая сверхзвуковой истребитель, он смог "притереть" (так говорят лётчики, когда касание колёс полосы происходит мягко, практически без удара) самолёт, метров на сто пролетев дальше полосы точного приземления...
Сизый дымок, одновременно появившийся из-под пневматиков, дал понять, что МиГ уже коснулся полосы. Одновременно обеими стойками шасси. А это давало шанс на благополучный исход...
- Только бы шасси не сломал, только бы выдержали пневматики, - как заклинание шептали командиры и РП...
- Молодец, Володя! Держи носовое. Парашют по скорости... - комдив практически вырвал микрофон из рук РП.
Это было, по сути, нарушением установленных правил, но генерал Корнеев - Настоящий Командир... и не ушел в сторону, чтобы свалить (если что) вину на командира полка. Дескать, это они без меня всё это решили...
За это его между собой лётчики называли Батей...
Он не оставлял без внимания ни семьи, ни лётчиков. Если что мог и словом крепким приложиться, а нужно - и подзатыльник по-отцовски отвесить.
Но всегда по делу. Фронтовик хорошо знал цену людям...
Самолёт нёсся по бетону на огромной скорости. Тормозной парашют выпускать рано, оборвёт трос. Воздушные тормоза уже не эффективны...
Наконец летчик опустил носовое колесо и выпустил тормозной парашют...
До окончания полосы оставалось метров двести. Стало понятно, что её не хватит для остановки самолёта.
- АТУ (аварийная тормозная установка) не поднимай. Скорость слишком большая. Перевернет машину, - произнёс командир полка, обращаясь к РП, и с тревогой смотрел на самолёт.
Комдив согласно кивнул.
Тем временем МиГ проскочил бетонную полосу, оставляя за собой следы торможения.
По злой воле в трёхстах метрах за полосой проходило железнодорожное полотно.
Ударившись передней стойкой о невысокую насыпь, самолёт перескочи её и "клюнул носом"...
- Всё, самолёт и летчик целы. А это главное! Помчались, Василий Степанович!
Капитан попытался сбросить фонарь, однако это ему не удалось. Возможно, произошёл перекос кабины самолёта.
Оставалось только ожидать помощи со стороны и слушать, как звучит, словно метроном, остывающий двигатель.
- Земельный, я полсотни пятый. Передняя стойка сложилась. Фонарь открыть не удаётся. Самочувствие хорошее! - доложил Толкачёв и стал расстегивать ремни подвесной системы.
- Молодец, Володя! К тебе Батя выехал с девятьсот первым. Держись... Спасибо тебе, - чуть помедлив, произнёс РП и потянулся за сигаретами.
- Товарищ подполковник, так Вы ж не курите, - широко улыбаясь, пробормотал помощник руководителя полётов.
- Закуришь тут с вами...
Командирский ГАЗик подлетел к самолёту, стоящему в неестественном для него положении.
Комдив в несколько прыжков оказался у кабины и рванул рычаг открытия фонаря. Тот послушно сдвинулся и стал подниматься.
Батя помог выбраться капитану из самолета. Крепко обнял его и прошептал:
- Спасибо тебе, капитан! Спасибо за спасение боевой машины! А это лично от меня, - комдив развернул летчика и дал ему добротного пинка.
- Садись в машину! Жена там наверняка с ума сходит. Давай-ка мы с тобой Василий Степанович машину осмотрим. Пускай едет. Через полчаса жду тебя в штабе. Езжай уже, капитан, - Батя хлопнул лётчика по спине и посмотрел ему вслед...
Внешне Толкачёв оставался спокоен, словно только что завершил свой очередной привычный тренировочный полёт.
- Железный парень, - прошептал комполка, повернулся к комдиву и просто так, не по уставу, обратился к нему:
- Спасибо тебе, Батя...
3
Надежда постепенно отходила от глубокого обморока. Вокруг суетились молодые мамочки - жёны лётчиков.
У всех есть дети, у всех мужья в каждом вылете рискуют.
И каждая из них боялась услышать стук в дверь, а затем увидеть на пороге нескольких офицеров, переминающихся с ноги на ногу, не в силах поднять глаза и произнести страшные слова, после которых земля уходит из-под ног.
На этот раз повезло.
Первая информация о гибели лётчика оказалась не верной.
А в гарнизоне, как в большой деревне - не спрятаться от глаз людских и слухи распространяются мгновенно...
- Надюша, всё хорошо... Жив твой Володя! - жена заместителя командира эскадрильи помогла ей подняться.
- Тамара, присмотри за детьми. Я сейчас, - Надежда, цепляясь за перила, на ватных ногах спустилась со второго этажа и вышла на улицу.
Воздуха не хватало. Она перевела дыхание и направилась в сторону штаба полка, ускоряя шаг, и через несколько десятков метров она бежала что есть сил.
Перед глазами стояли страшные картины прощания с погибшими пилотами, когда весь полк в траурном молчании провожает своего товарища, а безутешная мать вмиг осиротевших детей, словно крыльями накрывает гроб с останками своего мужа...
На прошлой неделе простились в гарнизоне с Феликсом Самойловым.
Римма - жгучая брюнетка стояла молча, не проронив ни слезинки, к ней прижимался Ванечка - трёхлетний мальчуган, гладя маму по животику.
Он задавал вопросы маме:
- А почему так много людей, а папы с нами нет? Мама, а что это такое красное стоит, и на него положили шлемофон. Точно, как папин. Мама, а почему ты сегодня всё время молчишь? Мамочка, а скоро у меня сестрёнка родится?
Римма одной рукой нежно гладила голову сынишки, а вторую держала на заметно выпирающем животике. Она ждала второго ребёнка…
- Тихо, сынок. Сейчас не надо разговаривать...
В Союз их провожали всей эскадрильей.
Мужчины привычно собрали вещи в контейнер и отвезли его на станцию.
Женщины хлопотали по домашним делам, стараясь что-то передать из вещей или приготовить в дорогу.
Прощаясь на перроне перед вагоном, Римма обняла девчонок, поблагодарила их за всё...
- Надо же... Ни одной слезинки не проронила, - прошептала одна из подруг.
- Может и не любила она Феликса. Не дай Бог, что с моим…, - я не знаю, как это можно пережить...
- Брось, Оксана, Не нам обсуждать и осуждать, кто кого любил или нет. Давай лучше помолимся лишний раз за наших ребят, что летают, да за тех, кто им самолёты готовит. Здесь авиация... и не бывает главного и не главного. Ошибка любого может привести к таким вот проводам. А вообще..., - жена командира эскадрильи осеклась.
Женщины переглянулись и проследили за изумлённым взглядом уже умудрённой жизнью старшей подруги.
Там, за стеклом вагонного окна стояла совершенно седая Римма и всё так же смотрела своими огромными глазами куда-то внутрь себя и сквозь всех провожающих...
Поезд плавно тронулся и через минуту покинул станцию, увозя очередную осиротевшую семью…
Жёны авиаторов стояли молча, глядя вслед уходящему составу...
- Лучше бы она поплакала, - прошептала Оксана и заплакала навзрыд, словно маленькая девочка, положив голову на плечо Ирины Николаевны, чей муж жалел лишь об одном, что не успел повоевать в Великую Отечественную...
- Ладно, девчонки. Пора возвращаться. Автобус ждёт... не раскисать. Нашим мужьям сейчас нисколько не легче...
. . . . . . . . . .
Владимир крепко спал, тихонько сопя и чему-то, улыбаясь во сне.
Позади был трудный лётный день. Самолёт он спас. Обошлось всего лишь поломкой поломкой.
Кудесники из ТЭЧ (технико-эксплуатационная часть) обещали вернуть машину "на крыло" за несколько дней.
Однако летать борту номер 17 здесь на этом аэродроме, было не суждено без обнаружения причин такого поведения. Частичное разрушение механизма управления элероном чуть не стоило жизни самолёту, а главное - лётчику.
Не знал тогда, да и не мог знать Владимир Толкачёв, что через шесть лет точно при таком же отказе погибнет молодой лейтенантик.
Не успеет он среагировать на резкое кренение самолёта вправо после отрыва от ВПП. Бортовой того самолёта будет ... №17...
Это будет его самолёт...
Комиссия по расследованию той катастрофы придёт к неутешительному выводу, что причиной отказа самолёта оказался КПН...
Очень удобное словосочетание - конструктивно-производственный недостаток... Коротко и ёмко. А сына матери уже не вернёшь.
Впереди Владимира Толкачёва ещё ожидали многие вылеты...
Дважды будет останавливаться двигатель, но каждый раз удастся благополучно завершить задание и вернуться живым из очередного полёта.
Всего этого знать наперед невозможно, но тяга к небу сильнее любого страха и молодые мальчишки тянутся в лётные училища, чтобы испытать это непередаваемое ощущение - ощущение полёта.
Когда, подобно птице взмываешь в небо, чувствуя всем телом послушную машину, доверяя ей самого себя, свою судьбу, своё будущее.
. . . . . . . . . . .
Со стороны аэродрома мчался командирский УАЗик. Увидев его, Надежда перешла на шаг, затем и вовсе остановилась.
Завизжали тормоза и, распахнув правую переднюю дверь, из машины выскочил её Володя.
- Надюша, родная, всё хорошо, я живой... Ну-ну, не переживай, всё обошлось. Давай домой к детям, а мне ... мне на службу.
Он крепко обнимал обессилевшую и с трудом сдерживающуюся от рыдания жену.
- Я не скоро. Ложись спать. Обнимай детей. Я вас люблю, родные!
Капитан запрыгнул в машину комполка и, махнув на прощанье рукой, широко улыбнулся...
Всё та же широкая и добрая улыбка, пружинистая походка, уверенный голос..., но что-то изменилось в нём.
Она повернулась и медленно направилась в городок, время от времени оглядываясь, в надежде увидеть своего Вовку Толкачёва...
И тут она поняла, что изменилось...
Его виски стали совсем седыми и появилась серебристая прядь на его чёрном, как смоль чубе...
Навстречу Надежде шли несколько ничего не подозревающих молодых мамочек с колясками. Они оживлённо общались, делясь впечатлениями о гарнизонной жизни…
Один маленький авиатор толкал вперёд свою коляску, опираясь на неё, и широко улыбался, радуясь окружающему его миру.
Жизнь в авиационном городке продолжалась...
4
- 318-му разворот вправо, крен 45, курс 240, - прозвучала чёткая команда штурмана наведения.
- Выполняю! - Владимир заложил крен вправо, внимательно наблюдая по приборам за параметрами полёта и окружающим воздушным пространством.
Где-то там, справа по развороту должна появиться воздушная цель.
Полк накануне был поднят по тревоге комиссией ГИМО (Главная инспекция Министерства обороны). После коротких указаний и подготовки - перелёт в район учений.
Сегодня полку предстояла серьёзная проверка - перехват реальных воздушных целей с пуском управляемых ракет.
Як-25РВ (разведчик высотный - одна из модификаций которого использовалась в качестве радиоуправляемой мишени) выполнял полёт на высоте 16 км в радиоуправляемом режиме.
Первый пуск ведущего третьей пары оказался неудачным. РС-2ус (управляемая ракета класса "воздух-воздух"), пущенная с дальности чуть более двух километров, по неизвестной причине ушла в сторону от мишени.
Замкомэск доложил об этом на КП:
- Подход, я 413-й. Ракета прошла мимо. Цель не поражена...
На командном пункте авиаполка повисла гнетущая тишина.
Проверяющие из состава комиссии по-разному относились к текущей ситуации.
Кому-то не терпелось снять очередного командира полка, наказать комдива, поставить на вид командующему.
Другие были полной противоположностью: они понимали, что командирский хлеб - горький, а его путь - опасный.
