Погасивший фары внедорожник Great Wall стоит во тьме холодной и сухой центрально-азиатской пустыни, циклически озвучивая мучительное ожидание немелодичным рокотом работающего двигателя. Включен отопитель, но это не спасает от озноба. Проходящие минуты тягучи как глухой плотный мрак, поглотивший пространство за стеклами автомобиля. Сидящий спереди водитель нервно перебирает пальцами по рулю. Свинцовая тревожная духота салона напоминает китайскую камеру пыток, только готовящуюся явить жертве все свои изобретательные садистские фокусы.
Меланхолию невыносимого предвкушения нарушают резко открывающиеся двери. Яркие светодиодные фонари, разрубающие, казалось, непобедимый, плотный узел темноты бьют прямо в глаза из распахнувшегося безразличного холода пустыни. Грубые властные мужские выкрики, сопряженные с аргументами силовых приемов — сидевшая внутри машины пара в два счета оказывается лежащей лицом в мерзлом песке, покрытом колючими льдинками. Китайский спецназ — истинные профессионалы. Сработано безупречно.
Болина снова начало рвать. Концентрация на воспоминании, давшаяся с таким трудом снова сдалась под натиском нестерпимого всепоглощающего страдания.
Его тело было сосудом абсолютной боли, а душа — вместилищем самого абиссального ада, доступного человеку в границах биологического существования. Шли четвертые сутки невыносимой вечности — героиновой ломки. В самом лучшем случае ему остается еще месяц. А точнее, некая астрономически огромная единица измерения времени, неподдающаяся никакому человеческому осмыслению: световые года, безжалостно и неминуемо заполненные всем возможным ужасом и хаосом, сфокусированном именно на Болине. И все это ему предстоит пережить в полном одиночестве, заключенному в небольшое запертое помещение, покрытое охровой краской.
Как он оказался в этом экзистенциальном тупике, что привело его сюда? Ответ на этот вопрос был вполне понятен с точки зрения причино-следственной логики, но совершенно непостижим в катастрофичности эмоциональной хронологии.
Болин родился и достиг судьбоносного 15-летнего возраста в Урумчи, столице китайского региона Синьцзян-Уйгурский автономный район, в зажиточной семье одного из самых влиятельных людей во всем Западном Китае Ксинкая Бохая (этнического ханьца, приехавшего некогда покорять новые горизонты из Пекина) и Жасмин (местной уйгурки). Впрочем, его родители познакомились вовсе не в Урумчи, а в столице Поднебесной. Некогда Жасмин хотела стать медийной персоной или моделью, однако её необычной и ценимой в Китае внешности большеглазой тюркской красотки не хватило для успешного продвижения в этом жестком бизнесе и она была вынуждена вернуться на родину с несбывшимися мечтами. Тем не менее, пекинские приключения все же сыграли значимую роль в её судьбе. Кратковременная интрижка с представителем пекинской золотой молодежи Бохаем после их встречи в Урумчи переросла в полноценный роман, с последующей свадьбой и рождением двух сыновей. Этнические бунты, с особенным резонансом сотрясавшие Синцзян в нулевые и десятые, не слишком отразились на семье Ксинкай. Следствием этой напряженности стал только почти полный отказ от общения с уйгурской родней и изменение в официальных документах национальности Жасмин на китаянку. Брат Болина выучился в Принстоне и сейчас занимал высокую должность в американском представительстве одной китайской технологической компании. Сам же Болин учился в лучшей в Урумчи школе. После отец хотел отправить младшего сына постигать естественные науки в Массачусетский технологический институт. Предполагалось, что Болин впоследствии составит компанию брату, заняв ответственный пост в той же корпорации, благо он был очень смышленым и активным подростком, обладающим, помимо прочего, не дюжей физической силой. Болин был хрестоматийным победителем-тираном, радуя преподавателей и