ПРЕДЫДУЩАЯ СТАТЬЯ НА ДАННУЮ ТЕМУ:
Первый «звонок», просигнализировавший о грядущей кончине величайшей азиатской морской державы, «звякнул» в 1415 г, когда закончилась реконструкция так называемого Великого Канала. Канал этот, соединяющий друг с другом реки Хайхэ, Хуанхэ, Хуайхэ, Янцзы и Цяньтанцзян, изначально был прорыт в годы правления династии Юань (1206-1368). Проходя через город Тяньцзинь и множество провинций страны (Хэбэй, Хэнань, Шаньдун, Аньхой, Цзянсу, Чжэцзян и др.), он обеспечивает возможность транспортировать грузы по внутренним водным путям из Ханчжоу до самого Пекина. После повторного открытия канала отпала необходимость в перевозках товаров (в основном зерна для нужд армии и пекинских жителей) морем из дельты реки Янцзы в северные гавани империи, а значит, существенно уменьшилась потребность в морских судах.
В 1417 г, когда государственное кораблестроение в империи Мин, казалось бы, процветало, даже у береговой охраны страны, не было, как выясняется из хроник, нормального флота! Возвращаясь на родину, евнух Чжан Цянь подвергся нападению японских (! – те ещё были «владыки морей»! [1]) пиратов в китайских территориальных водах (точнее, вблизи от берега) и с трудом отразил это нападение. Историк-ориенталист Эдвард Дрейер отмечает, что, несмотря на указ 1370 г, обязывавший каждый из 70 дислоцированных у моря вэй (гарнизонов) завести не менее 50 военных кораблей, что составило бы в сумме, на всё побережье, 3500 единиц, в реальности жителям приморских населённых пунктов и плававшим между последними каботажникам не приходилось и мечтать о такой защите. В первые годы следующего, XVI века, число патрулировавших прибрежные акватории империи кораблей составляло, дай Бог, 10—20 % от вышеуказанного. Самые большие имели грузоподъёмность в 400 ляо, т.е., по предположениям исследователей, около 100 тонн (если так, то водоизмещение каждого судна не превышало 160 т) и экипаж приблизительно в 100 человек.
Не сохранилось никаких записей, рассказывающих о судьбе кораблей Чжэн Хэ после их возвращения из 7-й экспедиции. В XVI в суда в Китае ремонтировали обычно через 3 – 5 лет после спуска, полностью переделывали по истечении 10 лет и, когда они безнадёжно ветшали, ломали без замены. Возможно, именно так перестала существовать армада покойного адмирала. В написанной в 1553 г истории нанкинской верфи Лунцзян сказано, что с 1430-х годов суда здесь строились в небольшом количестве и разве что из подпорченной древесины ранее разобранных кораблей. По крайней мере, уже авторы той «Истории» не смогли найти чертежей или описаний крупнотоннажных судов, изготовленных в Лунцзяне в период, истекший со времени прекращения походов «Флота Сокровищ». Оно и неудивительно: ещё в 1436 г, после кончины покровительствовавшего мореходству императора Сюаньдэ, был издан указ, ЗАПРЕЩАВШИЙ постройку судов для дальних океанских плаваний. Масштабы строительства средне- и малогабаритных джонок и даже речных барж тоже сильно уменьшились.
Так началась эпоха Чжэнтун: теперь от имени ребёнка-императора (к моменту коронации ему исполнилось всего 7 лет) Китаем правила бабушка последнего, а точнее – окружавшие её евнухи во главе с Ван Чжэнем.
Часто высказывается предположение, что причиной вышеназванного запрета было желание сэкономить казённые деньги, недостаток которых особенно сильно ощущался в условиях усугубляемого периодическими столкновениями с монгольскими ордами экономического кризиса. Таковым, по крайней мере, всегда был основной аргумент непримиримых врагов флота и мореходства – конфуцианцев. Эти последние (позже проникшие в Китай португальцы окрестили их мандаринами) издавна видели в евнухах своих политических противников и старались внушить монархам мысль о чрезмерной дороговизне судостроительных программ и экспансионистских проектов группировки «дворцовых кастратов». Возможно, Ван Чжэнь уступил конфуцианцам, а возможно, решил попробовать одолеть тех их же оружием и выставить себя ещё большим, чем они, экономом.