Сумасшедшая ответственность за подчинённых, а тут ещё и сам командир должен оставаться влётанным, как порой выражались в авиации, - не иметь перерывов, не ударить в грязь лицом перед молодыми офицерами, для которых командир полка - что-то иконоподобное и недостижимое.
Штурман наведения мастерски навел на воздушную цель уже третью по счёту пару.
Две первые отработали штатно. Но на третьей паре произошёл досадный сбой.
Оставалась надежда на действия второго экипажа из её состава...
Что там было в "голове" у управляемой ракеты - уже никто не узнает.
Она пошла по своей и одной лишь ей известной траектории. Хотя и захват воздушной цели произошёл штатно, и ракета пущена на разрешённой дальности...
Теперь все внимательно следили за радиообменом, отметками на ИКО (индикатор кругового обзора) от истребителя и цели, а также чёткими движениями планшетиста, наносящего стеклографом текущее положение воздушных объектов на вертикальном планшете...
Сближение с целью происходило стремительно. Повторного выхода на неё не будет. И не только по причине того, что на самолете в стратосфере, не как на велосипеде - захотел и развернулся…
Главное требование комиссии - поражение цели с единственного захода на неё.
- 318, цель по курсу 8, выше 600...
- Я 318-й, цель вижу!
- 318-й, цель - ваша! Работайте..., - с облегчением выдохнул штурман наведения.
Он своё дело на этом этапе выполнил блестяще.
Теперь, после доклада лётчика об обнаружении цели, остаётся лишь контролировать взаимное положение и в любую секунду подсказать лётчику о местоположении воздушной цели в случае, если по какой-либо причине он её потеряет.
- Цель в захвате. Удаление 4, - доложил капитан Толкачёв.
Як-25 начал плавно выполнять правый разворот. Летчик среагировал на движение цели и повторил маневр, держа мишень в прицеле.
- Удаление 2. Пуск, - лётчик доложил на КП, продолжая выполнять правый разворот. И здесь произошло непредвиденное...
Ракета РС-2ус, находившаяся на правом пилоне, послушно стартовала и устремилась к цели, но воздухозаборник МиГа оказался точно в шлейфе выхлопных газов от ракеты.
Внезапно двигатель "забубнил", и обороты резко пошли вниз...
Тем временем ракета настигла цель и "вошла" в правый двигатель мишени.
Взрыв и пылающий Як-25, увеличивая крен, начал заваливаться на крыло.
- Я 318-й. Цель поражена..., - доложил Толкачёв и через пару секунд добавил, - отказал двигатель.
Взрыв эмоций и радостные возгласы на КП после первой фразы доклада лётчика заглушили вторую его часть...
Операторы РЛС и высотомера подтвердили резкое изменение траектории и высоты полёта радиоуправляемой мишени.
Самолёт условного воздушного противника был сбит...
На командном пункте ликовали. Задача была выполнена и полк справился с ней блестяще!
- 318-й, Вам курс на маяк. Снижение 7200, - торжествующе произнёс штурман наведения и отложил микрофон в сторону.
- Вас понял! Разрешите снижение до четырёх?
- Снижение разрешаю! Сохраняйте четыре тысячи, 318-й.
Штурман наведения, не подозревая о случившемся, дал добро, понимая, что кроме самолёта Толкачёва в этом районе уже никого нет.
Его ведущий, чья ракета "не пожелала" поражать воздушную цель, уже находился на схеме захода на посадку...
Капитан приступил к снижению…
Высота 8... рано. Для запуска рано...
Самолёт продолжал стремительно снижаться. При неработающем двигателе в кабине появился совершенно незнакомый до этого момента звук.
Владимир вспомнил, как с ними, совсем ещё молодыми лейтенантами делился опытом и впечатлениями Георгий Мосолов - Герой Советского Союза, выполнивший на глазах у всего полка посадку с выключенным двигателем...
Тогда на него смотрели, как на первых космонавтов. С удивлением, уважением и восхищением.
К слову сказать, Георгий Константинович тогда совсем немного не дотянул до полосы точного приземления, но касание в самом начале взлётно-посадочной полосы он произвёл настолько филигранно, что даже опытным пилотам не верилось, что такое вообще мыслимо...
До аэродрома оставалось почти шестьдесят километров, и "дотянуть" до него с высоты восемь километров и усадить самолёт с неработающим двигателем было за гранью возможного.
А запускать двигатель на такой высоте - полная бессмыслица.
Наконец, вот она, высота, разрешённая и рекомендуемая для запуска двигателя.
Четыре километра. Четыре тысячи метров...
Самолёт держался в воздухе уверенно, скорости было достаточно, чтобы удерживать его за счёт подъёмной силы...
- 318-й. Четыре тысячи занял. Выполняю запуск двигателя...
Ликование и шум, раздававшиеся к этому времени на КП, резко прекратились.
Штурман наведения схватил микрофон и нажал на тангенту (кнопка переключения радиостанции с приёма на передачу):
- 318-й, повторите!
- Я 318-й, высоту четыре тысячи занял, выполняю запуск двигателя…
На КП повисла гнетущая тишина. Командир полка бросил взгляд на планшет общей воздушной обстановки или вертикальный планшет или как его по привычке называют...
До аэродрома посадки оставалось всего с полсотни километров.
Проверяющие с особым интересом наблюдали за происходящим.
Вот он, ещё один непредвиденный элемент проверки - действия командира и всей его команды в аварийной ситуации...
Генерал Кулеев ехидно улыбался и, наклонившись к полковнику Сафронову - главному инспектору, шепнул:
- Хм, похоже, будет двойка! Корнееву не может вечно везти. А Коробов пускай ищет себе место...
Полковник с укоризной посмотрел на представителя Главного штаба ВВС и отстранился от него.
Раздался голос руководителя полетов:
- НПСК, готовность номер один!
- Принял! - через мгновенье последовал доклад старшего команды.
- 618-му запуск. Ждать команды, - голос РП прозвучал спокойно и уверенно.
- 618-й, выполняю, - доложил командир вертолёта ПСС.
Полковник Сафронов одобрительно кивнул головой и улыбнулся.
"Молодцы, пока всё чётко", - подумал он о действиях своих бывших подчинённых.
"А что же лётчик молчит?" - не успел он адресовать немой вопрос своему преемнику - командиру полка, как послышался доклад:
- Я 318-й. Двигатель запустил. Высота 3600.
- 318-й, сохраняйте 3600. Вам переход на 16-й.
- Вас понял, - командир полка по голосу Толкачёва почувствовал, что тот улыбается.
Ещё бы! В одном полёте и два события. Стоп... ещё рано радоваться. Пускай спокойно сядет, а там уже посмотрим...
Вечером, на предварительном разборе, генерал-полковник Евсеев - старший группы проверки начал свой доклад со слов:
- Я приношу извинения за то, что я и мои офицеры не сдержались во время доклада о том, что цель поражена. Я радовался не меньше командира. Это достойная работа, товарищ командир. И Ваша лично и всего коллектива. Молодцы.
Теперь внимание! Отныне и довеку, чтобы ни на КП, ни на КДП не находилось более двух проверяющих.
А то набились, как селёдки в бочке. Это моё упущение, товарищи офицеры…
Задача комиссии - не мешать командиру и не желать ему отставки. Вся работа, подчёркиваю, вся основная выполняется в полку или отдельной эскадрилье.
И не нужно придумывать сверхважность управлений дивизии и армии в деле повышения боевой выучки наших войск.
Повторяю - вся главная работа идёт в полках. Вы со мной согласны, генерал Кулеев?
Услышав свою фамилию, Кулеев из положения развалившегося тела на широком стуле, принял стойку "смирно", и преданно глядя в глаза Главному военному инспектору, рявкнул:
- Так точно, товарищ генерал-полковник. Главный штаб всегда готов помочь простым командирам...
Евсеев с трудом сдержал улыбку и задал генералу вопрос:
- Андрей Андреевич, а может Вас на место комдива Корнеева? Будете командовать дивизией в Забайкалье... Это большое доверие, генерал…
Кулеев покрылся пятнами и пробормотал что-то невнятное...
Евсеев оценил его вполне ожидаемую реакцию и закончил совещание.
Уже перед вылетом самолёта с членами комиссии Евсеев вызвал Толкачёва к себе.
- Ну, как самочувствие, капитан?
- Спасибо, товарищ генерал-полковник. Хорошее. Готов к выполнению задач, - немного смущаясь, доложил Владимир, вытянувшись перед генералом.
- Да ладно, чего ты вытянулся, как на параде?
- Да как-то не привык с генерал-полковниками общаться, - признался капитан.
- Володь, ты это брось! Генералы тоже люди, а тем более – мы с тобой одного крылатого племени…
Слышал я, что ты с Германом Титовым в одном отделении учился?
- Так точно, мы с ним вместе за одной партой сидели. Недавно Герман Степанович к нам прилетал в гарнизон, в родной полк.
- Да я в курсе. Затаскали его, как и Юру по всяким встречам, поездкам, конференциям. Полетать даже не дают.
А они оба рвутся в небо... Хотя не знаю, побывав в космосе, разве может так сильно тянуть в небо, а? Как думаешь?
Седовласый генерал, приобнял за плечи Толкачёва и, не дав ему ответить, продолжил:
- Знаешь, Володя, а мне небо до сих пор снится по ночам. Уже пять лет, как Министр обороны запретил мне летать.
Смотрю я на МиГ-21... красавец. Моя мечта, но уже вряд ли осуществимая.
Теперь вот езжу с инспекциями, любуюсь, как другие летают... А тебе, капитан, скажу, - не спеши слишком взрослеть, оставайся мальчишкой в душе, но при этом офицером в сердце...
Он хлопнул Владимира по плечу, протянул руку и пожал крепкую ладонь лётчика...
- Спасибо тебе, капитан. Молодец, не подвёл полк!
Евсеев развернулся и подошёл к провожающим его офицерам.
Каждому пожал руку и поблагодарил за успешную работу...
Генерал молодцевато поднялся по трапу и, повернувшись к оставшимся у самолёта провожающим, взял под козырёк.
Боевой генерал улетал со спокойным сердцем. Его бывшие подчинённые не сплоховали, не подвели. Всё получилось очень даже неплохо.
Вот только "Кулеевых" куда-то нужно пристроить... Но это уже совсем другая задача...
Полк через сутки вернулся на свой аэродром.
По сложившейся уже многолетней авиационной традиции все до единого экипажа прошли на малой высоте над военным городком, извещая родных о своём возвращении.
Жёны улыбались, прижимая к себе детей, и провожали взглядом своих серебристых соколов, возвращающихся в своё родное гнездо.
А самые маленькие авиаторы спокойно спали в своих колясках и кроватках под успокоительный рев реактивных самолётов, к которому привыкли с самого рождения...
Жизнь в авиагородке продолжалась.
5
Командир звена капитан Николай Гусев - балагур и весельчак по жизни получил вполне закономерное прозвище "Гусь".
То ли фамилия стала тому причиной, то ли его уникальная способность попадать в самые нелепые ситуации и выходить из них сухим, как гусь из воды...
Сегодня был его первый день после отпуска и, делясь впечатлениями о незабываемых днях отдыха на побережье Чёрного моря, Николай вёл своё звено на тренаж, приобнимая за плечо своего друга и ведомого - Вовку Толкачёва.
Кётенский полк одним из первых получил новенькие МиГ-21ф13.
Разумеется, интерес к новым самолётам испытывали не только так называемые "желторотики" - молодые лётчики, но и "стреляные воробьи" из старшего поколения...
Из того самого легендарного поколения пилотов, кто ещё в небе Испании на своих "Ишачках" (И-16) и "Курносых" (И-15) дрался против фашистских "фиатов", "мессеров" и "фоккеров".
Одним из таких любопытствующих был заместитель командира авиакорпуса генерал Савочкин.