родителей, и, наводя ужас на сверстников, большую часть которых он откровенно презирал и терроризировал. У него все удавалось, он везде был лидером, но чего-то все же не доставало. Его жизнь постепенно стала серой рутиной непрерывных экзистенциальных выигрышей. Хотелось сильных острых ощущений, хотелось чувствовать напряженный нерв жизни, а жёсткий график и определенность планов не оставляла места остроте непредвидимого. Выход был найден быстро — Болин связался со троюродным уйгурским братом, Омаром, от которого все родственники давно отреклись, потому как он промышлял продажей разного рода наркотиков, финансируя в итоге сепаратисткое движение Исламское движение Восточного Туркестана, признанное террористической организацией. Сначала Болин испробовал все доступные виды легких наркотиков. Но этого ему показалось мало. В итоге, приняв несколько раз афганский героин, он уже не смог остановиться. И родители, и Болин были занятыми людьми, и общаться им приходилось не слишком часто, кроме того, отец щедро снабжал младшего сына деньгами на карманные расходы, поэтому последнему долгое время без труда удавалось скрывать свою зависимость. Тем не менее, аппетиты Болина росли, кайфа хотелось все больше. Денег стало не хватать. Болин даже перешел на рэкет школьных сверстников. Но этого ему также было не достаточно. Тогда он пошел на крайние меры — с помощью Омара использовал схему кардинга и снял со счетов американских банков все накопления, на которые его отец каждый месяц откладывал деньги для будущего обучения сына в Массачусетском технологическом институте. После обналичивания приличной суммы, составляющей около 50 000 USD, возникла необходимость спрятать их и периодически проверять тайник. Кроме того, его родители, несмотря на редкое общение, явно начали подозревать неладное, а дозы требовались все чаще и больше. Так в один из дней Болин исчез из дома, никому и ничего не сказав.
Воспоминание в очередной раз оборвалось. Тело трясло в жутком ознобе, несмотря на то, что рвотные массы уже вышли из него прямо на новенький дешевый линолеум, позывы не прекращались. Все тело болело, некогда сильное сознание находилось в густом тумане сильнейшего ужаса, посреди которого высился колоссальный непоколебимый айсберг ангедонии.
Чтобы хоть как-то отвлечься, он продолжил вспоминать жуткие события недавнего прошлого.
Через некоторое время после побега Болина из дома по всему Урумчи начались облавы на наркопритоны и точки торговли запрещенными веществами. Скоро городские запасы героина опустели. Оставшись на двое суток без дозы, Болин впервые в полной мере ощутил, что такое ломка. Если героиновый кайф — это как любовь, помноженная на бесконечность, то героиновая абстиненция — как расставание, подлая и невыносимая боль которого остервенело крутится в безжалостной петле Мебиуса, заключая в себя всё существование без остатка.
Тайник Болина обворовали, но, благо, у него еще оставались припасенные наличные, которых бы хватило на некоторое время. В конец измучившись, не желая ждать, парень напросился в попутчики к курьеру-уйгуру, отважившемуся выехать к месту тайника посреди пустыни Такла-Макан. Наркотики поступали в Западный Китай из среднеазиатских республик бывшего СССР, чаще всего через тянь-шаньские перевалы Киргизии и Таджикистана. Однако в последнее время процесс упростился: из-за китайских инфраструктурных проектов Нового шелкового пути, предполагающих строительство сети современных железнодорожных и автомобильных магистралей, призванных связать Восточную и Западную Евразию через Среднюю Азию, контроль на границе ослаб и провозить наркотики стало легче. Болин слышал от Омара, что трафиком героина занимается некий русский с псевдонимом Дэн, бывший военный, который адаптировавшись к укладу жизни новых государств Средней Азии, не преминул урвать свой кусок пирога.
