Из цикла "ПлЕменные революционеры"
В черном для России 1917 году в страну хлынуло полчище т.н. "политических эмигрантов", которые на самом деле были обычными ненавистниками Российской империи, завербованными ее врагами, как явными (Германия, Австро-Венгрия), так и нацепившими маски "союзников" (Англия, Франция, США).
Эти черные "жуки-тараканы" забрасывались в Россию разными путями, кто в "пломбированных вагончиках", а кто и по морю-океану. Именно морским путем прибыл в Российскую империю некий Моисей Маркович Гольдштейн, о котором наш сегодняшний рассказ.
Мойша хочет в БУНД
В Волынской губернии, где родился и рос маленький Мойша Гольдштейн, было по-змеиному "тепло и сыро". Рек много, солнца тоже, от абрикосов ломились ветки. Но одними абрикосами сыт не будешь. Хотелось еще и денег, и славы. А слава, как учили мудрые и великие, добывается в бою. Поэтому решил Мойша активно воевать с властью, для чего уже в шестом классе гимназии начал бузить и рвать на груди рубаху за еврейский партийный союз БУНД, куда чуть позже он официально вступит.
Пока же с гимназией предстояло проститься (неблагонадежность - вот причина расставания), более того, немножко и в тюрьме местной посидеть пришлось за слова бранные и агрессию злобную против правительства царского. Но правительство это было невероятно гуманным и человеколюбивым, сроки отсидки обнуляя и журя неразумных отроков.
Отроки же еврейские, желая достичь беспредельного своего контроля над Русью-матушкой, кусались, царапались, а особо злобные торопились скрыться за границей, чтобы оттуда уже плеваться да обзываться в сторону родимой стороны, поскольку так смачней и безопаснее получалось.
Перекроить Россию под себя
Вот и суровый бундовец Моисей отбыл в Соединенные Штаты, где активничал против Российской империи по лекалам умудренных закройщиков мировой политики. Сам же Гольдштейн, чтоб не терять семейного ремесла и иметь контакты с Портновским Интернационалом, стал закройщиком, открыв свое ателье, которое по совместительству служило и штаб-квартирой борьбы с монархическими устоями и истинно русскими традициями.
Как поступил приказ от "Портновского Интернационала", так засобирался Мойша в дорогу, кроить уже на новом-старом месте по живому, не считаясь с криками и стонами русского народа, поскольку так учил кумир его Лейба Троцкий, который выделял Гольдштейна в топ-листе своих лучших учеников.
"Демон революции" не обманулся в своих ожиданиях. Моисей правдами и неправдами, не брезгуя никакими способами пролезания наверх (даже обольщением партийной активистки Стасовой, разменявшей пятый десяток и имеющей кличку "Гуща"), пробрался-таки к вершине большевистской пирамиды, где получил должность главного по пропаганде и агитации.
Посторонним В.
Тут пришла пора и псевдонимом обзавестись революционным, поскольку какой ты революционер без псевдонима. Желая выделиться и отличиться от других придумщиков, он оставляет за собой набор букв "В.Володарский", причем первый инициал так и остался однобуквенным, поскольку имени нового Гольдштейн себе не придумал, а со старым пожелал расстаться неумолимо.
Очень напоминает советскую версию мультфильма о Винни-Пухе, где рядом с домом Пятачка стояла табличка "Посторонним В." и никто не знал, что она означает.
Так и с псевдонимом Гольдштейна - даже Большая Советская Энциклопедия не нашла отголосков имени, спрятанным за буквой В. Зато фамилия однозначно трактуется по географическому признаку - в честь местечка Володарка, которое и ныне есть на территории "Украины имени Ленина", как метко заметил наш Президент.
Гаденыш-Пулемет
Основной работой В.Володарского было произнесение речей, а рабочим инструментом, соответственно, язык. Профессор Борис Куркин в своем историческом исследовании пишет, что "Мойшу бросали на самые ответственные участки, то есть митингации, когда надо было взять поверхность над конкурентами по звукоизвержению.