Добрейшей души человек, любитель пошутить, он в то же время показывал пилотам великолепную лётную выучку, рассекая воздух на реактивном, но всё ещё дозвуковом МиГ-15 и демонстрируя возможности этой машины.
Находясь в задней кабине "спарки" в качестве инструктора, он вёл себя очень спокойно, ни разу не повышал голос и не устраивал мучительную головомойку лётчику, если тот что-то сделал не так.
До МиГа-21 с бортовым номером 14 оставалось метров тридцать, когда лётчики авиационного звена увидели человека, одетого в комбинезон серо-голубого цвета, и склонившегося верхней частью тела над приборной доской кабины.
Он стоял на стремянке, причём его "пятая точка" возвышалась над истребителем. Классическая поза техника самолёта...
"Гусь" лукаво подмигнул своим подчиненным и, будучи абсолютно уверенным в том, что на стремянке у кабины истребителя находится ни кто иной, как техник этого самолёта Василь Иванов, тихонько подкрался сзади и отвесил звонкого "леща" по его пятой точке со словами:
- Слышь, ты, Вась, отсюда слазь!
От неожиданности человек ойкнул, схватился за то самое получившее незаконное наказание место и резко выпрямился.
На его голове сверкнула расшитая золотом генеральская фуражка...
Он медленно повернулся и с интересом посмотрел на шутника.
Гусев всего лишь на мгновенье опешил и тут же, взяв под козырёк, доложил:
- Товарищ генерал, личный состав звена для проведения тренажной подготовки прибыл. Командир звена гвардии капитан Гусев.
Генерал потёр "пострадавшее" место со словами:
- Ну, ты, Гусь, даёшь!
Опешившие офицеры стояли в ожидании грома и молнии.
Пожилой генерал тем временем ловко спустился по стремянке и повернулся к лётчикам с широкой улыбкой на лице.
- Ну, как вам новая техника, сынки?
- Отлично, товарищ генерал! - в один голос ответили все четверо.
Генерал с довольным видом кивнул головой и, слегка наклонившись к своим лётчикам, тихонько сказал:
- Только никому об этом "леще" не рассказывайте. Не поверят, - и зашагал в сторону КДП.
Он шёл в приподнятом настроении, хотя его изнутри глодала мысль, что на сверхзвуковом ему уже не суждено полетать.
Что ж, для каждого лётчика приходит ЕГО время...
Кто-то остаётся в небе до приказа об увольнении…, а кого-то небо забирает к себе навсегда, преждевременно..., в полном расцвете сил...
Генерал не хотел думать об этом и улыбался, вспоминая молодость, когда совсем ещё молодым лейтенантом отвесил точно такого же "леща" и по тому же самому месту своему будущему командиру эскадрильи…
Чего только в авиации не бывает. И ведь не только в воздухе, но и на земле происходят главные события в твоей жизни...
"А капитан - молодец, не растерялся. И звено у него - что надо! Все, как на подбор, и в один голос ответили. Хорошие ребята…
Эх, молодость..., куда же ты так быстро улетаешь", - в полголоса произнёс генерал, завершая свои рассуждения.
Он шёл в одиночестве, потому как терпеть не мог свиты, когда начальника любого ранга встречают несколько человек и сопровождают его вплоть до туалета...
Однажды на первом аэродроме, который он посетил сразу после назначения на эту должность, у его "Пчёлки" (Ан-14), зарулившей на стоянку, выстроились в ряд с десяток встречающих.
Он поздоровался с каждым, запоминая фамилии и должности, а затем, повернувшись к командиру полка, взял его за локоть и отвёл в сторону:
- Александр Алексеевич, в следующий раз встречаешь меня один. Если будешь в воздухе - назначишь любого из замов.
Не стоит терять по часу времени на ожидание и встречу начальника целой бандой.
Неужели начальнику штаба полка или заму по ИАС нечем заняться? Или у комбатов нет своих дел? Вот пускай, и занимаются чем им положено.
Ты командир и с тебя будет спрос за всё...
. . . . . . . . . .
- Вовка, как думаешь, генерал командиру расскажет? – Гусев не мог смириться с мыслью, что попал в щекотливое положение.
- Не думаю... Савочкин из фронтовиков. Он настоящий боевой генерал, а не паркетный. Для него шум авиационных двигателей куда приятнее звука щёлкающих каблуков...
- Пожалуй, ты прав, дружище! Да и комкор у нас боевой. Всю войну прошёл и сейчас на наших сверхзвуковых летает.
Да что я тебе рассказываю? Ведь сам с ним не раз в воздух поднимался…
- Да, Коля. Григорий Устинович - человечище! И судьба у него..., - Владимир замолчал, вспоминая, как их новый замполит поведал о генерале Дольникове - их командире авиационного корпуса.
Сколько этому Настоящему Человеку пришлось пережить!
Тяжёлые бои, плен, побег…
Но он выстоял и вернулся в лётный строй.
Толкачёв вспомнил крепкое рукопожатие этого боевого генерала после выполнения очередного полёта с ним на "спарке" МиГ-21 (учебно-боевой вариант самолёта) и его слова благодарности...
- Спасибо, Володя. Мне приятно и спокойно летать с тобой!
(Дольников Григорий Устинович - Герой Советского Союза...
Прототип героя повести Михаила Шолохова "Судьба человека".
Впрочем, Григорий Устинович не раз повторял, что с Шолоховым не был знаком на момент написания этой великолепной повести.
И только совпадения с характером и судьбой героя, позволили многим предположить, что эта повесть именно о нём, о настоящем Человеке...)
. . . . . . . . .
- Зенитный, дежурным силам готовность номер один! Цель высотная, - прозвучала чёткая команда с КП дивизии.
- Кинжал, Вас понял!
Через 10 минут пара МиГ-21 стояла в готовности к вылету.
- Земельный, 318-й парой к взлёту готов.
- 318-й взлетайте, штиль...
Через десяток минут пара истребителей перехватила самолёты-нарушители...
- Земельный, я 318-й! Цель опознал. Пара Ту-16, бортовые номера 21 и 23, звёзды на фюзеляже. Наши действия?
- 318-й, Цель контрольная... Сопроводить пару до траверза "Газового" (аэродром Витшток) и на точку "Астории" (аэродром Темплин). Посадка там.
У нас снежный заряд, видимость менее полутора километров.
- Понял, выполняю!
И на этот раз не пришлось применять оружие. Оно и к лучшему.
Супостат там, за "ленточкой" уже привык, что на его провокацию и приближение любой цели к государственной границе поднималась дежурная пара перехватчиков.
А куда им после перехвата приходилось садиться - это уже второй вопрос…
Частенько посадку приходилось производить на чужом аэродроме.
Вот и сегодня пришлось садиться на аэродроме Темплин.
Благо, что там погода была благоприятнее, да и полоса более трёх километров.
По сложившейся традиции экипажам, прилетающим на аэродром по вынужденным причинам, уделялось особое внимание.
И в этот раз исключения не произошло.
787-й истребительный авиаполк выполнял плановые полёты, и посадка однотипных МиГов не создала особых проблем.
Единственное, что чувствовалось в отношении лётного состава - некая зависть (разумеется, добрая, искренняя), что их дежурные экипажи не так часто поднимали по нарушителям, как тот же Кётен, Цербст или Альтес-Лагерь...
Пару Гусева сначала отвез лично начальник штаба полка на КП для доклада своему командиру, а уж потом на ужин, и отдыхать (как велел сам Григорий Устинович).
Удивительное дело - командир авиакорпуса был в курсе всех дел в полках.
И для него это стало нормой непростой командирской жизни.
Более того, он не прилипал к широкому кожаному креслу в кабинете, а практически жил в авиационных гарнизонах…
По удивительной случайности генерал Дольников как раз находился в этот день на полётах в Темплине.
После выполнения очередного вылета он зарулил на стоянку на своём МиГ-21 и направился к только что приземлившимся "гостям".
Получив доклад капитана Гусева - ведущего пары, он прищурил глаза и поинтересовался:
- Капитан, а мы с Вами раньше встречались?
"Гусь", как ни в чем не бывало, бодро ответил:
- Так точно, товарищ генерал. Вы в нашем авиаполку присутствовали на контроле готовности к полётам, и на мой доклад по аэродинамике не сделали ни единого замечания!
Дольников пристально посмотрел на лётчиков, пожал им руки.
И Толкачёва и Гусева он лично знал, как и многих других. Но что-то здесь ему показалось не так...
- Ладно, соколы. Сейчас на ужин и отдыхать! Перелёт на завтра. Я распоряжусь. Свободны!
Офицеры взяли под козырёк, отдавая честь боевому генералу...
- Вовка, а вдруг он вспомнит тот случай, - "Гусь" вопросительно уставился на ведомого.
- Коль, давай для начала Коробову доложим, а затем и это обсудим. Заодно и аэродинамику подучишь. На этот раз может не повезти...
Они вспомнили тот самый случай, когда командир авиационного корпуса прилетел к ним в полк на полёты и по обыкновению решил задать лётчикам несколько вопросов по своей любимой аэродинамике, которую знал великолепно.
К слову сказать, "Гусь" летал превосходно, но аэродинамику терпеть не мог.
Он любил повторять:
- Ребята, мне легче в воздухе начертить десять фигур высшего пилотажа, чем на доске написать одну формулу...
На этот раз генерал задал очередной вопрос и, окинув взглядом лётчиков, остановил взгляд на Гусеве. Уж больно низко тот опустил голову, надеясь, что генерал его не заметит...
Тщетно. Григорий Устинович заметил.
- На этот вопрос мне ответит..., вот Вы, товарищ капитан, - произнёс генерал, протягивая в сторону Гусева ладонь.
"Гусь" изобразил на лице мученическое выражение и, положив ладонь на правую щёку, едва слышным голосом представился:
- Командир звена капитан Гусев.
Увидев его состояние, генерал поинтересовался:
- Что с Вами, товарищ капитан? Вы не здоровы?
- Зуб болит, товарищ генерал..., - Гусев сделал гримасу, от которой даже у здорового человека возникло желание вспомнить свой последний визит к стоматологу...
- Немедленно в санчасть, - распорядился генерал, - а на этот вопрос ответит сосед. Давайте Вы, товарищ капитан.
- Капитан Толкачёв, - лётчик принял строевую стойку и слегка попятился, пропуская мимо своего командира звена, который зажал рукой щеку и лукаво подмигнул своим лётчикам.
"Дескать, простите дорогие мои братцы. В воздухе я вас прикрою... а уж вы меня - на земле..."
Так и жили одной жизнью... и стар и млад.
И ветераны и молодёжь, одержимые небом, но все равно такие земные и обыкновенные люди...
6
МиГ-21 с бортовым номером 17 уныло стоял на железнодорожной платформе.
После случившейся поломки решено было расстыковать машину, и отправить на Горьковский авиазавод для дальнейшего обследования и устранения недостатков.
Причину неадекватного поведения самолёта нашли быстро - отказ элерона в связи с разрушением механизма управления им.
Заменили узел и вновь состыковали машину. Заводчане болезненно относились к любой неприятности с их детищем.
И сейчас было делом чести вновь поставить машину в полк в полном порядке.
Лётчик-испытатель Леонов Алексей - почти полный тёзка знаменитого космонавта без колебаний взялся облетать самолёт на заводском аэродроме.
Вначале это были пробы на месте, затем руление на малой скорости, затем при включённом форсаже и пробеге до середины полосы с дальнейшим торможением и заруливанием на стоянку.
Все три последующих полёта машина вела себя абсолютно адекватно и не вызвала даже малейших нареканий.
Теперь было решено перегнать самолёт на его базу - в Кётен.
Испытатель Алексей Леонов вызвался выполнить эту перегонку.
Хотя в практике перегонку, как правило, выполняли лётчики из строевой части...