Синьцзян — один из самых беспокойных регионов Китая. Часть мусульман-уйгуров, уже больше полувека мечтающих о независимости, активизировали террористическую деятельность в начале 21 века, на что Пекин ответил максимально жестко, установив фактически военное положение, применяя к уйгурам драконовские меры перевоспитания, вплоть до заключения многих из них в концентрационные лагеря на несколько лет. Китайские власти, запустившие в некоторых уголках страны систему социального рейтинга, связывающего через единые big data центры персональную информацию о законопослушности, политической благонадежности и финансовой дисциплине, без особого труда установили тотальную слежку за автоматически считающимися неблагонадежными уйгурами. С помощью серверов различных государственных органов, камер наблюдения, опознающих людей по лицам с помощью нейросетей и шпионских возможностей программ для смартфонов, они фактически воплотили в жизнь цифровую антиутопию для одной отдельно взятой нации. Тотальный сбор генетических данных тем более не оставил шансов никому из аборигенов бывшего Восточного Туркестана остаться за пределами фокуса всевидящего ока власти. В таких условиях уйгуру-перевозчику разумеется приходилось хитрить. Установленный на его автомобиле контрольный GPS-передатчик (они обязательны для всех машины в Синьцзяне) подсоединялся через декодер к другому аналогичному устройству, зеркально дублирующему данные, передающие в итоге ложное местоположение автомобиля. Эта система включалась на некотором удалении от Урумчи, чтобы запутать следы. Болин поначалу сидел в багажнике за коробками и одеялом, которые водитель якобы вез для своих родственников в одну из удаленных деревень на границе степей и пустыни Такла-Макан. Когда блок-посты на выезде из города, и далее по трассе были пройдены, после съезда на второстепенные дороги, где камер наблюдения было намного меньше, Болин перелез из багажника на заднее сиденье. Далее была остановка в условленном месте, ожидание в режиме стелс человека из тайника в пустыне, и злосчастный арест, который Болин недавно с усилием воскрешал в памяти.
Ушлые полицейские сразу опознали в Болине пропавшего подростка, но не поспешили сообщить родителям, прежде они раскрутили его на показания. Разумеется, документально вся операция была бы оформлена безупречно, никто бы ни к чему не придрался. Все это не составило особого труда, Болин был готов пойти на все лишь бы спастись от ломки — оперативники пообещали в награду за честность дозу кокаина. Уже тогда Болин успел прочувствовать на себе все жуткие особенности героиновой абстиненции — его воли и личности больше не существовало, некогда сильный и принципиальный парень теперь был готов абсолютно на все ради удовлетворения своей всепоглощающей химической потребности. Он превратился в слабое, больное животное. Болин дал исчерпывающие показания на своего троюродного брата Омара, получив за предательство кратковременное облегчение кайфа. Конечно, Болин прекрасно знал, что он фактически убил Омара — торговля наркотиками, да еще и связи с террористами — это однозначная смертная казнь. Он слышал как проходит эта процедура — в приговоренного стреляют так, чтобы тот оказался в состоянии между жизнью и смертью, затем его агонизирующего везут в госпиталь, где вырезают все органы, которые можно использовать для пересадки. Получается своеобразное варварское искупление грехов перед обществом. Тот факт, что Болин стал кокаиновым каином — убийцей и предателем — почти не тревожил его. Что было действительно важно — так это неминуемое наступление ломки, которую теперь вряд ли получится снять. На следующие сутки появился отец. Он ничего не сказал Болину, теперь он с ним вообще не разговаривал. Было очевидно — отныне сын для него фактически мертв.
До этого отец возлагал на Болина большие надежды и доверял ему. Ксинкай Бохай был одним из значимых людей, организовавших в Синцязне высокотехнологичное полицейское государство всеобщего контроля, сильно расширив фактическое применение цифровой системы социального рейтинга. Фактически, такой порядок позволял автоматом отправлять особо неблагонадежных уйгуров в лагеря культурного перевоспитания и держать в страхе и под контролем тех, кто туда так и не попал. Это было хорошим шансом увеличить влияние и благосостояние, без риска как-либо пострадать. Ксинкаи числились этническими китайцами. Большая часть ограничений не затрагивала их семью. Тем более, как любил цитировать Оруэлла сам Бохай — «все люди равны, но есть те, кто равнее других».