К слову, аргументация мандаринов не была лишена внутренних противоречий. Сборы с внешней торговли являлась важным источником пополнения казны, и с их сокращением - синхронно с самим торговым оборотом - увеличивалось налоговое бремя на внутренних производителей, главным образом – на крестьян. Конечно, строительство кораблей и снаряжение военно-морских экспедиций тоже требовало дополнительных средств и влекло за собой повышение налогов; но если бы «задел» Чжэн Хэ был использован надлежащим образом, внешние связи могли бы способствовать ускорению развития производительных сил внутри страны и в конечном счёте – росту благосостояния народа и экономического могущества империи.
О том, что произошло в действительности, можно судить по следующим очень красноречивым фактам. В середине XVI века, когда в приморских районах Китая чересчур «расплодились» свои и чужие пираты, правительство вынуждено было отправить против них карательную экспедицию. Начальником её назначили некоего Ци Цзигуана. Но выяснилось, что охотиться за пиратами ему было фактически не на чем: кое-как удалось сформировать лишь не очень-то боеспособную флотилию из немногочисленных малотоннажных джонок. И даже после этого власти не позаботились о создании сильного военного флота. Они не придумали ничего лучше периодически ужесточавшихся запретов - на постройку любых частных морских судов, на выход в море и даже на проживание в прибрежных районах (откуда население иногда эвакуировали в принудительном порядке). Морская торговля если и разрешалась, то лишь через несколько портов, и государство почти полностью лишилось получаемых с неё доходов. Зато контрабанда, которой занялись не пожелавшие подчиниться разорявшим их запретам жители побережья, воистину расцвела пышным цветом: да и ряды пиратов основательно пополнились вчерашними моряками и рыбаками.
Падение международного авторитета Китая приняло очевидную форму ещё в 1-й половине XV в. Так, согласно «Истории Мин», бенгальские послы доставляли в столицу империи дары своего монарха (в том числе «цилиней», т.е. жирафов) в 1438 и 1439 годах, но впоследствии в страну уже не приезжали. Камбоджа платила дань императору сравнительно долго, но объём этой дани с каждым разом становился меньше, а с 1460 г платежи и вовсе прекратились. Визиты делегаций с Явы стали редкими событиями после 1466 г. Союзную Китаю Тямпу, или Чампу, в 1471 г завоевали вьетнамцы, а Малакка, во многом обязанная своей независимостью экспедициям Чжэн Хэ, стала, в конечном счёте, в 1512 г португальской колонией (и кстати, новые хозяева перебили там всех китайских купцов – точно так же, как китайцы в IХ веке вырезали живших в их стране арабов и персов [2]).
Лишь небольшое количество ближайших соседей – Япония, Рюкю, Таиланд – продолжали поддерживать морское сообщение с империй Мин в течение всего времени её существования. Но, во-первых, многоплановые отношения с этими странами установились у Китая ещё в царствование Чжу Юаньчжаня, т.е. без участия Чжэн Хэ. Во-вторых, уже в конце 1430-х эти контакты не имели для китайского правительства первостепенного значения. С переносом столицы из Нанкина в Пекин, т.е. на север, внимание властителей сосредоточилось на обеспечении безопасности северных районов империи – в частности, на разрешении актуальной на протяжении всей минской истории проблемы взаимоотношений с маньчжурами и монголами. Ван Чжэнь, кстати сказать, с этим не справился: в 1449 г он погиб в битве при Туме, в которой монголы разгромили полумиллионную китайскую армию и пленили императора. Это поражение, виновником которого был объявлен покойный военачальник, позволило мандаринам вызвать в Китае очередной рецидив неприязни к евнухам, распространившейся и на двух политиков, проявивших себя позже - Цао Цзисяна и Ван Чжи.
