Время напоминает ребёнка, ведомого за руку, который постоянно оглядывается назад. Детские воспоминания обладают невероятной цепкостью и яркостью. Они скрываются в самых глубинах сознания, проявляясь порой в неожиданные моменты яркими вспышками памяти.
Насколько я себя помню, я всегда с трудом переносила дорогу. Эту автомобильную тряску и запах бензина, от которого меня начинало тошнить. Эта болезнь по-медицински называется "кинетоз", ну или, как говорят в народе, "морская болезнь". Как утверждают медики, она проявляется у людей со слабым вестибулярным аппаратом, что находится где-то во внутреннем ухе.
Сидя в автобусе на коленях у мамы, я начинала громко петь или декламировать стихи, к вящей радости пассажиров. Они широко улыбались глядя на меня. Понятия не имею, для чего я это делала. Возможно, так я подавляла приступы головокружения из-за мелькающих за окном автобуса картин или же мне просто льстило внимание людей.
Мы жили тогда в центре города, в длинном бревенчатом бараке. Одновременно с нами в этом бараке проживало несколько семей. Деревянное здание было вытянутое словно кишка, с одним общим узким коридором и просторной кухней. Мы, дети, вечно носились по коридору, создавая бесконечный шум и гвалт.
В нашей комнате была ещё одна дверь, от соседней комнаты, в которой также проживала другая молодая семья. Соответственно дверь была крепко заколочена, но кто-то повесил на дверной косяк железный отвес. Это такой инструмент цилиндрической формы с острым концом. Это потом я узнала, что он используется в строительстве для измерения вертикали. Бог его знает, кто его повесил и почему он висел там, на дверном проёме.
Мама с папой оставили нас под присмотром соседской девочки. Она школьница, следовательно на неё можно уже положиться, доверив детей.
Эльза, моя сестра. Она немногим старше меня. Эльза волочит стул к двери, где висит злополучный отвес, взбирается на него и дотянувшись кончиками пальцев до отвеса, начинает его раскачивать. Он принимается двигаться словно маятник, вправо-влево, вправо-влево. Туда-сюда. Туда-сюда. Внимательно наблюдая за всеми движениями сестры, я зачарованно останавливаю свой взгляд на гармоничных колебаниях.
Через несколько минут у меня начинает кружиться голова, и я принимаюсь голосить и завывать, прося сестру остановить его. Словно находясь под гипнозом, я не в силах оторваться от его амплитудных движений.
Эльзу же надо полагать, забавляют мои завывания. Она начинает ещё сильнее раскачивать отвес. Я начинаю ещё сильнее голосить. Эльза возвышаясь на стуле, злорадно веселиться, глядя на мои отчаянные вопли.
Не выдержав несправедливых страданий, я стремительно подбегаю к стулу, на котором стоит моя мучительница, и неистово начинаю его трясти. Вероятно, лелея себя надеждой, скинуть её оттуда. Эльза, крепко ухватившись за спинку стула, отчаянно пытается удержаться на нём, умудряясь при этом стукнуть меня ногой от досады. Я трусливо прячу голову в плечи и в то же время стремлюсь дотянуться до её ноги, чтобы в свой черёд укусить, дабы быть отмщённой за принесённые мне мучения. В общем, мы обе громко рыдаем в этих родственных баталиях.
Скорее всего, соседскую девочку не волнует, почему и из-за чего у нас возникла ссора. Она углубляясь в чтение, лёжит на диване, совершенно не обращая на нас ни малейшего внимания. В конце концов, видимо её достают непрекращающиеся вопли и громко захлопнув книжку, она подходит к нам. Вытерев у одной и у другой слёзы и сопли, всучает по яблоку.
Мы чинно сидим на диване вытянув ноги и грызём яблоки. Эльза быстро сгрызает своё и теперь пристаёт ко мне:
— Дай откусить! Ну дай!
— Не дам, — я ещё не забыла свою обиду и сердита на неё.
— Ну дай. Я только ма-а-аленький кусочек откушу.
Эльза наклоняет голову вбок и сближает друг к другу два пальчика – указательный и большой, оставляя крошечный зазор между ними. Так она демонстрирует мне размер своего укуса, хитро щурясь при этом.
— Нет, не дам! — не верю я сестре, в лице которой явственно проглядывается неприкрытое лукавство.
По этой причине я не верю Эльзе. Пряча руку с яблоком за спину, я хмурюсь и смотрю на неё сердито. Эльза ещё некоторое время настырно клянчит, пока наконец не приводит самый решающий аргумент.
— Если ты сейчас же не дашь мне откусить, то я пожалуюсь маме, что ты не съела суп. Вот! — торжествующе произносит она и высовывает язык.
Тут я сдаюсь. Нехотя протягиваю ей руку с крепко зажатым яблоком. Растопыриваю пальчики как можно шире чётко обозначив границы дозволенного. Эльза обхватывает двумя руками мою руку, тщательно примеряется и широко открыв рот, как акула вонзается остренькими зубками в яблоко. Наконец надкусывает и поднимает лицо. Я вижу зажатый в её зубах громадный кус.
— Аааа! — с ужасом кричу я, — Ааа! Ты сказала что откусишь только маленький кусочек!
Эльза, вытащив изо рта законную половинку моего яблока, громко и противно хохочет. Этим ещё больше вызывая у меня желание злиться на неё.
— Моё яблоко, — рыдаю я, глядя сквозь крупные слёзы на оставшийся жалкий огрызок в моей руке, — Ты откусила половину моего яблока!
В той же самой степени у меня вызывал панический ужас колышущиеся от ветра лёгкие тюлевые занавески на окнах. Я подбегаю к маме, дёргаю её за подол платья и кричу: — Качается! Качается!
Мама занимаясь готовкой или уборкой не сразу понимала меня. Я тогда плохо разговаривала. Я ошалело бегаю по комнатам, бесконечно причитая: — "Качается! Качается!"
Вполне вероятно, что это мои самые ранние воспоминания. Самые яркие и ощутимые в своих проявлениях. Потому что взрослая, я рассказывала об этом маме, и она искренне недоумевала.
— Ты не можешь этого помнить, — удивлялась она. Ты тогда была слишком мала.
А я не просто помню, я ощущаю это всё до сих пор. Мой маленький сын тоже любил громко петь в автобусе, сидя у меня на коленях. Показывал пальчиком в окно, когда мы проезжали по мосту через небольшую речушку, и звонко спрашивал на весь салон.
— Мама, это море?
Или начинал громко петь импровизируя какую-нибудь незамысловатую песню. Лица пассажиров расплывались от умиления в улыбке, а я тихонько улыбалась про себя. Улыбалась и думала о повторении и круговерти необратимого времени, которое как маятник качается, унося нас в прошлое или повторяя нас в наших детях.
Тик-так, тик-так, тик-так. Отсчитывает уходящее время маятник нашей жизни, с каждой прожитой секундой сокращая отмеренное нам время.
Ведь жизнь так быстротечна! Нельзя вернуть назад прошлое. Нельзя ничего повторить и от осознания неизбежности этого закономерного процесса, жизнь становится желаннее. Каждый прожитый миг уникален и тем самым прекрасен.
Так пусть этот благословенный маятник времени качается целую вечность, не останавливая и не прекращая задуманный кем-то Вселенский ход. Возобновляясь вновь и вновь в наших детях, внуках и правнуках.
Не в этом ли и заключается смысл существования всего живого на этой планете? В великом круговороте вечной жизни, куда смерти доступа нет и не будет.