Отец специально приглашал Болина поприсутствовать на беседах с высокопоставленных гостем из Пекина, с которым Бохай одухотворенно и поэтично философствовал на тему разворачивающихся преобразований:
«То, что мы сейчас делаем — одно из величайших изобретений китайской цивилизации. Это новшество уровня бумаги, пороха или Великой стены. Здесь, в Синьцзяне, на этой новой границе (Синцзян — новая граница в переводе с китайского — Прим. автора) мы обкатываем величающую технологию нашей эпохи, как некогда здесь же испытывали наше оружие сдерживания — атомную бомбу. Система социального кредита несет в себе колоссальные возможности — впервые за всю историю общественная структура станет максимально справедливой: честным людям воздастся по их заслугам, а подлецов неминуемо настигнет возмездие. Преступности не останется. Резкое снижение правонарушений доказала на примере Эквадора и ряда китайских городов даже обкатка сырой, откровенно недоработанной технологии. То, что мы осуществляем — это натуральная материализация кармы. Разве не об этом мечтали на протяжении веков философы и государственные деятели, разве не в этом сущность идеального общества? Я очень надеюсь, что скоро мы доработаем технологию и распространим ее на весь Китай…
Будем честны, в своей глубинной основе концепт Бога существует в целях общественной интеграции и регулирования. Каждая цивилизация изобретает своего Бога. Сейчас мы на заре эпохи Бога, состоящего из нейростей и искусственного интеллекта, Бога который будет настолько же непознаваем для своих создателей, насколько и предыдущие, но будет при этом наиболее объективным, человечным и понятным, чем за всю предыдущую историю. К тому же, нам не нужны будут храмы и армия служителей со смутными обязанностями — этот Бог будет иметь вполне определенное материальное хранилище в виде серверов и квантовых компьютеров, размещенных в big data-центрах…
Система тотальной слежки, использование искусственного интеллекта и нейросетей открывает невиданные возможности для автоматической систематизации данных о человеческом поведении, его прогнозировании и коррекции. В последующем на основе этой информации можно конструировать любое общество куда более эффективно, чем за всю предыдущую историю, строить его по лекалам аксиом, победивших в соревновании идеологий и парадигм. Конечно, по началу будут и перегибы, но ведь цель оправдывает средства…
Разумеется, тайна человеческого бытия не в его основах — они, как раз таки просты и понятны, тайна, как и дьявол, по известному западному выражению, кроется в деталях. Ни одно человеческое сознание не сможет разгадать эту тайну, так ни один человек не сможет впитать и обработать весь этот колоссальный массив информации и подняться до высот объективного наблюдателя чужого и собственного существования. Безусловно, с этим может справиться только совершенная технология…
Западные общества уже сейчас в ужасе от того, что мы делаем. Они считают, что мы воплощаем оруэлловскую антиутопию — Большой брат и так далее. Кстати, ирония в моем имени и имени сына, они ведь тоже обыгрывают тему Большого брата. Получается забавная и пророческая игра слов и смыслов. Ха-ха… (значение имен: Бохай — море старшего брата, Болин — дождь старшего брата - Прим. автора).
