Они, молча, кивком головы – поздоровались, и прижавшись к стене, стали ждать своей очереди. Николой объяснил мне, что это – глухонемой. Он – тоже пишет...
Я заинтересовался. Словно поняв наш разговор, глухонемой забеспокоился, и дал нам понять, что б мы дали ему бумагу и карандаш. Я вынул из кармана записную книжку с карандашом, и подал их ему. Он написал в ней, несколько слов, и подал её Николаю. И вот что было написано в ней:
«В прошлом году я был отпуске, четыре месяца. За это время, я закончил длинную поэму: «Дума о Суворове», на современный мотив, и – разработал, заранее ошибочно сочинённую статью: «Философия и жизнь». Верь, друг, в родной деревне, на Украине, мне больше везёт»...
Я переговорил с Николаем, и написал его товарищу в той же книжечке:
«Не хочешь ли ты – придти к нам в литстудию. Занятия у нас бывают в библиотеке завода, каждый вторник, с 17-ти часов. Там бы ты показал свои вещи. Ведь тебе од-ному – трудно».
Прочитав то, что я написал, он задумался, глядя куда-то внутрь себя, и коротко отписал мне:
«Да мне, глухому, там будет скучно…».
И я – ничего не мог найти для него утешительного. Он был прав. Но виноват ли в этом он? И, что б не оставить разговор не законченным, я написал:
«На это смотреть не надо (мне легко говорить!)... Что будет тебя интересовать – можно объясняться, вот так, на бумаге».
И он написал:
«А знаешь ли ты, что я очень далёк от вашего окружения, кругозора. Мне нужен слух. И больше – ничего. А его у меня нет. И я занимаюсь – лишь для себя, забавляя своё уединение…».
Я тогда подумал, и написал ему:
«На первых порах, всем кажется, что он – забавляет своё уединение. А если у кого есть, чем можно забавлять и других, то это – уже выходит за пределы личного…».
И, что бы это выглядело более убедительно, я прибегнул к примерам:
«Возьмите, например, Николая Островского. А Ольга Скороходова. Ведь она – совсем слепоглухонемая. Писательница, и – научный работник. Пишет не только для себя… Так что, ограничивать себя этим – не надо…».
На это, – мой собеседник ничего не ответил. Но мне не хотелось выставлять наш разговор – пустым, незаконченным. И я спросил его в упор:
– Ну, как? ... Согласен? ... С нашей помощью…
И что бы поддержать его веру в себя, я добавил:
– Конечно, вы правы: в деревне для размышлений – лучше. Но я уверен, что придёт время, и вы выйдете за пределы своей деревни …
Собеседник мой помедлил, и ответил:
– Ваши советы очень хороши. Но я, в основном, занимаюсь литературоведением на украинском языке. Перевожу с русского, на – украинский. А коренное занятие на русском – лишь помешало бы мне. Дело в том, что я слышал украинскую речь, а русскому – я научился, когда уже был глухим… Жаль, что здесь – нет украинцев…
И я, опасаясь стать назойливым, – продолжил:
– Но, у вас, говорите, уже есть поэма. Для общего направления, не обязательно знать украинский язык. К тому же, мы можем, в какой-то степени, понять украинскую речь. Пусть, от нас такой детальной помощи не будет, но: нацелить, направить, где это можно, в наших силах.
Было видно, что ему я – достаточно надоел, И тогда я, примирительно, добавил:
– Ваше дело. Смотрите сами ...
Прочитав эти строки, мой собеседник – ничего не ответил. Тогда я спросил у Николая: как его зовут?
– Вася, – ответил он.
И я написал в записной книжке:
– Вася! Мы с тобой не знакомы. И извини, что я называю тебя на «ты». Не обижайся. Идя по жизни, – мы многое пропускаем...
И тут подошла моя очередь стричься, я заторопился, и написал:
– Прости меня, ну, а если что тебя заинтересовало – пиши...– И я дал уму свой адрес…
На это – он мне ответил:
– Может быть, когда-нибудь сойдёмся, и потолкуем, о чем-нибудь, полезном, – и написал мне свой адрес... и фамилию: Заречнюк Василий…
... С тех пор прошло много лет. Но сойтись нам с ним, так и не пришлось. Мы – глухонемые… в общении друг с другом …