Уже на рубеже XV - XVI веков отношениями с государствами к югу от империи Мин ведала не центральная власть, а местные, управлявшие пограничными и приморскими областями, губернаторы. Так, например, директивы во Вьетнам в 1480 г поступали из провинции Гуанси, а с Явой контактировал Гуандун.
Смена приоритетов во внешней политике сопровождалась разгулом изоляционистского мракобесия, что проявилось, в частности, в сожжении многих рукописей и документов из имперских архивов, в том числе связанных с океанскими плаваниями. Уничтожением письменных свидетельств подвигов китайских моряков занимались, вероятно, главным образом, конфуцианцы (мандарины), стремившиеся не допустить реализации новых планов своих противников – евнухов. Так, одна из версий разгрома чиновниками государственных книгохранилищ гласит, что всё началось с запроса в 1447 г евнуха Ван Чжи в канцелярию министра обороны. Евнух хотел возобновить морские экспедиции и попытался найти материалы о походах Чжэн Хэ, но министр Сян Чжун в ответ на запрос сообщил, что все соответствующие документы утеряны. Другая версия приписывает Ван Чжи, якобы обратившемуся к министру Юй Цзыцзюню, попытку развязывания войны с Вьетнамом и желание заполучить информацию о военных действиях против этой страны в царствование Юнлэ. Но в обеих версиях «исчезновение» разыскиваемых евнухом записей объясняется инициативой служащего министерства обороны (или какого-то другого тесно связанного с этим ведомства), некоего Лю Дася. Этот объявленный чуть ли не героем Китая субъект сжёг или куда-то спрятал все затребованные документы, чтобы предотвратить или, как это формулируется, «дальнейшую растрату государственных средств» и «бесцельную гибель сограждан, призванных на морскую службу», или грозившую опустошением юго-западным регионам империи войну. Поступок Лю Дася умилил министра (Сян Чжуна или Юй Цзыцзюня) и помог вандалу... простите, патриоту-чиновнику сделать неплохую карьеру в государственном аппарате.
В общественном сознании укоренилось представление о причастности к уничтожению относящейся к плаваниям Чжэн Хэ документации министра обороны Юй Цяня (1398—1457). В заслугу последнему традиционно ставятся преодоление последствий Тумской трагедии и борьба с «произволом» евнухов. Но большинство специалистов склонны оспаривать это стереотипное представление: по их мнению, документы сожгли не в годы службы Юй Цяня, а позже. Во всяком случае, основания гордиться своей историей китайцы находили и, видимо, находят весьма своеобразные... Как, например, соединить восхищение деяниями Чжэн Хэ с героизацией тех, кто старался предать эти деяния и самое имя адмирала забвению? «Каждый прав по-своему», как у западных «либерастов» - пацифист-вегетарианец и украинский нацист?
Если после осуществлённой с истинно китайским размахом операции по разорению архивов какая-то часть первоначальной информации о «Флоте Сокровищ» в стране и уцелела, то разве что в имперском военном ведомстве. На включённой в энциклопедию Убэй чжи (1620-е годы) навигационной карте обозначены маршруты плаваний из нижнего течения реки Янцзы через Индокитай, индонезийские проливы и океан в Аравию и Восточную Африку. Ассоциация с путешествиями Чжэн Хэ возникает «автоматически».