Нашего человека митингациями теперь не подивишь, и с характером и качеством аргументов, приводимых ораторами, он вполне ознакомлен. Так вот: в деле кого переубедить (синоним: переорать) Мойша зело превосходил и затемнял своих конкурентов, за что и получил в кругу своих подельников по партии погоняло Пулемёт, а также Гадёныш (что вполне характеризует личностные качества "министра болтовни", как его звали сами однопартийцы)"
Гаденыш-Пулемет в кратчайшие сроки закрыл 150 столичных газет и журналов, не исповедующих большевистские бредни. Общий тираж закрытых изданий составлял более 2 миллионов экземпляров. При этом, Главный Закрывальщик демонстрировал всем самодовольный золотозубый оскал-улыбку и редкую подлость характера.
Не только оппонентов, но и однопартийцев Гаденыша, раздражала его самовлюблённость и говорливость, что, как известно, является известным симптомом серьёзного душевного недуга. Порой он требовал, чтобы ему немедленно предоставили стенографистку – столь высоко он ценил своё красноречие.
И еще о женщинах
С подачи все той же Гущи - незабвенной Елены Стасовой - Володарский, не имевший даже законченного гимназического образования, был назначен комиссаром по делам печати, пропаганды и агитации в первом правительстве большевиков.
При закрытии очередной газеты Володарский давал "бронебойный" комментарий:
«Окопавшиеся в этой газете люди под видом опечаток распространяли лживые, провокационные слухи, готовили удар в спину Октябрьской революции...»
Как можно «под видом опечаток» распространять «лживые, провокационные слухи», для всех было большой загадкой.
Современники В.Володарского оставили воспоминания, что агитатор и пропагандист активно агитировал за любовную связь с ним и зрелых дам, и молодых партиек, и даже девочек-подростков.
Поговаривали, что именно за это комиссар и получил пулю от старшего брата девочки, которой домогался золотозубый педофил.
Что же случилось 20 июня 1918 года
Как и все ответственные партийные работники, В.Володарский "скромно" обосновался в гостинице «Астория» на Большой Морской улице. Каждое утро ровно в девять пятнадцать к подъезду отеля подкатывал шикарный «бенц» из бывшего императорского гаража и увозил Гаденыша-Пулемета по его пропагандистским делам.
Вот и 20 июня все началось как обычно, когда с утра Володарский выходил из "Астории" с дамой, ехал в редакцию на Галерную, распоряжался отвезти даму по месту требования. В этот день этим местом был Смольный, видимо, дамочки-работницы госаппарата были особенно любимы комиссаром по печати.
Потом авто снова возвращается на Галерную, затем обед в спецстоловой исключительно для партэлиты в Смольном. Что там про равенство и братство эти товарищи бормотали-то, не припомните?
Самое интересное начнется после трапезы и послеобеденного отдыха. Неудачный выезд на Николаевский вокзал, где голодающие железнодорожники были готовы побить Гаденыша, но его вовремя увели от орущей толпы.
Потом попытка найти властелина Петрограда Григория Зиновьева, ставшая безуспешным городским ралли по всем вероятным местам его пребывания. Нет нигде Зиновьева, хоть плачь, а тут еще время нового митинга на Обуховском заводе подходит. Зато из секретариата Зиновьева Володарский забирает сразу двух сотрудниц (приятное с полезным!) Нину Богословскую и Елизавету Зорину, которые и станут свидетельницами трагической развязки.
Некоторые историки называют Богословскую женой Володарского. Мне нигде не удалось найти никаких данных об их свадьбе-женитьбе, известно только, что через несколько лет Нина выйдет замуж и возьмет фамилию Тахнилевич. Пока же, очевидно, речь может идти о сексе по дружбе, по должности или просто сожительстве, как и полагается племенным большевикам и большевичкам.