Вот и отлично, теперь остается два варианта — этот процесс либо довершит крах свободолюбивой западной цивилизации, либо подчинит её. Шанс будет только у пограничных обществ, наподобие российского, недаром первый наш офис в Европе открыт именно в Москве. Сейчас мы находимся в наилучшем положении — прекрасный и онтологически лаконичный англо-саксонский прагматизм, простое и надежное американское it works было неплохо воспринято нашим обществом, оно наложилось на деликатную естественность и сглаженность восточноазиатской цивилизации, сопряженную с принципиальностью и исполнительностью конфуцианской культуры. Безусловно, наша технология спасет китайский исторический коллективизм от проказы атомизированности и эгоистичности западного образа жизни. Мы синтезируем только лучшее от Запада и Востока. Терракотовая армия — 8 100 светло-коричневых глиняных статуй воинов стоящих ровными рядами, каждый со своим лицом. Отличный пример — каждая внешность уникальна, но сделаны они из одного материала и по одной технологии, при этом они сохранны больше двух тысячелетий. Что может быть надежнее отработанной технологии? Также будет и с нашей цивилизацией — мы наденем на наш народ глиняные маски нового идеального образа жизни, которые врастут в ткань нашего общества и станут в итоге его сутью. Этот век однозначно будет китайским и не в последнюю очередь благодаря этой технологии. Со временем за границами Великого китайского фаерволла будет хаос, а у нас гармония. Да здравствует наша новая победа!»
Воспоминание опять оборвалось. Миллионы игл, пронизывающие, казалось, каждую клетку тела неумолимо терзали Болина. Несмотря на обессилевший организм, он во внезапном приступе паники вскочил со своего лежащего на полу тонкого матраса и принялся интенсивно кружится по комнате, расцарапывая кожу головы до крови и вырывая клочки волос. Сердце тревожным набатом отдавалось в обветшавших стенах висков, перекачивая отравленную кровь. Этот танец безысходности продолжался очередную мучительную бесконечность и закончился сильным головокружением. Потерявший равновесие парень жестко ударился об охровую холодную стену. Его вновь вырвало, на этот раз желчью — пищеварительная система, видимо, была совершенно опустошена. Из озноба Болина бросило в жар — трясущийся в жутком треморе он прислонился лбом к холодной стене, забрызганной его пищеварительным соком, и стал медленно соскальзывать по ней вниз. Ему казалось, что гладкий, тяжелый и холодный бетонный монолит проходит прямо через голову, колоссальным лезвием парадоксально рассекая мозг надвое, проходя тяжелым давлением через все существование. Оказавшись через мгновение в углу между стеной и полом, Болин снова почувствовал холод и свернулся трясущимся от озноба калачиком. Он возобновил попытки спрятаться из чудовищного «здесь и сейчас» в прошлом (надежда на лучезарное будущее была крайне призрачна). Очередное непроизвольное воспоминание однако было совсем не позитивным.
После того как откупленного от полиции Болина привезли домой, отец пригласил домой одного из лучших наркологов Западного Китая, объяснив ему, что его племянник подсел на героин и сейчас испытывает ломку. Просьбы врача осмотреть зависимого родственника не были удовлетворены. Тогда доктор описал примерную картину настоящего и будущего Болина с точки зрения медицины:
— Наркотик фактически заменяет основные ноотропные гормоны и нейромедиаторы, такие как серотонин, дофамин и эндорфины через синтетическую химическую стимуляцию. Таким образом, восприимчивость синапсов мозга притупляется, они уже не воспринимают стандартные вырабатываемые организмом дозы нейромедиаторов, более того, способность самого организма вырабатывать эти вещества постепенно атрофируется. После прекращения приема психотропа наступает острое биохимическое голодание мозга. Его нарушенная регуляция больше не поддерживается искусственно и оказывается наедине с гормональной пустотой. В таком состоянии на человека обрушивается весь спектр негативных эмоций, потому как адреналин, норадреналин и кортизол не только не уравновешиваются упомянутыми нейромедиаторами, но их выработка провоцируется субъективным лишением химического стимулятора. Причем происходит это разом и не прекращается до тех пор, пока организм не восстановит нормальную регуляцию, а произойти это может в лучшем случае через месяц непрерывных мучений. Полное восстановление организма можно ждать при самом оптимистичном сценарии не раньше, чем через полгода. Вообще, тело наркомана буквально разлагается, так что выздоровление сложный процесс. В его ходе без медицинского наблюдения человек вполне может умереть. Кроме того, чтобы смягчить страдания от абсолютно не выносимых, до тех, что немного меньше напоминают непрерывную садистскую пытку нужно…
Однако отец Болина не стал слушать дальше, резко попрощавшись с доктором и щедро заплатив тому за молчание.