За пределами Китая память о плаваниях «Флота Сокровищ» сохранялась нередко в весьма причудливых формах. В июле 1499 г итальянский коммерсант Джироламо Серниджи, ставший в Лиссабоне, где он вёл свои дела, свидетелем возвращения открывшей португальцам дорогу в Индийский океан экспедиции Васко да Гамы, отправил в родную Флоренцию письмо, в котором упомянут один очень интересный факт. Серниджи сообщал, что в Каликуте морякам да Гамы рассказали о посещавшем этот город флоте «белых христиан, с длинными волосами, как у немцев», и с хорошим оружием. Эти «христиане», впервые прибыв в Каликут лет 80 назад, наведывались потом туда через каждые 2 года. Ни о каких «немцах» в Индии ни португальцы, ни итальянцы никогда не слыхали, а потому Серниджи предположил, что загадочные визитёры были русскими: о дальности проникновения в Азию «московитов» в Западной Европе тогда имели очень смутное представление. Затем, однако, индийцы сообщили португальцам ещё кое-какие подробности: например, что те, давние гости назывались «Чин». Европейцам это название в то время ничего не говорило: Китай благодаря Марко Поло был для них «Катаем». В 1508 г король Португалии Мануэль I отправил в Азию адмирала ди Сикейру, повелев ему «разузнать про «чинов», из каких мест они прибывают и как далеко, и в какое время [года] они посещают Малакку или другие места, где ведут торговлю, и какие товары привозят, и сколько их кораблей приходит каждый год, и что это за корабли,… и богатые ли они купцы, и слабые ли они люди или воины, и есть ли у них оружие или артиллерия, и какую одежду носят, и большие ли они ростом, и всю прочую информацию о них, и христиане ли они или язычники [3], велика ли их земля, и один лишь над ними король или несколько …»
На выяснение всего этого у португальцев ушло почти целое столетие, но об имевшем место ещё в начале предыдущего века китайском доминировании над прибрежными странами, сошедшем позже на «нет» по вине китайских же правителей, европейцы узнали довольно скоро. Об этом свидетельствует уже первая написанная в Европе о Китае книга: «Tratado das cousas da China» («Трактат о китайских делах»), 1569. Её автор, доминиканский монах Гаспар да Круз, отмечал, что сохранившиеся в этих странах памятники и архитектурные сооружения, типичные для Китая, но чуждые местной традиции, можно считать следами давнишней культурной интервенции. То же самое доказывал в своём труде «Historia de las cosas más notables, ritos y costumbres del gran reyno de la China» («История самых замечательных вещей, обрядов и обычаев великого Китайского царства», 1585) испанец-августинец Хуан Гонсалес де Мендоса. Правда, ни в этих, ни в других европейских книгах того времени ни разу не встречается имя Чжэн Хэ.
Нередко приходится слышать, что западные колонизаторы довольно легко добились господства в Индийском океане только потому, что на их кораблях были пушки, а азиатские корабли, в том числе китайские, ПРЕВОСХОДИВШИЕ СУДА ПРИШЕЛЬЦЕВ ВО ВСЁМ ОСТАЛЬНОМ, равноценным вооружением похвастаться не могли. В этом есть доля истины – но именно ДОЛЯ. Сами по себе артиллерийские орудия, в том числе корабельные, китайцам в XVI в были не в новинку. Общеизвестно, что порох в этой стране вошёл в употребление на столетия раньше, чем в Европе. Он был изобретён, по-видимому, случайно, в IX в приверженцами даосизма – алхимиками и монахами, пытавшимися создать могущее обессмертить человека снадобье. Первое применение китайцами пороха в военной операции относится, если судить по наличным документам, к 1132 г («огненное копьё», использованное против крепости Дэань). Европейским же изобретателем пороха традиционно считался немецкий монарх Бертольд Шварц – полумифическая фигура, жившая (если исходить из её историчности) в XIV в. По распространённой версии, порох был принесён монголами из Китая на Ближний Восток, а уже оттуда попал в Европу при «посредничестве» арабов.
Ещё до внедрения пушек китайские суда имели возможность поражать врага не только при непосредственном соприкосновении с ним, но и на дистанции. В современных военно-морских флотах есть корабли, вооружённые крылатыми ракетами и потому способные наносить удары по далеко отстоящим от них судам противника. В глубокой древности китайцы поняли, что чем ближе вражеский корабль к их собственному, тем выше для последнего риск получить опасные повреждения - потому и придумали примитивный, но эффективный для той эпохи аналог баллистических ракет дальнего радиуса действия.