Но случай необычный и главный инженер ВВС настоял на том, чтобы именно заводчане выполнили эту задачу.
На стоянке серебристый МиГ встречали несколько человек.
После выключения двигателя к кабине самолёта приставили стремянку.
Леонов спокойно открыл фонарь, расстегнул замки парашютной системы и ловко покинул кабину "семнадцатой".
С командиром полка поздоровались, с комэской второй эскадрильи крепко обнялись. Оказались однокашниками по училищу...
Тем временем "инженерная мысль" дивизии и полка окружила самолёт, словно перед ними стояло нечто диковинное.
Как впоследствии оказалось - такой отказ был единственным за четыре года эксплуатации самолётов этого типа.
- Валера, а можно мне посмотреть в глаза лётчику, который на ней садился крайний раз? - Леонов одной рукой держал ЗШ (защитный шлем), второй приобнимал своего старого друга за плечо.
- Разумеется, Лёша. Он здесь. Ему тоже любопытно посмотреть на "ласточку" после ремонта. Не сильно он её помял? - комэск погладил МиГ по крылу и махнул рукой, подавая знак.
Метрах в тридцати стояли несколько лётчиков его эскадрильи. Среди них и был "виновник торжества"...
Он подошёл уверенной походкой, козырнул комэске и ответил на рукопожатие испытателя...
- Так вот ты какой, герой нашего мига? - с улыбкой и уважением окинул взглядом Леонов лётчика.
- Командир звена капитан Толкачёв..., Владимир, - чуть помедлив, добавил капитан.
- Алексей, - представился Леонов. Затем, приобняв Толкачёва, увлек за собой и стал расспрашивать о том самом полёте и поведении машины.
После всего услышанного он протянул руку и крепко пожал ладонь своего строевого коллеги.
Затем повернулся к комэске и, качая головой, отметил:
- Валера, то, что рассказал Володя - бесценно. Мало того, что машина..., вернее шасси выдержали такую скорость, пневматики не лопнули и не сгорели, так ещё и на такой скорости притереть к земле всё ещё летящий самолёт - это выше всяких похвал.
Заместитель генерального просил передать огромное спасибо лётчику, а командиру полка - ходатайство о представлении к правительственной награде.
Кстати, ходатайство у меня в планшете, - улыбнулся Леонов.
А затем, повернувшись к Толкачёву, подмигнул и тихонько шепнул:
- А может, к нам, в испытатели? А что? Тебя там уже знают. С такой ситуацией справился.
Самолёт любишь больше, чем семью... Подходишь по всем статьям!
- Нет, спасибо. Я уж останусь в своём родном полку. Не налетался я ещё на перехваты, не навоевался.
В Корею я опоздал, а во Вьетнам не пускают, - рубанул Владимир...
Леонов настороженно огляделся по сторонам и тихонько сказал:
- Вы..., это..., про Вьетнам не так громко. Официально мы там не воюем.
Хотя, если честно, сам дважды подавал рапорт с просьбой туда.
Кстати, генеральный одобрил... Дескать, было бы полезно узнать мнение испытателя о поведении нашего МиГа там... Но заместитель генерального конструктора заартачился.
Одним словом - не пустили. Кстати, друзья, открою вам маленький секрет. Сейчас работаем над новым самолётом. Внешне почти не отличается, а начинка...
Представляете - тяговооружённость более единицы? Да ещё прицел считай, на сотню километров будет видеть... да и ракеты - не то, что РС-2ус...
И в переднюю, и в заднюю полусферы будем работать, и под ракурсом.
Мечта - не самолёт...
Лётчики переглянулись, и в их глазах заиграл огонёк...
Тот самый огонёк, что заставил их, впервые увидевших самолёт в небе, навсегда связать свою судьбу с авиацией...
А "семнадцатый" стоял, гордо глядя вдаль, словно стрела, готовая рвануть с места к своей цели.
Никто тогда не подозревал, что до его катастрофы осталось всего несколько лет...
Первым вылететь на нём вызвался Толкачёв. Комэск, отстранил его, прикрыв собой.
Старший штурман полка шикнул на них и тоже обратился к командиру полка с такой же просьбой.
Коробов едва сдерживал улыбку одобрения. Он любовался своими летунами - соколами, которые наперебой готовы вновь и вновь предлагать свою кандидатуру, чтобы здесь, на родном аэродроме снова "оседлать эту строптивую лошадку".
- Ладно, уговорили! - Коробов поднялся из-за стола и направился к выходу.
Каждый последовавший за ним, ожидал разрешения... и именно - ему.
Командир полка крепко пожал им руки и коротко распорядился:
- Всем на ужин! Первый полёт выполню я!
После посадки "семнадцатой" полковнику Коробову передали приказ комдива срочно выйти на него по телефону.
Выслушав немного брани, больше похожей на незлобное стариковское ворчание, полковник Коробов задал вопрос:
- Товарищ командир. А разве Вы бы сами не полетели?
- Нет! - резко ответил комдив. Не царское дело комдиву самолёты облётывать! Это тебе понятно?
- Так точно! - ответил Коробов, изрядно удивившись ответу комдива.
Но тут же Корнеев, явно улыбаясь, пророкотал в трубку:
- А был бы на твоём месте - поступил точно так же. Молодец! Как машина?
- Без замечаний, товарищ командир! Спасибо! Я правильно понял, что на следующую смену я вас планирую на полёты?
- Правильно понял! И давай так..., мне зону, перехват и кого-то проверить за инструктора. А в зону полечу на "семнадцатом"... У меня всё!
Коробов положил телефонную трубку на рычаги аппарата и улыбнулся. Комдив всё тот же... Молодец, "Батя".
Сам полетит на "семнадцатом", чтобы показать простым лётчикам - бояться нужно не отказов, а своих неграмотных действий...
. . . . . . . . . . .
Тем временем прошла команда на приведение полка в боевую готовность.
Тогда рядовым лётчикам, да и командиру полка было невдомёк, что началась активная фаза операции "Дунай", подразумевающая применение армии для недопущения "венгерской весны" в Чехословакии.
Впоследствии историки и их псевдоколлеги будут доказывать свою точку зрения насчет правоты или ошибочности этой операции.
Но вторая мировая война ещё была свежа в воспоминаниях людей. И теперь ядерная кувалда в руках американцев, дважды ударившая в набат, была занесена в третий раз.
Маловероятно, чтобы Америка решилась бы ещё на одно атомное безумие здесь, в Европе, но войска НАТО проводили полномасштабные учения у границ Чехословакии отнюдь не с целью банальной прогулки на свежем воздухе...
Несколько учений, проведённых накануне событий, продемонстрировали готовность высадки десантных бригад на территорию Чехословакии.
Более того, один из официальных представителей НАТО заявил:
"НАТО не дремлет! И на территории ФРГ силы НАТО приведены в состояние частичной боевой готовности, а американские силы с запасами тактического атомного оружия находятся на расстоянии сорока миль от границы с Чехословакией"…
Полк был поднят по тревоге и уже через несколько часов перебазировался на новый аэродром на территории Венгрии.
Первая же команда, полученная по линии КП, была более чем лаконична - не допустить самолёты НАТО на территорию Чехословакии.
Две пары - Гусева и Толкачёва были подняты в воздух.
На фоне вечерних сумерек очертания транспортных самолётов С-130 и прикрывающих их "Фантомов" были отчётливо видны.
Целая кавалькада транспортников кружила со стороны Австрии, не решаясь пересечь границы воздушного пространства сопредельного государства...
Пара "F-4" на высоте 10 км прочертила две полосы в вечернем небе в непосредственной близости от границы и, развернувшись на 180, вновь выполнила пролёт вдоль границы.
Натовцы прощупывали возможное противодействие со стороны нашей авиации.
Счёт шёл на часы.
Две пары МиГ-21 практически в зеркальном отображении выполнили маневр на высоте 12 км, оставляя за собой отчётливо видимые инверсионные следы...
Несколько виражей на форсажах и следующая пара выходит в район, демонстрируя своё присутствие. Посадка, заправка и снова в небо! Четыре вылета за шесть часов...
Под утро в небе со стороны Австрии оставалась только пара "Фантомов".
Но это было уже не более чем проявление бессильной злобы.
Вся транспортная авиация НАТО вернулась на свои аэродромы, так и не решившись на пересечение границ воздушного пространства.
Интенсивность полётов нашей истребительной авиации убедила противника в том, что его самолётам не место в Чехословакии.
Советские десантные дивизии также сделали своё дело, захватив важнейшие объекты на территории Чехословакии...
Это был самый бескровный захват, если это можно назвать захватом.
Долгие годы на эту тему будут распространяться и навязываться различные мнения.
От агрессивно негативных до хвалебных и восторженных.
Одно оставалось и останется неизменным - операция была спланирована и проведена блестяще. И это в очередной раз не позволило натовским генералам развязать военную кампанию против мирного населения в самом центре Европы .
До самого последнего момента о целях масштабной операции знали только командиры полков и их начальники штабов.
В обстановке строжайшей секретности выполнялась сложная, опасная и необходимая работа.
И выполнена она была блестяще. И десантурой и пехотой и авиацией...
Многие лётчики с некоторым сожалением вспоминали те вылеты. А сожаление было лишь в одном - не пришлось применять оружие по супостату.
Не крови супостата жаждали наши лётчики. Они были готовы стоять на страже мирного неба до конца. А в случае агрессии – дать достойный отпор, как это было в небе Кореи в начале пятидесятых годов.
Хотя каждый из солдат неба понимал, что не каждый бой можно выиграть, применяя оружие. А предотвращённая схватка - выигранная схватка. Так и произошло в тот момент.
Несколько суток продолжалась круговерть взлётов и посадок, демонстрация силы и сопровождение транспортников, перехват потенциальных нарушителей, которые все, как один отворачивали от границы и уходили восвояси ни с чем...
Авиация работала в своём привычном режиме...
Оставалась незаметной, как обычно, работа технического состава авиационных полков и специалистов из обеспечивающих частей.
А лётчики по-прежнему рвались в небо, как всегда, с нетерпением ожидая команду:
"546-му, воздух"...
7
В армии зачастую многие события происходят внезапно…
Начинается с непонятных для самых верхов идей где-то и чего-то провести и заканчивается полным недоразумением тех, кто сейчас на острие.
Молодец, Командующий воздушной армией, смог поставить на место одного из инспекторов Главной инспекции Минобороны.
Тот явно недолюбливал авиацию и свысока поглядывал на всё, что происходило в авиационном полку.
Ему было невдомёк, как это на шевретовой куртке (в простонародье - кожанке) нет погон?
- Да я тут такой наглаженный, блестящий. А мне навстречу идёт какое-то чудо, козырнул и какую-то круглую штуковину нацепил на себя. Подбежал к самолёту и всё вокруг него закрутилось. Ну, ничего... я тебя дождусь. Что вы там летаете? Сорок минут и за шоколадом в столовую. Да ещё оклад почти, как у меня..., - генерал в великолепно посаженном на его уже не атлетическую фигуру кителе рассуждал вслух.
Он наслаждался тем, что командир дивизии со звездой Героя на повседневном кителе выслушивает его недовольство и, похоже боится! Ему это льстило.
Проверяющему было приятно осознавать свою значимость. Тем более что сегодня предстояло подписать акт проверки действий авиации 16-й Воздушной армии в ходе событий в Чехословакии...
- Товарищ генерал...,- Командующий Воздушной армией отвлёк своего коллегу по Академии Генерального штаба от различных мыслей.
- Да..., можешь говорить. Хочешь меня чем-то удивить? Я вашу авиацию приведу в порядок! - он не договорил, встретившись взглядом с боевым авиационным генералом - фронтовиком.
- Я предлагаю Вам с командиром полка вылететь на спарке. Всего лишь полчаса самого рядового полёта и потом на ужин.
