Случился в моём доме кот. Случайно.
Давно, в уже прошлом веке, когда в страну, неведомую и загадочную для остального мира, хлынули вместе с окорочками Буша и цистернами спирта "Роял" и те, кто охотился за духовной пищей, взалкав всего и сразу: от иконописи до русского авангарда.
В те годы Петербург чуть ли не ежедневно открывал выставки и демонстрировал (прости, "великий и могучий"!) всякие перфомансы-инсталляции. Сотрудничество с иноземцами в этой сфере было тогда просто неуёмным. В выставочном водовороте потел-работал и мой сердечный друг. Близилось очередное открытие очередной выставки. В музее - аврал накануне открытия.
Заказчики - иностранцы, отобедав, бродили по музейному пространству и обнаружили в завалах мастерских что-то подающее признаки жизни, извлекли это что-то и, полагая, что мой муж является, как и все русские, обладателем широкой сострадательной души ( нижайший поклон Достоевскому), сунули в его ладони шевелящийся комок. Передача сопровождалась напутственными словами о высокой миссии и праве самому, без иностранной поддержки, определить его дальнейшую судьбу. Муж, изумясь доверию, "дар случайный" принял. Мысль о том, что "дар" ещё и "напрасный" не оставляла его всю дорогу домой. Дома ждала жена. Я.
Банальность утверждения, что всё человечество делится на собачников и кошатников, неоспорима. Собачники любят, вторые снисходят к любящим. В доме моём, оказывается, все эти годы жил латентный кошатник. Я же зверь с оскалом. Склонна к рыку и словесно могу порвать любого, как тот самый Тузик грелку. Ну, в общем, кот с собакой.
То, что приволок, радостно приплясывая, мой кошатник, едва ли можно было причислить к семейству кошачьих. Это был розовый червяк, беспрестанно открывавший свой беззубый рот и являвший всем такую же розовую глотку вплоть до пищевода. Червяк прибыл не один - он, как выяснилось, дал кров беспокойным кровососущим, увидев количество которых, уже раскрыла рот я. Вся эта блохастая кодла была пинком отправлена в ванную, где я вымачивала их в трёх водах, сопровождая блохоискательство речитативом из табуированной лексики. Там же, в ванной, был определён пол гостя, не допускавший ни малейших сомнений, - мужской.
Червяк был ничтожно мал, слеп, не способен даже на мяуканье, но явно цеплялся за жизнь, чего-то требуя беспрестанно открывающимся ртом. Чего может требовать так настойчиво существо мужского пола? Еды.Несмотря на небольшой срок замужества, я уже твёрдо знала, что мужчинам свойственно ошибочно принимать желудочные спазмы за сердцебиение, а голод за любовь. Частым спазмированием они и вводят влюблённых барышень в заблуждение и в загс.
Я тыкала пипеткой с молоком в раззявившийся рот, пока не дождалась узнаваемой сытой истомы червяка. Тыкала настойчиво, день за днём. Открылись голубые очи и появился шерстяной покров той невыразительной расцветки, что моя деликатная приятельница назвала "камышовой".
Кот рос, матерел, наглел. Я не оставляла мысли отдать его в приёмную семью. Но камышовый был не дурак и съезжать с квартиры явно не хотел. Он вёл себя как резидент, втирающийся в доверие. Тандем кота с мужем сложился моментально, так как зижделся на почве общей любви к моей стряпне, и окреп настолько, что в кожаном портмоне благоверного рядом с моим, запечатлённом на фото светлым ликом красовалась теперь и морда "резидента". Втереться в доверие ко мне, визгливой таксе в душе со страстью к дрессуре всего и всех, - перед "резидентом" стояла практически невыполнимая задача.
Таксы - единственные собаки, обладающие не только интеллектом, но и чувством юмора - это было существенной причиной сближения меня и, как неожиданно выяснилось, кота с повадками таксы. Кот легко перенимал мои интонации и ни разу не оставил без ответа обращённые к нему слова. Он просекал иронию! Это даже можно было назвать разговором.
С моей "собачьей" методой воспитания усатый нахлебник смирился и даже выучился выполнять кое-какие команды. Поняв, что со мной не забалуешь, кот, несмотря на своё бастардное происхождение, постепенно приобретал повадки аристократа: был почтителен со мной и бесшумен, позволяя себе лишь тихое "курлы-курлы" с целью оповестить о посещении им отхожего места Он был деликатен и не орал истошно, требуя харч. Нет, он взбирался на стул и лупил лапой по краю скатерти, безмолвно прося себе еды. Это могло длиться часами. Молча. Такое упорство в достижении цели не могло не тронуть мою "собачью" душу. Но окончательное слияние сердец произошло в тот день, когда жизнь в очередной раз попробовала меня на зубок и, взвыв, я опустилась на ковёр и разнюнилась. Без всякого сентиментального мяуканья кот подобрался ко мне и, потянувшись на задних лапах, стал слизыввть слёзы с моих щёк. Я обомлела. Прописка была получена. Настала пора давать имя.
Довольно долго наша живность болталась по дому безымянной. Именем же своим наш кот-философ обязан ни много ни мало великому драматургу. Приходя домой, я шарила по стене в поисках выключателя и с занесённой по - балетному ногой, боясь раздавить кроху-"резидента", спрашивала в темноту:"Где ты, где ты?" Включался свет, навстречу, качаясь на коротких лапах, выползал камышовый...
Спустя какое-то время мой зов невольно уже полностью воспроизводил цитату из чеховского рассказа. "Где ты, Мисюсь?"- всё веселее горланила я на пороге, и, приветственно урча, под ноги мне катился шерстяной комок. Странное дело: и тут литературные вкусы наши сошлись - кот, видимо, тоже в душе ценитель Чехова, согласился на это девичье имя и отвергал дальнейшие попытки его переименовать,
Мисюсь прожил долгую кошачью жизнь в "холе и неге." Правда, пару раз "такса "его всё-таки "отходила" тапкой , но ведь это были ошибки молодости. Моей и Мисюсь.