Комментарий моделиста Ричарда Уиндли:
«Есть свидетельства, что китайцы с незапамятных времён использовали катапульты. Они уже существовали в IV и III веках до н.э. и постепенно совершенствовались. Они устарели только в ХI – ХII вв, когда начали использовать порох... Я сделал копию китайской катапульты: ... эта машина называется «жуан фан», или «вихревая катапульта». У них были катапульты разных размеров. Сегодня у нас тут совсем крошка, около 12 футов (3,66 м) высотой. Но были и очень громоздкие машины: в некоторых документах говорится, что их тащили от 80 до 100 человек. Из них стреляли крупными снарядами.
Катапульта – это метательное оружие широкого назначения. Из них могли метать человеческие головы в сторону врага, а также взрывающиеся и горящие снаряды. Эффективность катапульты проистекала из облегчённости её конструкции...
«Стволы» катапульты делались ... из разных бамбуковых палочек. Это придавало им гибкость. Катапульта была эффективной с точки зрения коэффициента «мощность / вес». Она была лёгкой и помещалась на корабле. Снаряды пробивали вражеские корабли, уничтожая дерево, верёвки и паруса».
Для испытания модели Уиндли понадобились 2 помощника. Орудие установили на берегу озера и бросали железные ядра в находившийся на воде деревянный плот.
«Разные снаряды обладали разной дальностью полёта. Поэтому такую конструкцию тянуло разное количество человек. Мы доказали, что из неё можно было попасть по цели».
Но обычные железные ядра были не единственной использовавшейся в древнем Китае разновидностью снарядов. В старинных рукописях встречаются упоминания о бомбардировке врагов... расплавленным металлом. Реалистичность этих сведений была проверена Гектором Коулом – экспериментатором, изучающим историю кузнечного дела.
«Есть ли вероятность, что они стреляли расплавленным металлом? – говорит Коул. - Да, есть. Нужна была передовая технология, чтобы нагреть металл и быстро достать его из огня, пока он не затвердел. Иначе это будет уже не расплавленный, а затвердевший металл».
Используя только аналогичные древним инструменты и приёмы, Гектор соорудил кузницу. При испытании самой трудной операцией оказался нагрев снарядов.
«Чтобы раскалить ... кусок металла, нужен сильный огонь и очень сильный поток воздуха, -объясняет Коул. - Раньше использовали мехи, которые нагнетали воздух, чтобы поддерживать огонь. По той же технологии китайцы плавили железо. Когда железо становилось жидким, его наливали в форму, В Европе это стали делать только спустя 100 лет».
Температура железных ядер в печи могла доходить до 1500ᵒ, но кузница с изолированным местом для разведения огня не выделяет большого количества тепла. Её можно было устанавливать на деревянных судах. Это и делалось в древнем Китае: разве что корабельные кузницы были, при конструкционном сходстве с изготовленной Коулом, меньших, чем у него, размеров.
На нагревание ядра до 1500 ᵒ у испытателя ушло 15 минут. Сначала он проверил действие такого снаряда на бумаге, служившей на азиатских судах упаковочным материалом и одним из материалов для парусов:
«Бумага вспыхнула мгновенно. Если бы вы были на корабле, то запаниковали бы. Очень эффективно».
Чтобы выявить последствия попадания раскалённого металлического ядра в корпус, Гектор Коул поместил на наковальню кусок дерева 5-сантиметровой толщины – т.е. такой же, какую имела обшивка китайских судов.
«Это впечатляющее зрелище, - констатировал он.- Огонь распространяется. Паника! Никто не хочет его выбросить. Все покидают корабль».