Улыбающееся лицо Командарма и пристальные взгляды со стороны членов комиссии не оставляли шансов на отказ...
- Да легко. Посмотрю, чем живут твои сталинские соколы...
Последние слова генерал произнёс в явном запале, о чём немного позднее пожалел.
Разумеется, никто и никогда не должен сажать в кабину реактивного самолёта человека, не имеющего на это права.
На катапультное кресло, которое в случае неисправности летательного аппарата, должно быть приведено в действие.
Ни парашютной подготовки, ни тренажа на специальном тренажере, разумеется, не выполнялось.
Но хотя бы одного спесивого генерала от инфантерии - стоит хотя бы однажды провезти на истребителе. Так, для ознакомления и профилактики…
Само собой, Главком ВВС не присылал подобных указаний в свои подчинённые объединения.
Но однажды произнёс:
"Если хоть кто-то позволит себе покатать пехотного генерала на самолёте без моего ведома - не сносить тому головы...", - он многозначительно улыбнулся и погрозил пальцем.
Эта фраза ознаменовала окончание очередного военного совета.
Через две недели произошло...
Нацепив на себя по его словам "бесформенный балахон" (лётный комбинезон), генерал возмутился тем, что к самолёту он идёт совсем не узнаваемым.
Ни тебе погон, ни орденской планки, ни расшитых золотом петлиц.
Чтобы уж очень сильно не расстраивался - протянули ему генеральскую фуражку.
И тут его ждало разочарование...
Какой-то замухрышка в странном берете без кокарды и на шнурке доложил командиру полка, а не ему, о готовности самолёта.
- Товарищ генерал, разрешите вылет? - командир полка уже нацепил на себя этот несуразный округлый белый шлем.
- Выполняйте! - генерал наконец-то почувствовал себя в роли эдакого атамана.
Оступившись на стремянке и получив ушиб колена, генерал чертыхнулся и с трудом втиснулся в узкую кабину реактивного истребителя...
"Узко тут у них. Не как в моей "Волге". Вот прилечу - получит от меня Главком. Жаворонков своё уже получил. Доберусь и до тебя..."
- Не понял, товарищ генерал. Вам потуже? - этот наглый техник позволяет себе такие выходки, что-то там защёлкивает, поправляет и самое обидное - отобрал у него расшитую генеральскую фуражку, нелепо сжимаемую его уже вспотевшими руками, и напялил на его голову дурацкий и такой тяжеленный защитный шлем.
Да общевойсковая каска и та показалась бы легче...
- Старт, я 301-й, разрешите запуск.
- 301-й, запускайте, - прозвучало в наушниках.
Генерал продолжал удивляться.
Ведь тут он главный и почему не у него спрашивают разрешение?
При этом он поймал себя на мысли, что забыл, на какую кнопку следует нажимать, чтобы его услышали. Вместе с тем, напряжение нарастало.
Тут тебе не служебный автомобиль, когда можно рявкнуть на водителя и потребовать от него остановиться хоть " у той берёзы", хоть прямо здесь и сейчас...
Истребитель плавно тронулся с места, а затем довольно резко затормозил.
- Он ещё и водить не умеет... Ничего... сейчас прилетим, и я вам после ужина устрою..., - проворчал генерал.
Незаметно для него самолёт оказался на взлётно-посадочной полосе.
- 301-му взлёт!
- Триста первый, взлетайте, встречный пять метров.
Коробов вывел обороты на максимальный режим, затем машина чудовищно взревела, вздрогнув своим серебристым корпусом.
На форсаже истребитель сорвался с места, оставляя за собой сотни метров бетона и секунды переживаний генерала из состава комиссии...
"Ой, как он резко... Ух, ты... здорово! Страшно и здорово. А мы уже летим?"
Генерал повернул голову направо, осматривая стоянку, где он оставил свою служебную "Волгу".
Она становилась всё меньше и тут земля вообще пропала из его обзора.
- Товарищ генерал, как Вы?
Голос командира полка прозвучал спокойно и обыденно.
- Мы сейчас выходим в зону, выполним несколько фигур и вернёмся на точку. Ужин через сорок минут..., - добавил Коробов.
Генералу показалось, что в голосе командира прозвучали издевательские нотки, но его тут же вдавило в кресло, и самолёт взмыл вверх, выполняя восходящую бочку...
Через десяток секунд ему было всё равно, что выполняет этот полковник со своим самолетом, где находится земля и его комфортабельная "Волга"…
Время от времени его прижимало к креслу так, что даже руки оторвать было невозможно, его болтало по кабине, через несколько мгновений внезапно облегчившаяся рука болезненно отвесила ему самопощёчину...
Ещё через полминуты он стал отдавать все, что изволил отведать на обед и на завтрак...
Через полчаса полёта он сидел в кресле неподвижно, ни жив, ни мёртв.
Немного испачканный в собственных кулинарных предпочтениях, он сгорал от стыда. Но сил не оставалось даже на элементарный стыд...
Наконец-то закончился этот кошмар. Самолёт коснулся полосы и, выпустив тормозной парашют, порулил к месту стоянки.
- Товарищ генерал, давайте руку. Осторожно. Ногу вот сюда. Не торопитесь..., - заботливо приговаривал техник самолёта.
Генерал с серо-зелёным цветом лица, качаясь, отошел от стремянки, повернулся к самолёту и сделал несколько быстрых шагов в сторону...
Ему вновь припомнился плотный обед и часть завтрака...
- Вот Ваша фуражка..., - этот "техник-замухрышка" старательно приводил в порядок его комбез и протянул головной убор.
На ватных ногах генерал направился к своему автомобилю.
Его окликнул командир полка.
- Товарищ генерал. Командир полка полковник Коробов. Задание выполнено. Разрешите получить замечания?
Полковник стоял перед ним свежий и сияющий, словно только что вернулся с получасовой прогулки по морскому побережью.
- Всё нормально, - генерал попытался взять в себя в руки и залихватски поправил на себе расшитую золотом фуражку.
- Тогда разрешите пригласить Вас на ужин?
- Да пошёл ты!
Это было единственное, что успел произнести генерал и вновь ударился в воспоминания о кулинарных предпочтениях этого дня...
Полёт даром не прошёл.
На заключительном совещании генерал резко оборвал доклад полковника, составленный совместно с другими членами комиссии.
- Отставить, полковник. Вы ничего не смыслите в авиации. Доклад переделать. Через два часа представите его мне. Комиссия вылетает сегодня в 22 часа. Я поездом...
Соответствующие взыскания от Главкома ВВС были получены немного погодя…
Но тот самый генерал на очередном совещании позволил себе доложить против воли тех, кто хотел услужить дальнейшему сокращению авиации...
- Товарищ Министр Обороны. Результаты проверки действий авиации свидетельствуют о проблемах, связанных с её сокращением.
При этом командование и личный состав авиации в ходе операции "Дунай" проявили самые удивительные качества стойкости и мужества.
Считаю, что командование с поставленной задачей справилось..., - немного помедлив, он добавил:
- Лётный состав продемонстрировал высочайшее мастерство.
Не зря они едят свой хлеб и шоколад. Да и год службы за два им зачисляется вполне резонно…
8
Пожилой врач покачал головой и выключил лампу. Сделал какую-то запись и повернулся к лётчику:
- Володя, мне очень не нравится твоё горло. Температура под 38. Все признаки ангины. Давай-ка так. Я тебе даю освобождение на пять суток, выпишу необходимые препараты, а ты лечись всеми доступными способами…
Он взял перьевую ручку и махнув в чернила, начал карябать в медицинскую книжке какие-то понятные лишь медикам каракули и, поймав на себе умоляющий взгляд Толкачёва, строго добавил:
- Не сверли меня взглядом и даже не смей уговаривать. Ангина очень коварна, и получить осложнение на сердце – раз плюнуть! Командиру я сам доложу…
Владимир в расстроенных чувствах вышел из санчасти, бросил взгляд на справку и назначение врача. Попытался хоть что-то прочитать и понять, что же там написано, но тщетно.
Этот особый шрифт способен разобрать лишь специально подготовленный "дешифровщик" в белом халате…
Через несколько дней в квартире раздался телефонный звонок.
- Капитан Толкачёв, - представился Владимир.
В трубке послышался знакомый баритон заместителя командира полка:
- Привет, Володя! Как самочувствие?
- Отлично, товарищ подполковник. Готов приступить к полётам…
- Ну-ну, ты не горячись. Я тебе, что позвонил… к нам едет большая проверка.
Эскадрилья Селезнёва сейчас находится на переучивании.
Звено Павлова в полном составе в очередном отпуске.
В эскадрилье Литвинова штатных звеньев вашего уровня подготовки нет.
Командир сейчас на сборах в Липецке. Я остался за него. По имеющейся информации будет подъём двух звеньев для работы по реальным воздушным целям. Я тебя и твоё звено хорошо знаю. Уверен, что вы точно справитесь.
Но вот только…, твоя болезнь…
- Товарищ подполковник, Да Вы только прикажите! Если начмед меня допустит, то я готов лететь, хоть сейчас! - Владимир чувствовал, как жизнь вновь приобретала свой истинный смысл.
Он и в отпуске считал каждый день, чтобы скорее сесть за штурвал, а тут какая-то ангина…
- Начмед сейчас на курсы умотал. А лейтенанта мы уговорим. Пропустит…
Толкачёв положил трубку и весь просиял от предвкушения очередных полётов.
Он подхватил четырёхлетнего сына на руки и, кружа его по комнате, выполнял с ним фигуры высшего пилотажа…
Маленький Колька любил такие полёты и заливался весёлым смехом, чувствуя себя настоящим военным лётчиком…
- Надежда, я скоро на полёты. Завтра выхожу на службу! - с восторгом произнёс Владимир и, добавив несколько фраз из установленного радиообмена, произвёл мягкую посадку сына прямо на ковёр.
Супруга покачала головой, но промолчала. Она знала своего Володю.
Забери у него небо, и он перестанет быть тем самым Вовкой Толкачёвым с горящими глазами и восторгом во взоре, устремлённом в небо и на пролетающие в нём самолёты…
Её сердце подсказывало, что не к добру все эти преждевременные выходы из больничных дней.
Но таков уж был её Вовка. Да и не он один одержим небом.
И ничего, что порой он возвращается с полётов, словно выжатый лимон.
Он устаёт, очень устаёт от своей любимой работы. Но эта усталость физическая, а не моральная.
Надежда вспомнила день, когда после скромной свадьбы, которую сыграли в эстонском городке – Валге, где стоял истребительный авиаполк, они приехали к Володиной матери на Урал.
Свекровь встретила не слишком приветливо, бросив высокомерный взгляд на невестку.
- Проходите в дом, раз уж приехали, - буркнула она и поцеловала сына в лоб.
Затем, словно не замечая нового члена своей большой семьи, свекровь добавила:
- Стало быть, это ты мать будущих детей моего Владимира?
Горечь от этих слов и дальнейших колкостей в свой адрес оставалась на душе.
Но ни разу за всю долгую совместную жизнь Надежда не позволила об этом рассказать мужу и устроить выяснение отношений со свекровью.
Она понимала, что работа у Володи сложная и опасная, а лишние неприятности ему совершенно не нужны.
Внешне с его матерью сохранялись нормальные отношения, но стоило женщинам остаться наедине, свекровь вымещала на невестке своё негодование и обиду.
Она никак не могла взять в толк, почему Владимир позволил себе её ослушаться и взять в жёны не Светку, дочку самого председателя леспромхоза, а какую-то городскую…
Однажды Валентина Александровна напрямую выказала своё недовольство сыну.
Произошло это через шесть лет после свадьбы, когда у Толкачёвых уже была пятилетняя дочка и годовалый сын.
