Август потянулся на лежаке, размял затекшую шею, поежился. Он всегда чувствовал Осень. Даже раскочегаренное солнце не могло скрыть постукивающие дождем каблучки. Она приходила под вечер, привычно обхватывала голову невесомыми руками и тихо шептала: «Кто Я?». Он ссылался на Зиму, чем непременно злил свою даму.
Осень садилась рядом, отряхивая с пышной юбки желтые листья, и гладила холодными руками загоревший от вечности торс:
- Наслаждаешься зрелостью?
- Живу,- вздрагивал он.
Поздняя любовь, приторная, как переспевшая ягода, и колкая льдинками прошлого.
Август ловил руки Осени и нежно сжимал торопливое время. До черной плесени на мокрой веранде ненавидел Сентябрь. Знал, Осень вернется к мужу. Виновато смотрел на располневшее Лето, исходившее плодами, и плакал, чувствуя край новой жизни. Что может быть горше курортных романов с послевкусием счастья?
Осень шутя вырывала ладонь и падала рядом.
- У нас впереди целый месяц.
- Всего один месяц, - поднимался он на локте и разглядывал рыжие волосы, подернутые инеем ссор.
Август срывал с лозы виноград, водил им по расслабленным сочным губам своей Осени, надкусывал плоть, слегка касаясь холодного тела.
Она превращала юность в вино, пьянила последними теплыми днями.
Лето видело шлейф из туманов. Тихо плакало рябью на мутной от пыли воде.
Впереди еще «бабье лето» - невесомые танцы покинутой женщины с ярким мужчиной.