Следующим этапом испытаний стала попытка метнуть раскалённый снаряд из катапульты Ричарда Уиндли. Кузнец по имени Адриан Мэй доставил на приозёрный полигон передвижную кузницу, такую же лёгкую, как устанавливавшиеся на старинных кораблях. Через полчаса накаливания цвет ядер стал оранжевым. В катапульту – точнее, в сделанную из металлических цепей сетку для приёма снарядов – их загружали, естественно, не руками, а щипцами. Самым трудным для современных исследователей было попасть в предназначенный для поражения объект. Их заключение было таково: единственное, что должны были делать идеально древние военные моряки – это наводить орудия на цель.
Примем это к сведению, а пока отметим для себя, что одним из результатов начавшейся в 1430-х годах и растянувшейся на века самоизоляции Китая стал технологический застой – в том числе, и в артиллерийском деле. А потому изготовленные по более прогрессивным, чем средневековые китайские, технологиям пушки каравелл, каррак и галеонов действительно обеспечили европейцам серьёзное преимущество в борьбе за восточные морские пути и порты.
Но у китайцев с XIV в имелось «в запасе» ещё одно оружие водной войны. В странах Запада впервые задумались о чём-то подобном не раньше второй половины XVI века. Поскольку в распространении такого оружия в Европе ведущая роль принадлежит России, вам, наверное, будет интересно узнать мнение об этом иностранного – английского – специалиста.
Комментарий доктора Джона Бевэна, эксперта по истории строительства подводных лодок:
«Первые мины на Западе появились в середине ХIХ в, во время Крымской войны, в Чёрном море и на Балтике, когда союзники, англичане и французы, сражались с русскими. Русские в то время придумали мины, которые наносили серьёзный ущерб нашим кораблям. Тогда существовало 2 вида таких мин: контактные мины и те, которые взрывались с помощью электрического провода. Как видите, остальному миру понадобились сотни лет, чтобы сделать то, что придумали китайцы».
Тот же Ричард Уиндли описал устройство древнекитайской мины, основываясь на информации из трактата XIV века под названием «Холунцзин».
«Это был справочник по всем видам военного оружия того периода, - поясняет моделист. - Очевидно, что в Китае сражения тогда часто проходили на реке. Это была крупная система сообщений, и у тех, кто контролировал реки, было стратегическое преимущество.
Данный прибор использовали для защиты. Это – устройство, в котором использовались пороховые бомбы... на рисунке, в справочнике, показан весь арсенал бомб. Они соединены вместе. Запал протягивали через... отвратительного вида материал. Это свиные кишки – они водонепроницаемы и помогали защитить запал от намокания, чтобы он горел. Доску, на которой они крепились, опускали на воду с помощью плотов... Первоначально их делали из желчных пузырей крупных животных, что обеспечивало их плавучесть. Всё устройство опускали на дно реки с помощью камней. Есть несколько способов воспламенить его: один ... – это небольшой плавающий сосуд с деревянной пробкой. Тут есть палочка с фимиамом, которая прикреплена к запалу. Фимиам горит медленно. Когда он сгорал до конца, загоралась вата, и запал воспламенялся.
Время от возгорания до взрыва зависит от длины запала – от пары секунд до нескольких минут. Запал, находившийся в водоотталкивающей кишке, сгорал, огонь добирался до бомбы, и она взрывалась под водой... В китайских минах было как минимум 3,4 или 5 унций пороха... Все, кто плыли по реке, могли напороться на такую мину. Никто не знал, сколько их попадётся на пути. Это было великолепное средство устрашения!»
Не будем гадать, как могли бы повлиять мины на ход несостоявшихся в «текущей реальности» широкомасштабных «войн цивилизаций». Нам важно уяснить, что корабли традиционной китайской конструкции, в том числе составлявшие «ядро» «Флота Сокровищ», обладали, наряду с описанными в предыдущих статьях достоинствами, и рядом существенных недостатков. Джонка была удачным во многих отношениях инженерным сооружением и действительно самым долговечным из известных разновидностей судна – в этом смысле она может быть названа «королевой технологий древнего кораблестроения». Но именно древнего: объявлять её, как это делается в английском документальном фильме «Китайские суперсуда» [4], «самым успешным проектом корабля в истории» - явный "перегиб".