Тогда Владимир твёрдо и решительно ответил матери:
- Мама, ты не обижайся, но для меня небо и моя семья – всё! Забери у меня что-то из этого и меня не станет. Что я без них? И ещё…, я уверен, что отец меня бы поддержал…
Сейчас эти слова вновь и вновь всплывали в памяти. Разве можно было объяснить свекрови, что для Володи она тоже часть семьи.
Что делить сына бессмысленно и просто глупо. Что мать навсегда остаётся матерью…
Плохое предчувствие не покидало Надежду и однажды произошло то, чего Володя больше всего боялся...
Его разлучили с небом…
Вряд ли кто мог предположить, кроме того самого начальника медицинской службы полка, что летать с недолеченной ангиной чрезвычайно опасно, это как минимум.
Осложнение на сердце навсегда перекрыло дорогу в небо.
Проходя очередную ВЛК (врачебно-лётную комиссию), Владимир был, как обычно спокоен и уверен в своём здоровье.
Никогда он не жаловался на плохое самочувствие и считал себя абсолютно здоровым человеком.
После расшифровки кардиограммы врач произнесла странную, и тогда казалось, нелепую фразу:
- Владимир Николаевич, вынуждена сообщить, что у Вас больное сердце!
- Доктор, да о чём Вы говорите? А с какой оно стороны, это сердце? - с юморком спросил Владимир и добавил:
- Да я здоров, как бык!
От взгляда кардиолога повеяло пронизывающим холодом.
Нет! Только не это!
Спорить с членами ВЛК было бессмысленно, и Владимир осторожно спросил:
- А ошибки быть не может?
Врач покрутила головой и вынесла приговор:
- Нет! Но будем Вас лечить. Появился новый препарат. Думаю, что он поможет. Испытания проходят успешно.
Могу посоветовать ложиться в госпиталь и лечиться, ещё раз лечиться, если хотите летать…
Впервые Владимир шёл после ВЛК растерянным. Ему до сих пор не верилось, что это могло произойти с ним.
Из-за какой-то ангины…
Бред какой-то. Он вспомнил те четыре вылета при проверке комиссии. Ну, да…, устал. Не впервой.
Вдруг он остановился.
Словно вспышка яркого света заставила его закрыть глаза и предаться воспоминаниям недавних событий…
Нет, не может быть!
Неужели та стискивающая боль в груди после второго вылета была сигналом остановиться и не выполнять ещё два полёта?
"Спокойно, Володя. Спокойно. Есть новое лекарство и тебя поставят в строй…", - с этими мыслями он вошёл в квартиру.
От внимания жены не ускользнуло его состояние.
- ВЛК? - спросила она коротко.
Он кивнул головой.
- Бред какой-то, Надежда! Предложили пройти лечение…
- Ну, и что ты так расстраиваешься? Пройдёшь свой курс и снова за штурвал…, - она сердцем почувствовала, что на этот раз её мужу комиссию не пройти.
К сожалению, так и произошло. На третий день лечения он уже почувствовал, что с ним происходит что-то неладное.
Доложил об этом своему лечащему врачу. Но в ответ прозвучало:
- Это незначительные побочные эффекты. Скоро всё восстановится.
Продолжайте лечение, товарищ капитан! И хватит тут капризничать!
Тем временем резко стало ухудшаться зрение, и появилась сильная одышка.
На десятый день лечения он категорически отказался от очередного укола.
Через несколько дней сознание стало потихоньку возвращаться, и он начал совершать прогулки по палате.
А через две недели "экспериментального лечения", Владимир ходил бледный, как мел и держался за стенку, чтобы пройти хоть десяток метров.
Врачи развели руками и зачитали приговор:
"К службе в строевых частях не годен!"
Он возвращался с построения полка, которое проводилось с выносом Боевого Знамени. Ему дали проститься с ним.
Так решил командир полка.
Он ценил каждого человека в своём полку и не мог поверить, что Вовку Толкачёва вот так, в одночасье возьмут и, как лётчика, угробят.
Начнёт это, по сути, злодейство заместитель командира полка, запаниковавший перед комиссией, продолжит лейтенант медицинской службы, что смалодушничал и не отказал подполковнику, хотя видел реальное состояние Толкачёва.
Довершили начатое там, в военном госпитале. Экспериментальными препаратами и новыми методами лечения…
Владимир до этого дня не плакал. Не плакал, когда пришла похоронка на его отца из-под Харькова.
Не плакал, когда хоронил друзей из своего гвардейского авиаполка или однокашников в непростые для авиации шестидесятые…
Сейчас слёзы пеленой застилали его глаза.
Он медленно шёл с аэродрома в Борисполе по длинной бетонной дороге в направлении военного городка.
Единственным утешением было то, что навстречу ему не попался ни один человек, и никто не видел его слёз.
Проходя мимо лётной столовой, он остановился, вытер рукавом слёзы и мотнул головой.
"Всё. На этом хватит! Нужно начинать новую жизнь. Детей нужно поднимать на ноги. Да и самому в тридцать пять ещё рано сдаваться…"
Мой отец остался без крыльев…
Мама рассказывала, как ещё долгих семь лет, пока на аэродроме базировался истребительный авиационный полк, отец бледнел и менялся в лице, когда серебристый МиГ с рёвом рассекал любимое небо.
Его небо...
9
- Папа, нам сегодня в школе рассказали о подвиге капитана Елисеева. Он таранил вражеский самолёт на своём истребителе. А ты его знаешь? - десятилетний Колька находился под впечатлением от услышанного на уроке.
Классный руководитель Бессонова Тамара Алексеевна была очень строга, но справедлива к своим ученикам.
Класс ей достался непростой. Разношёрстная ватага с трудом успокаивалась после очередной перемены.
Несколько сорванцов продолжали исподтишка шалить, несмотря на присутствие учителя в классе.
После слов преподавателя "герои в нашей стране всегда были, есть и будут" кто-то из мальчишек насмешливо произнёс:
- Да где там те герои? В наше-то время... Вот если бы война, тогда - да. Я понимаю. А сейчас...
Классный руководитель встала из-за стола и, собрав все внутренние силы, чтобы не выдать своего волнения, обратилась к четвероклассникам.
С первых же слов в классе воцарилась небывалая до этого тишина...
Что-то такое было в её голосе, который впервые задрожал. Всем стало понятно, что неспроста увлажнились её глаза, а руки стали нервно перебирать очки...
Немногим было известно, что её муж погиб при испытаниях нового истребителя.
Тогда в "спарке" (учебно-боевая версия самолёта) МиГ-23 находились два родных её человека. Старший брат и муж.
Волею судеб им довелось оказаться вместе в одном испытательном отряде, вместе летать и ... вместе погибнуть.
Времени на катапультирование у них было в достатке.
Руководитель полетов, получив информацию о пожаре в двигателе, бросил взгляд на Главного конструктора, находившегося рядом, на "вышке".
- Покинуть самолёт, - голос главного прозвучал решительно и РП мгновенно передал команду:
- Стрела 4, катапультируйтесь!
- Как приняли? Приказываю катапультироваться! - через несколько секунд повторил РП, не дождавшись ответа экипажа.
- Вышка, я - Стрела 4. Под нами город. Тянем за речку...
Взрыв произошёл на высоте 170 метров, унеся жизни двух первоклассных лётчиков, сыновей, мужей и отцов...
Горящие обломки рухнули на край вспаханного поля. А частички двух пилотов потом бережно собирали по коробочкам, чтобы предать земле, которая так и не дождалась своих соколов.
Тамара Алексеевна не стала рассказывать эту историю...
Видимо, слишком больно об этом было вспоминать, а говорить - и подавно.
Но она поведала о том, что 28 ноября 1973 года при выполнении боевого задания погиб капитан Геннадий Николаевич Елисеев, который таранил самолёт-нарушитель государственной границы СССР...
Погиб в мирное время…
История прозвучала без особых красок и эпитетов. Почти так же, как и передали по радио.
Но голос и тон, которым Тамара Алексеевна произнесла эти слова, заставили весь класс притихнуть...
Двое мальчишек и девочка, чьи отцы служили в истребительном полку, молча встали. Их примеру последовали остальные...
В один момент класс превратился в настоящий коллектив. Было не до шуток и не до разговоров.
Учитель обратилась к ребятам:
"Прошу садиться" - и быстрым шагом покинула класс.
Тишина сохранялась до самого звонка...
Колька рассказал об этом отцу и снова спросил:
- Пап, а ты знал Елисеева?
Владимир посмотрел в глаза сыну, но казалось, что он смотрит куда-то вдаль...
- Генку? Конечно, знал! Летали мы вместе в Германии. В одной эскадрильи служили. Он командиром первого звена, а я второго...
Да ты и сам его знаешь. Помнишь в позапрошлом году к нам в гости семья приезжала?
Колька поднял вверх глаза, вспоминая…
- Да..., дядя Гена, тётя..., ой, забыл её имя и мальчишки. Санька - он совсем маленький был и Игорь. Мы с ним подружились...
- Всё верно, сынок. А тётю звали Лида..., - Владимир тяжело вздохнул, понимая, что пришлось пережить этой женщине, когда на пороге её квартиры появился командир полка и, опустив глаза, сказал:
- Прости, Лида. Геннадий..., - он кашлянул и поднял глаза:
- Ваш муж капитан Елисеев Геннадий Николаевич погиб в бою...
Земля качнулась и скользнула из-под ног.
Командир полка успел подхватить потерявшую сознание вдову.
Ему уже не раз приходилось за свою службу приносить печальные вести в семьи лётчиков.
В те годы потери в авиации были очень большие. В одном из докладов на коллегии Министерства обороны прозвучала фраза:
"Ежегодно мы теряем дивизию самолётов и целый полк лётчиков"…
Жёны, а теперь уже вдовы, по-разному воспринимали страшные слова.
Кто-то терял сознание, кто-то молча уходил в комнату, кто-то смог выдавить:
"Этого не может быть..."
- Пап, а как погиб дядя Гена?
Для солдата нет ничего тяжелее, чем вспоминать бой, в котором погибли его товарищи.
А для лётчика, да ещё в мирное время, в мирном небе... и чтобы про друга...
Это было поистине тяжело.
Владимир усадил сына на колено и прижал к себе...
- Впервые мы с Геной встретились в лётной школе, в Сталинграде... Тогда этот город-герой называли именно так.
В полевом лагере мы готовились к экзаменам, занимались спортом, знакомились друг с другом, уже тогда понимая, что через несколько лет кто-то из нас кого-то будет прикрывать в бою..., - он не договорил, понимая, что сын хочет задать вопрос.
- Что ты хотел спросить, сынок? Почему мы думали о войне?
Колька кивнул головой, удивляясь тому, что отец как-то прочитал его мысли.
А кому, как не отцу или матери знать, о чём думает их ребёнок?
- Прошло всего лишь восемь лет, как окончилась война. Самая страшная и кровавая в истории человечества война...
Нам, детям войны, не нужно было объяснять, что такое ужас бомбёжек, голод, изнурительный труд на колхозных полях или за станками на заводе.
Повзрослели мы, сынок, очень быстро...
Стоило отцу уйти на фронт, ты, как старший сын, становился главным мужчиной в доме...
Я остался без отца в сорок втором, а Гена в сорок пятом. И представляешь, какие разные судьбы у наших отцов?
Владимир замолчал, пропуская вновь и вновь через своё сердце боль потери родного отца...
- Твой дедушка, Николай Константинович, пропал без вести. Сначала пришла похоронка.
А затем из военкомата пришло письмо, что Толкачёв Николай Константинович пропал без вести...
И только в семьдесят первом году нашли братскую могилу. В районе Барвенково. Это под Харьковом.
Мой отец был связистом и погиб в первом же бою. Как потом выяснилось, вышел на линию, чтобы восстановить связь между батальоном и полком.