Встреча была организована так, чтобы младшего сына не было видно, но он бы все отлично слышал.
После этого отец увез Болина в строящуюся гостиницу эконом-класса, возводимую его компанией. С типичной китайской быстротой один из номеров на пятнадцатом этаже был переоборудован под тюрьму — на окно с внутренней стороны была установлена решетка — так, чтобы из него невозможно было выброситься. Стекла обклеены пленкой, для предотвращения его разбивания на осколки. Стены комнаты окрашены охровой краской, посередине брошен тонкий матрас и подушка без наволочек. У номера свой санузел — унитаз и умывальник с поддоном для душа. Зеркал нет. В импровизированной тюрьме висели камеры, обозревающие каждый возможный угол — от них негде было спрятаться. Железная дверь явно позаимствована из тюрьмы или изолятора — железная массивная створка с небольшим окошком для передачи еды. Пища, кстати, тоже типично тюремная — скудная и невкусная. Впрочем, Болин все равно ничего не ел и даже почти не пил — аппетита не было, к тому же адская боль, пронизывающая все тело также к этому не располагала. Надзирателем за блудным сыном были поставлены одни из отцовских охранников — брутальные и неразговорчивые грузные уйгуры (братья-близнецы), которые почему-то всегда были очень неприятны Болину. Все это указывало лишь на одно — все мучения героиновой абстиненции Болин должен будет пережить в одиночестве без всякой помощи и поддержки, даже без шансов убить себя или сбежать. Выживет он или умрет — его отцу явно было наплевать. Болин больше не был для него не только сыном, но и человеком. Его больше не существовало. Никто не знает, что он здесь. Мать же до сих пор считает его пропавшим без вести, вся операция была осуществлена в тайне от нее. Если бы отец не откупил сына от полиции, его ждало бы принудительное лечение и специальное образовательное учреждение, однако он рассудил по своему, и то наказание, которое сейчас переживал Болин, было на порядок страшнее.
Болин почувствовал резкий позыв к дефекации. Он только успел снять штаны, как его пропоносило прямо на пол (сил и времени идти до туалета не оставалось). Дурно пахнущие фекальные массы, взявшиеся непонятно откуда (он считал, что в пищеварительной системе давно ничего не осталось) забрызгали его одежду и матрас.
Болин скудно заплакал и заскулил. Выражать эмоции ярче организм уже не мог себе позволить.
— Аааааааа… — издавал парень протяжный хриплый стон. В забытьи, не понимая зачем, он окунул руки в лужицу собственных испражнений и обмазал ими лицо, возможно, смутно представляя будто это как-то может облегчить его мучения. Так он лежал в беспамятстве некоторое время, совершенно потеряв связь с реальностью. Похоже, впервые за несколько суток ему удалось провалиться в кратковременное забытье сна. Панически вздрогнув, Болин проснулся — сон не помог, голова болела еще больше, похоже отчаявшийся мозг, наконец дорвавшийся до желанного отдохновения теперь протестовал против возвращения в ад бодрствования. Болин трясущимися руками дотронулся до лица — фекальная корка подсохла. Его блуждающий взгляд зацепился за окно — тусклое отражение предъявляло взгляду Болина неровную коричневую маску, изображавшую нечто вроде физиономии бездушной статуи страдающего антропоморфного существа, у которого не оставалось ничего кроме закрепощенных в страдании животных инстинктов. Видимое через стекла пасмурное вечернее небо было затянуто многотонными серо-коричневыми облаками.