В первые десятилетия XVI века, когда португальцы по-настоящему озаботились укреплением своих позиций в Индийском океане, в Азии уже не существовало способных противостоять их натиску морских держав. Чуть выше говорилось о том, до какого состояния были доведены, усилиями имперских правительств, китайское судостроение и мореходство. Бывшие конкуренты империи Мин тоже деградировали. И тем не менее, даже в этот период в Южно-Китайском море можно было увидеть огромные корабли местной постройки. При упомянутом чуть раньше завоевании Малакки португальцы, осаждая в 1512 г столицу султаната, с трудом потопили судно, которое везло тысячу солдат. К изумлению адмирала Фернана Переша де Андраде, ядра бомбард, обстреливавших этого колосса, отскакивали от его прочных бортов. «Было удивительно видеть, - писал тогда португальский флотоводец, - что моё «Благовещение» рядом с ним вовсе не казалось настоящим кораблём».
Произведённый Ричардом Уиндли и его помощниками эксперимент дал им основание утверждать, что самым трудным для китайских корабельных артиллеристов было правильно прицелиться. Мне хотелось бы спросить вас, уважаемые читатели: если очень крупный корабль сражается с меньшим по габаритам, но, в отличие от первого, высокоманевренным – какой из двух будет более уязвим для пушечных снарядов?
Тут было бы полезно освежить в памяти почти «эталонный» пример такого сражения: разгром англичанами испанской «Непобедимой армады» в 1588 г. Английские корабли уступали испанским и размерами, и качеством постройки, включая структурную прочность (значительная их часть изготавливалась второпях, непосредственно перед ожидавшимся вторжением врага), но быстрота и маневренность управляемых привыкшими к пиратским рейдам шкиперами парусников позволяла им выводить из строя тихоходные и неповоротливые парусно-гребные посудины «Его Католического Величества».
Необходимо оговориться: в гигантский корабль легко попасть, но его, особенно при издавна характерной для китайских судов конструкции корпуса (прочность усиленных бетоном связей, водонепроницаемые переборки), очень непросто пустить ко дну. Об этом свидетельствует и факт, известный нам по сообщению португальского адмирала. В сражении меньшего корабля против большего результат в значительной степени зависит от качества орудий, квалификации канониров (корабельных артиллеристов) и тактики, избранной командиром малого корабля. При вызванном огнём с нападающего «резвунчика» возгорании на вражеском судне может сработать фактор, отмеченный Гектором Коулом:
«Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что если... раскалённый металл попадёт в корабль, то начнётся паника, потому что на корабле меньше всего нужен неуправляемый пожар».
Суммируем всё, что уже знаем. По размерам «минские» и более ранние морские суда китайцев были или сопоставимы с крупнейшими современными им европейскими, или даже основательно превосходили последние. Благодаря долгое время неизвестным на Западе конструкционным элементам (вроде водонепроницаемых переборок) джонки отличались повышенной структурной прочностью и герметичностью корпусов. В отличие от больших морских судов европейской постройки, они могли успешно эксплуатироваться и в прибрежных акваториях морей, и на полноводных реках и почти идеально подходили для плаваний на мелководье (плоское дно, перемещающийся по вертикали руль).
Но! Ни джонки, ни тем более гигантские тяжеловесные транспортные баржи империи Мин не могли сравниться с судами «зачастивших» с XVI века в Индийский океан европейцев ни по скорости, ни по маневренности, ни по соответствию требованиям морской войны. Всё-таки боевые качества китайских судов формировались и совершенствовались на внутренних водоёмах, а на морях их функции сводились, главным образом, к перевозке десантов. Мы помним, с какой скоростью шли корабли Чжэн Хэ, даже когда их подгонял попутный зимний муссон: в среднем 2,5 узла (4.63 км/ч). При не столь благоприятных ветрах скорость «Флота Сокровищ» была ещё меньше: где-то 1,4 – 1,8 узла (2,59 – 3,335 км/ч). Парусные линейные корабли европейских военных флотов тоже не отличались хорошим ходом и, в принципе, не предназначались для дальних океанских плаваний: основным их достоинством была огневая мощь артиллерийского вооружения. И тем не менее, в самом начале XIX в эскадра британского Королевского флота из 10 таких линкоров пересекла Атлантику со средней скоростью 4,9 узла (9,08 км/ч).