Его так и нашли с зажатым в руке проводом. Успел соединить, но не успел уйти... минометным огнем его убило...
Представили посмертно к награде...
А отец Гены Елисеева погиб за несколько недель до победы...
Сложил он свою голову на германской земле, в нескольких километрах от Берлина...
Колька, затаив дыхание, слушал рассказ отца и в уме рисовал картинки, как его дед из последних сил скручивал два конца одного провода и внезапно погиб...
- Пап, а погибать страшно?
Владимир крепко прижал к себе сына и, горько улыбнувшись, ответил:
- Конечно же, страшно! Не страшно бывает тому, кто не в своём уме. Но страх - это, как подъём в гору. Преодолел - оказался на вершине. Не справился с ним - оказался у подножья этой самой горы...
А как погиб дядя Гена?
... Его подняли из дежурного звена. Он вылетел на перехват нарушителя. Им оказался боевой самолёт из Ирана. Обнаружив наш истребитель, враги решили уйти за границу...
Отпустить просто так этот самолёт было нельзя. Был получен приказ на его уничтожение.
Гена Елисеев произвёл пуск двух ракет, но они обе прошли мимо цели...
Колька поднял глаза и удивился:
- А почему они прошли мимо? Дядя Гена был плохим стрелком или что-то с ракетами не так?
- Лётчиком Гена Елисеев был отменным. И стрелял он отлично и ракеты пускал не раз. Что-то тогда пошло не так.
Времени на раздумья не оставалось, и он принял решение пойти на таран...
Как это произошло - известно лишь ему одному, но он уже ничего не скажет.
А происходило всё в считанные секунды. В результате самолёт-нарушитель был сбит, а Гена Елисеев погиб...
То ли во время тарана, то ли уже не смог катапультироваться...
- Пап, а почему он не смог катапультироваться? Разве это так сложно? Потянул на себя ручки и вышел из кабины...
Владимир улыбнулся:
- Нахватался словечек. Что значит - сын лётчика... Нет, сынок. Могло произойти разрушение самолёта, и какая при этом возникла перегрузка и в каком состоянии оказалась катапульта - неизвестно...
Одно могу сказать: дядя Гена - настоящий герой! И я горжусь тем, что дружил с ним и летал в одном нашем небе.
Придёт время, и ты об этом будешь рассказывать другим людям. По-своему, конечно. У каждого своя правда и каждый человек имеет свой взгляд на события...
Он замолчал, прокручивая в памяти ту, последнюю встречу за столом, когда к ним на кухню зашли их жёны - Надежда и Лида и в один голос произнесли:
- Два капитана...
А чуть позднее, Надежда, прощаясь с Елисеевыми, шепнула Лиде:
- Смотрю я на наших ребят. Как же они похожи и насколько разные. У обоих глаза горят, когда они говорят о полётах, самолётах, о небе.
Вот только у Володи в глазах смертельная тоска. Ему уже в небо не подняться...
- Надь, хватит причитать! Ты своё отпереживала. Забыла, как Володя чуть не погиб, спасая машину? Там, в нашем Кётене? Прими это, как судьбу.
Может, оно и к лучшему, что твой Володя своё отлетал?
А вот у меня на душе постоянное предчувствие страшного...
Предчувствие её не подвело. Её муж - капитан Елисеев Геннадий Николаевич погиб в мирное время..., в мирном небе.
Потому оно и мирное, что солдаты неба готовы отдать за него свою жизнь...
10
- Товарищ министр! Изделие "28" проходит лётные испытания. Мы их и так начали на полгода раньше. Планер удачный, система управления самолётом особых нареканий от испытателей не получила.
Есть необходимость ряда доработок, но…, - генеральный конструктор достал носовой платок и вытер пот со лба.
Министр ожидал услышать главный аргумент от генерального…
- Силовая установка и топливная система имеют многочисленные замечания. Из девяти испытательных полётов за последние две недели три закончились неудачей.
Дважды приходилось сажать изделие с одним отказавшим двигателем.
В третьем случае экипаж…
- Мне доложили, что экипаж погиб! Но это их работа! Лётчики-испытатели всегда должны быть готовы к такому исходу полёта…, - министр хладнокровно и безапелляционно произнёс эти слова, не вдаваясь в какие-то там человеческие подробности.
- Извините, товарищ министр! Экипаж погиб в том числе из-за того, что имеющаяся у нас система катапультирования не совершенна. И она уже сейчас устарела.
Условием покидания самолёта является высота в пресловутые двести метров. Ниже этой высоты шансов у экипажа нет. И то двести метров в горизонтальном полёте или в наборе высоты.
При снижении с большой вертикальной скоростью, тем более, при падении самолёта, парашютная система не успевает раскрыться. А при перевёрнутом положении самолёта на малых высотах экипаж практически обречён…
- Какие ещё падения самолёта?
- Падения, товарищ министр. Да-да, падения! Когда происходит разрушение планера или элементов системы управления, то и самолёт падает.
А причиной катапультирования экипажа Лунина явился поочерёдный отказ обоих двигателей с интервалом всего десять секунд.
Дотянуть до аэродрома им бы не удалось, а посадить машину на пересеченную местность и при этом уцелеть – вообще нереально. Да и высота по заданию была всего 150 метров…
- Я запрещаю испытания на высотах ниже двухсот метров! На таких высотах в двигатели могла попасть птица. Мне это известно!
И не надо тут сыпать вашими специфическими терминами! - министр авиационной промышленности побагровел.
Он понимал, к чему клонит генеральный конструктор изделия 28…, но не хотел признавать очевидных и очень болезненных фактов.
Разработкой силовой установки занимался его двоюродный брат, а топливной системой – его организация, которой он руководил в своё время на протяжении четырёх лет.
Давно это было и, не желая понимать таких очевидных вещей, что реактивная авиация предъявляет совершенно другие, особые требования не только к лётчикам, но и ко всем, без исключения, системам самолёта…, он продолжал стоять на своём:
- Срок передачи в войска первых десяти машин – до первого ноября! У меня всё! - он хлопнул ладонью по столу, резко поднялся со своего кресла и отвернулся от генерального конструктора, давая понять, что на этом их тяжёлый разговор окончен.
- Нельзя этого делать, товарищ министр! За два месяца устранить эти недостатки не реально! У нас нет такой возможности!
В войсках неизбежно начнутся потери. И не только в войсках…
Министр бросил короткий взгляд на генерального, отвернулся к карте и задрал голову вверх, рассматривая что-то в районе Новой Земли.
Генеральный продолжил:
- Случись отказ двигателей над городом – на головы мирных жителей обрушится более десяти тонн металла с вооружением и топливом…
После этих слов он понял, что разговаривает сам с собой, медленно повернулся и направился к выходу. Перед дверью вновь посмотрел на министра.
Тот демонстративно продолжал изучать карту Крайнего Севера.
Не мог министр отказаться от звезды Героя Социалистического труда. Ну, не мог….
Его представление к высокой награде уже третий месяц лежало в секретариате Президиума Верховного Совета.
Отказаться от своих обещаний о поставках современных самолётов с опережением плана на целых полгода, данных опрометчиво в присутствии первых лиц государства, он не хотел…, не посмел.
А лётчики… А что, лётчики? Им платят, будь здоров сколько! Пускай лучше изучают матчасть. А то привыкли, понимаешь, летать на фанерных самолётах. Да я сам на них летал!
Последнюю фразу министр произнёс вслух и тут же ощутил приступ тошноты.
В его воспоминаниях всплыли кадры того первого и последнего полёта на По-2, когда его тошнило с первой и до последней минуты полёта…
На ватных ногах, абсолютно обессиленный, с бледно-зелёным цветом лица, он, шатаясь, отходил от самолёта. Повернувшись к нему, он вновь ощутил приступ тошноты…
Министр потянулся к сифону, плеснул в стакан газированной воды и залпом выпил.
Посмотрел на дверь, за которой только что скрылся генеральный конструктор…
- Всё. Решение принято! Не до мелочей сейчас. Самолёт, как я и обещал, будет в строевых частях до первого ноября…
А у меня на кителе – заслуженная Звезда Героя социалистического труда! – громко произнёс он и погладил ладонью левый лацкан пиджака.
. . . . . . . . . .
Раздался громкий хлопок, и обороты правого двигателя стали стремительно падать.
- Сатурн, я Молния-4. Отказ правого двигателя. Ощущаю рысканье по курсу. Начинает уводить вправо…
- Молния-4. Задание прекратить. Ваша высота?
- Семьсот метров, на снижении…
- Молния-4, возвращайтесь на точку. Высота не ниже трёхсот метров…
Генеральный конструктор сжал кулаки…
"Нет! Нельзя поставлять машину в войска. Сырая она!"
Он с трудом промолчал и с нетерпением ожидал появления своего детища над аэродромом.
Серебристый "28-й" грациозно пролетел над СКП. За ним тянулся белёсый шлейф.
- Молния-4, остаток топлива?
- Шестьсот.
Генеральный и РП переглянулись.
По заданию к этой минуте полёта топлива должно оставаться, как минимум тонна двести.
- Молния-4, заходите на посадку. Контроль за остатком…
- Вас понял!
Голос лётчика прозвучал спокойно, словно он находился не в кабине аварийного самолёта, а на тренажёре.
- Только бы хватило топлива…, только бы хватило топлива…, - как заклинание повторял генеральный конструктор.
- Молния-4, дальний. К посадке готов…
- Я – Сатурн. Посадку разрешаю. Встречный четыре метра…
Время замерло. Как никогда.
Словно застыв между дальним и ближним приводами, самолёт, как птица, раскинувшая крылья, парил в воздухе…
Едва коснувшись бетонного покрытия, самолёт повело вправо. Лётчик парировал движение машины и удержал её на полосе. В этот момент выключился второй двигатель.
На этот раз несколько секунд драгоценного времени были на стороне экипажа…
- Сатурн, остановка второго двигателя. Нужен тягач…, - доложил лётчик-испытатель.
- Молодец, Миша! - генеральный вышел в эфир, не удержавшись, и хлопнул руководителя по плечу.
РП сделал глубокий выдох. На этот раз обошлось…
Через несколько минут генеральный осматривал самолёт, запретив кому-либо подходить к машине ближе десяти метров.
Он что-то записал в блокнот и повернулся к окружающим. Поманил пальцем командира экипажа и отвел его в сторону.
- Теперь, рассказывай, Миша. Что и как происходило с самого взлёта. И главное - как вела себя машина после отказа первого двигателя?
- Товарищ генеральный конструктор…, - уже менее официально начал доклад командир экипажа.
После того, как он покинул кабину, вскинул руку и попытался доложить:
- Товарищ генеральный конструктор…, - летчик оказался в крепких объятиях генерального.
Сейчас шёл неторопливый, обстоятельный и откровенный разговор с практически посекундным описанием произошедшего с самолётом.
Генеральный делал пометки, напротив некоторых записей ставил знаки вопроса…
- Миша, что скажешь после такого полёта? Я насчёт строевых частей… Только говори правду!
- Рано…, - единственное, что произнёс лётчик.
До трагедии над Берлином оставалось чуть более полугода...
11
Генеральный конструктор согласно кивнул головой:
- Знаю, что рано. Понимаю, что не всё сделано. Планер мы усилили. Перекосов уже нет... или?
Испытатель привык говорить правду. Это была многолетняя привычка отвечать не только за свою жизнь и жизнь этих красивых птичек ценою в сотни тысяч долларов.
Здесь цена - гораздо выше... Это была цена жизней лётчиков..., и не только.
- Взлетать приходится на максимале. Форсаж включать опасно. Движки разнесены широко, работают разрозненно. Разность в тяге достигает нескольких процентов.
Возникает значительный вращающий момент, и машина в долю секунды может слететь с полосы. А это..., - он замолчал.
