1.
Ах, если б это был караван, блуждающий по пустыне: из века в век, от колодца к колодцу… И мысли рождались бы сами, как рождаются дети в пути, а ветер перелистывал бы страницы… И мы читали бы их с замиранием сердца: чем же кончится путь? И мы шли бы по следу, то теряя, то обретая след, словно Бога в пустыне… Чем же кончится путь? Куда ты ведёшь нас, вожатый? Но, увы, никуда не ведёт нас вожатый: он заблудился в себе, ибо мир заблудился…
2.
Бог, зачем Ты оставил людей?
на кого Ты покинул творение?
Застилает глаза песок.
Караван идёт на восток,
на север, на запад, на юг…
Всюду – пустыня.
Везде – каюк!
Но там, за гранью миража,
мне вновь мерещится пейзаж.
И я иду, и вас веду –
я знаю: нет предела мысли,
особенно, когда в бреду
мы возвращаемся туда,
откуда вышли…
3.
- Кто ты, Каид?
- Вождь и поэт.
Отец мой убит,
я – ещё нет.
Мой караван
движется вслед
прожитых лет,
как суры в Коран.
4.
Мир бессюжетен, сиюминутен, как солнце, выбрасывающее протуберанцы. Если бы мы сохраняли в себе информацию, как солнце – энергию протуберанцев, мы бы взорвались и солнце тоже. Я не успеваю нанизывать мысли мои на сюжет, я даже не могу составить мозаику – только случайный калейдоскоп, чтобы разум не разорвался. По ночам для успокоения я подсчитываю в небе звёзды, днём подсчитываю песок.
5.
А может, лучше на глазок
подсчитывать и звёзды и песок?
И смысла не искать в бессмыслице:
зачем топор, электростул и виселица?
Казнить и миловать, и заново казнить,
и, совершенствуя больное племя,
спокойно говорить себе: «Каид,
песочные часы – ещё не время.
Сверяй по солнечным часам,
кто твой отец и кто ты сам.
Казни неверных, раз такая эра, –
глядишь, и в них потом проснётся вера».
6.
Я – Моисей,
я вожу по кругу народ.
Сорок лет будет длиться мой хоровод,
пока последний раб не умрёт.
Да, я жесток –
под ногами не жёсток песок.
Что мне делать с народом,
который вконец одурел?
Бог повелел –
я повёл:
я ослушаться Бога не смел.
Да, Он жесток,
но на то он и Бог.
Под ногами не жёсток песок.
А ты, Каид,
Бога послушал или отца?
Эхо
тебе заменило гонца.
7.
В песочнице дети играют в войну.
Рушатся замки, храмы, дворцы.
Люди перестали уважать друг друга.
Там, где когда-то Бог насадил сад,
бродит сошедший с ума солдат.
Ноги его утопают в песке.
Он ищет ребёнка, которого он убил.
«Авель!» – кричит он.
Но голос его утопает в песке,
как ноги.
Райский синдром называется эта болезнь,
когда всех загоняют в Рай.
Мёртвый ребёнок целует сапог.
Молчит Каид…
А где же Бог?
8.
Молчит Каид…
И Моисей молчит…
Сник Зороастр…
В себя ушёл Брахман…
И Будда замер как бархан…
Псалмом пустыню огласил Давид:
«Бог жив!»
И ожил золотой песок,
и улыбнулся караванщику верблюд.
Друг другу улыбнулся люд:
«Слыхали?
На Земле родился Бог!»
25 – 26 января 2014 г.
Постскриптум,
написанный ранее –
за 40 лет до «Каида», в 1974 году.
Караван
Среди песков, среди развалин разума,
где кто-то радовался, кто-то горевал,
упрямо движется двугорбый караван…
Верблюды – мы, одной цепочкой связаны.
Среди несбыточных, но ясных миражей
идём вперёд походкою усталой,
не возвращаясь по законам виражей,
довольствуясь надеждой самой малой,
что впереди колодца океан
нас напоит до новой остановки…
Верблюды – мы, двугорбый караван,
мы как один и как мы одиноки!
Пустыня жжёт, молчит и не кончается,
пересыпаясь постепенно в звёзды…
Мелькают мили, километры, вёрсты…
Погонщик, словно маятник, качается.
Который век шагает караван.
Погонщик всё надеется на чудо,
что вот откуда-то из ниоткуда
ударит вдруг беспечности фонтан!
И, заражаясь страстью человечьей,
мы продолжаем бесконечный путь,
чтоб, наконец, на остановке вечной
под настоящим деревом уснуть…
Оскар Грачёв