Одна пуля - дура. А три - уже кучная стрельба
Как бы то ни было, авто летит в сторону Обуховского завода, и неожиданно замедляет ход. Кончился бензин - шофер разводит руками, жалуясь на жесткие лимиты топлива. Володарский решает идти пешком, но тут, откуда ни возьмись, навстречу - дядя с пистолетом.
Очень точно и грамотно остановился автомобиль. Просто ювелирно точно. С точки зрения дяди, конечно. Три выстрела, слившиеся в один. Нина Богословская констатирует смерть товарища Володарского (не зря на курсы медсестер в Первую мировую ходила) и приезд авто Зиновьева, практически моментальный после происшествия.
Писатель-историк Николай Коняев в своей книге "Люди против нелюди" дает еще одну версию (помимо педофильской) убийства Пулемета-Гаденыша. Это внутренние разборки большевистской верхушки, в коих Моисей-Агитатор поссорился с Моисеем-Палачом (Урицким), за что и был убит в темном переулке.
Язык твой - враг твой
Володарский в запале наговорил "нехороших вещей" на тезку Урицкого (типа, он из меньшевиков, и посматривает в их сторону), Зиновьев внимательно выслушал и ...поделился информацией с лидером Петроградского ЧК, который тут же дал сигнал своим людям к операции по устранению.
В "деле" были замешаны шоферы правительственного гаража, какие-то портные, "разносторонне ориентированные" эсеры и даже один царский генерал.
Следствие было организовано так, словно задача ставилась обратная, замести все следы и спустить дело на тормозах. Что в итоге и произошло, подтвердив внутренние разборки верхушки большевистской власти, которым уже на первом году "руления" страной надо было кого-то кусать, душить и убивать, что в целом очень напоминает поведение скорпионов в банке.
Только вот подохших скорпионов выбрасывают в грязь, а этих плЕменных укладывали на Марсовом поле, где с небольшим интервалом нашли свой "последний приют" оба "красных" Моисея. Урицкого пристрелит поэт Каннегисер через пару месяцев после кончины Володарского.
Поле, Марсово поле...
Вопрос только - зачем чудесное место, известное в ХVIII веке как Большое (или Потешное) поле, сделали кладбищем. До марта 1917 года там проводили военные смотры, фейерверки, парады (отсюда и последующее название – в честь римского бога войны Марса).
Там любила веселиться молодежь, на Пасху и Рождество устраивались народные гулянья, строили балаганы и аттракционы.
Февральская революция, как известно, прошла без больших жертв. Немногие убитые пролежали без погребения до марта, пока новым властям не пришла в голову идея их все-таки захоронить.
Как вспоминал художник Александр Бенуа, бывший свидетелем похорон,
«поговаривали, что ввиду недостаточного числа погибших в боях революционеров им добавили – для счета – несколько умерщвленных городовых».
Сначала хоронить хотели на Дворцовой площади. Однако потом эту безумную затею оставили, и начавшие уже разлагаться трупы зарыли в общей яме, поспешно вырытой на пустыре Марсова поля.
Вот как описал это событие писатель Иван Бунин:
«Я видел Марсово поле, на котором только что совершили, как некое традиционное жертвоприношение революции, комедию похорон будто бы павших за свободу героев...
Комедию проделали с полным легкомыслием.., из края в край изрыли и истоптали великолепную площадь, обезобразив ее буграми, натыкали на ней высоких голых шестов в длиннейших и узких черных тряпках и зачем-то огородили ее дощатыми заборами, на скорую руку сколоченными и мерзкими не менее шестов своей дикарской простотой».
Ну что поделать, любезный Иван Алексеевич, если любят революционеры всех мастей (а, плЕменные, особенно!) придавать масштабность своим гнилым делам за счет уродования исторических мест и красот, пытаясь соорудить среднее арифметическое между величием былой России и своими гаденышами, место которых рядом с окоченевшими скорпионами.