Дальнейшие слова были излишни.
Генеральный конструктор в очередной раз понял ошибочность подобной компоновки самолёта.
Словно прочитав его мысли, Михаил Заварзин негромко добавил:
- Есть по этому поводу несколько мыслей...
Генеральный с интересом посмотрел в глаза первоклассному лётчику и уже без особого энтузиазма произнёс:
- Делись, чего уж там?
Он понимал, что при всей внешней красоте и необычности конструкции, этот самолёт очень сложен и имеет уже на начальном этапе своей жизни "детские болезни", которые вряд ли удастся излечить в ближайшее время.
Безжалостные слова испытателя заставили его остановиться...
- Ты считаешь, что высота катапультирования в сто пятьдесят метров недостаточна? - генеральный конструктор сам понял несостоятельность подобного риторического вопроса...
Он прекрасно понимал, что лётчики должны получить такую систему катапультирования, которая обеспечит им безопасное покидание летательного аппарата практически при любых скоростях и высотах полёта.
Конструкторские бюро сейчас работают на пределе своих возможностей.
Каждый метр, килограмм, секунды, выигранные в результате титанических усилий многотысячных коллективов, внушали определённый оптимизм, но этого всё равно было недостаточно.
Ещё бы полгодика на доработки... И не только системы катапультирования…
Однако жесткие указания срочно передать очередную партию самолётов до майских праздников порушили все планы.
Ничего не оставалось, как "взять под козырёк" и доложить об исполнении.
. . . . . . . .
- Командир, когда уже пойдем наших красавцев принимать? - старший лейтенант Юрий Янов буквально светился от предвкушения полёта на новеньких серебристых "Яках", которые стояли в ожидании на заводском аэродроме.
Ему нравилась эта машина. Да и вообще он любил летать, любил небо, любил свою работу, любил свою семью...
Правой рукой он провёл по левому карману комбинезона и улыбнулся.
Там у самого сердца рядом с партбилетом хранились несколько фотографий жены, сына и дочурки.
Его командир и лучший друг капитан Борис Капустин с большим энтузиазмом и почти детским восторгом воспринял задачу по перегонке четвёрки новеньких Як-28.
И теперь, за тысячи километров от родного гарнизона, на заводском аэродроме его подчинённые лётчики осматривали грациозные машины, отмечая весьма приятные изменения в оборудовании кабины и не только.
По сути, это был всё тот же самолёт, на котором они налетали по сотне и более часов, но явные отличия от предыдущих серий внушали оптимизм и уверенность в надежности авиатехники.
Заварзин подошёл к лётчикам, бурно обсуждавшим новые машины.
- Не помешаю? - он протянул руку и поздоровался с каждым.
- Михаил, - представился лётчик-испытатель и посмотрел на новенькие "Яки", которые лично учил летать…
- Хорошие птички, красивые... Тут такое дело, друзья...
Заварзин замолчал на несколько секунд, подбирая нужные слова.
- Есть у машины свой, особый характер. Впрочем, как и у других..., особенно только что выпущенных из цехов авиазавода.
Вам посадку с одним отказавшим двигателем приходилось отрабатывать?
Все, как один, закивали головами.
- По курсу лётной подготовки такое упражнение мы отрабатываем..., - Борис Капустин ответил за всех, понимая, что испытатель задал отнюдь не праздный вопрос.
- Капитан, я не про имитацию отказавшего двигателя, а про полную остановку одного из них. Иными словами - в случае его полного отказа...
Каждое его последующее слово экипажи ловили, словно заклинание.
Это потом уже придут изменения в Руководство по лётной эксплуатации изделия…
А сейчас им предстояло слово за словом, действие за действием, пропустить через себя драгоценные слова испытателя.
Через пару часов две пары Як-28 произвели взлёт, прошли над заводским аэродромом (по настоятельной рекомендации испытателя Михаила Заварзина) и устремились туда, в направление аэродрома своего предназначения.
Никто из восьми лётчиков не предполагал, что двоим из них, выпало направление полёта - в вечность...
Позади сотни километров. Всё шло штатно.
Но при пересечении воздушной границы между Польшей и ГДР "сердце" боевой машины экипажа Капустина - Янова заработало со значительными перебоями.
По этой причине завершающий этап перелёта закончился вынужденной посадкой на аэродроме Финов, вместо Цербста.
До пункта назначения оставалось всего каких-то сто сорок километров. Пятнадцать минут полёта...
"Инженерная мысль" трое суток продолжала поиски причин неустойчивой работы двигателей на самолете Капустина и Янова.
И произошло самое отвратительное - ни единого намека на какой-то сбой.
Отгазовали двигатели на всех режимах. Ни единого нарекания... Всё прошло штатно...
Утро 6 апреля 1966 года...
Борис крепко обнял жену и попрощался с ней...
Волею судеб его паре пришлось произвести посадку на родном аэродроме.
И сейчас, подойдя к входной двери, он вернулся и вновь обнял супругу.
- Борис, ты чего такой? Всё нормально? - Галина приобняла мужа.
- Да всё нормально... Наверное, просто устал, пора в отпуск...
- Ну, иди же...
Галина посмотрела вслед мужу.
Дурное предчувствие стало тошнотворно подкатываться к горлу...
Она мотнула головой, отгоняя прочь дурные мысли, немного похлопотала на кухне и подошла к окну, набросив полотенце на плечо.
Борис всё ещё стоял возле дома, переминаясь с ноги на ногу...
Бросил взгляд на родные окна, махнул на прощанье рукой и, ускорив шаг, направился вслед за товарищами на аэродром...
- Нарзан, я триста шестьдесят седьмой, прошу запуск парой! - спокойный голос капитана Капустина разорвал тишину эфира.
- Запускайте, - руководитель полетов привычно дал "добро", наблюдая, как обе машины начали поочерёдный запуск двигателей.
Через несколько минут пара серебристых "Яков" заняла исполнительный старт.
- Нарзан, я триста шестьдесят седьмой. Разрешите взлёт парой?
- Взлетайте. Встречный три метра. Набор 4200 над точкой...
- Вас понял. Взлетаем!... ПоооШли! - прозвучало в эфире.
Самолёты одновременно тронулись с места и, резво разгоняясь, устремились по полосе.
Через полминуты обе машины, сверкнув серебристыми крыльями, начали разворот вправо с дальнейшим набором высоты.
Перед входом в облака ведомый доложил:
- Справа на месте.
Тяговооруженность Як-28 была завидной, поэтому набор указанной высоты занял, как показалось, всего несколько секунд...
Пробив довольно плотную облачность, пара набрала положенную высоту и развернулась на курс 240... на Цербст.
Внезапно правый двигатель у ведущего пары "забубнил". Резкое падение оборотов и разворот самолета вправо.
Капустин парировал движение, но машина начала проваливаться вниз.
- Триста восемьдесят третий! Отойди вправо. У меня отказ правого двигателя. Возвращаюсь на точку...
Ведомый экипаж выполнил команду и потерял из вида ведущего.
- Триста шестьдесят седьмой, не вижу тебя, где ты?
- Триста восемьдесят третий, тебе маршрут по заданию! Я возвращаюсь! - ответил капитан Капустин.
Через несколько секунд предательски поползли вниз обороты и левого двигателя.
На движение РУД (рычаг управления двигателями) двигатели не реагировали.
Под самолётом экипажа Капустина и Янова расстилалась мягкая, похожая на перину облачность. Но под ней была земля..., жесткая и непредсказуемая.
Первая попытка запуска двигателей...
Неудачно... Снова попытка и вновь неудачно...
Самолёт всё ещё находился в облаках. Высота 3000 метров.
- Юра, прыгай! - скомандовал капитан Борис Капустин, понимая, что катапультирование штурмана значительно усложнит ему дальнейшее пилотирование самолёта.
Фонарь у экипажа был общий и после его сброса мощнейший поток воздуха ударит с неимоверной силой по пилоту.
Понимал это и штурман старший лейтенант Юрий Янов…
- Командир, я с тобой. Прыгнем вместе! - уверенно ответил настоящий друг.
Разорвав облака, "Як-28" стремительно нёсся к земле...
А вот этого лётчики не ожидали!
Под ними раскинулся... огромный Берлин.
Насколько хватало глаз - тянулись густонаселённые жилые кварталы.
Более пятнадцати теперь уже смертоносных тонн неслись на головы ничего не подозревающих мирных жителей столицы Германии...
Вдалеке мелькнула гладь озера Штессензее. А перед ним простирался покрытый зеленеющим кустарником пустырь.
Вот оно, то самое спасительное место, куда любой ценой необходимо дотянуть и попытаться произвести посадку.
Нет, не катапультироваться, а посадить погибающую машину.
Спасти её...
Высота катастрофически уменьшается, скорость падает, но самолёт пока ещё слушается ручки управления...
Появился шанс на спасение.
А в это время тысячи изумлённых берлинцев, задрав головы, наблюдали, как серебристый краснозвёздный красавец, оставляя за собой чёрный шлейф, стремился к земле...
Высота триста...
- Юра, прыгай!
- Командир, я остаюсь! - уверенно ответил Янов.
Ещё немного и вот он – тот самый спасительный пустырь...
Это же кладбище! Замелькали кресты и крыши склепов. Ручку до конца на себя!
Впереди озеро...
- Спокойно, Юра, садимся..., - это были последние слова Бориса Капустина.
И тут, как назло - перед ними дамба.
Едва не коснувшись крылом проезжавший по ней грузовик, серебристый "Як" с глубоким креном, который уже было невозможно исправить из-за потери скорости, рухнул в озеро, подняв огромный фонтан воды...
Через несколько секунд всё стихло. Берлинцы продолжили свои дела, ещё не понимая, что на самом деле произошло...
А несколько секунд назад произошла очередная трагедия, унесшая жизни двух настоящих Мужчин, Офицеров, Лётчиков, Героев...
Циничные представители английских спецслужб в эту же ночь приступят к демонтажу секретного оборудования на затонувшем самолёте, применяя водолазов.
Разумеется, больше всего их интересовала аппаратура государственного опознавания, установленная на советском истребителе.
Несколько суток будет идти грязная игра со стороны английских спецслужб.
Они станут утверждать, что тела летчиков ещё не найдены и продолжаются их поиски, а на самом деле их не интересовали тела наших героев.
Им важнее было изъять совершенно секретную аппаратуру.
Эти ... (не поворачивается язык назвать их подходящим словом) презрели Кодекс Чести Офицера, которому наши ребята были верны до конца, уводя погибающий самолёт от жилых кварталов многомиллионного Берлина...
Справедливости ради стоит отметить, что усилиями общественности спасённого от трагедии города и на их пожертвования рядом с местом падения самолёта будет установлена мемориальная доска.
А на прощание с советскими лётчиками в восточном секторе Берлина придут тысячи благодарных горожан с цветами.
И даже британское командование, видимо вспомнив об остатках своей совести, назначит почётный караул из подразделения шотландских стрелков.
Рядом с ними в скорбном молчании встанут в строй воины Советской армии, национальной народной армии ГДР, отдавая последние почести настоящим солдатам неба…
Указом Президиума Верховного совета Союза ССР за мужество и самопожертвование во имя спасения жизни жителей Западного Берлина капитан Капустин Борис Владиславович и старший лейтенант Янов Юрий Николаевич будут награждены орденами Красного Знамени (посмертно)...
"В могиле лежат посреди тишины...
Отличные парни отличной страны...
Светло и торжественно смотрит на них...-
Огромное небо... ОДНО НА ДВОИХ..."
Честь имею! И до новых встреч!
Всем мира и добра! С Уважением, искренне Ваш ПозитивчиК!
#армия и спецслужбы #люди и судьбы #рассказы и повести #приключения #мужество и героизм