Быстроходность парусному судну обеспечивает, не в последнюю очередь, удачная форма корпуса (в европейской традиции – удлинённый и обтекаемый, с килем балочного типа и плавными обводами), а маневренность – разнообразие парусов и их возможных комбинаций, позволяющих менять галсы достаточно оперативно. И в том, и в другом отношении старокитайские суда уступали даже примитивным, по более поздним меркам, кораблям эскадры Колумба.
Если джонка и в самом деле была идеальным для всех времён и народов парусным судном, почему тогда последнее принципиально важное усовершенствование, внесённое китайцами в её конструкцию, было позаимствовано у «западных колонизаторов»?
В XIX в правительство Поднебесной империи задумалось, наконец-то, о создании специального флота для борьбы с пиратами - уже не японскими, а «своими», фактически взявшими под контроль проходившие через Южно-Китайское море торговые пути. В середине столетия, т.е. в 1850-х, на верфях страны – преимущественно на юге, в окрестностях Кантона и Гонконга – были построены лорчи – модернизированные джонки, конструкторы которых попытались, как любил говорить английский писатель Олдос Хаксли, «взять лучшее у обоих миров» (или, если хотите, двух цивилизаций – западной и дальневосточной).
Лорча имела привычное для китайских мореходов парусное вооружение: на каждой из трёх сделанных из бамбука мачт ставилось по одному парусу люгерного типа (т.е. армированному рейками). Корпус тоже отчасти сохранял китайскую конфигурацию: нос и корма приподняты, в средней части – хорошо заметный прогиб, наклон форштевня небольшой. Но при этом форштевень имел не плоскую китайскую, а заострённую, как в Европе, форму. Корпус был обтекаемым, то есть тоже некитайским: корма закруглялась, и вместо плоского дна наличествовал узкий, типично европейский киль.
По-видимому, изначально лорчи выполняли исключительно патрульно-карательные функции. Намного более быстроходные, чем используемые преступниками «классические» джонки, корабли нового образца без труда настигали суда контрабандистов и морских разбойников. На захватываемую джонку отправляли десантную команду, для транспортировки которой предусматривалась шлюпка, закреплявшаяся у самого носа лорчи.
Проблема была, однако, в многочисленности южноазиатских пиратов: справиться с ними самостоятельно Китай так и не смог, и даже британскому Королевскому флоту удалось окончательно их уничтожить лишь в конце XIX в. Но задолго до этого лорчи полюбились купцам: уже в 1850-х на них возили рис и товары «общего назначения» в прибрежных акваториях южного Китая. Данных о грузоподъёмности первых коммерческих лорч не сохранилось, обычно они имели длину в 98 футов (29,87 м) и ширину в 22 фута (6,7 м). В носовой и кормовой частях располагались надстройки с жилыми помещениями.
Корпуса лорч, строившихся позже, были ещё более «европеизированными». Сегодня многие так называемые «джонки», показываемые иностранцам в портах юго-восточной Азии и возящие туристов по тамошним морям, в действительности представляют собой не джонки, а лорчи.
История Китая демонстрирует с максимальной степенью наглядности, как неразумная политика может превратить, в терминах Маккиндера и прочих «геополитических гениев», «Цивилизацию Моря» в «Цивилизацию Суши», а в привычных нормальным историкам категориях –технологически передовую страну с большим потенциалом в рыхлое государство с отсталым политическим устройством, гнилой экономикой и застывшей в своём древнем состоянии культурой.
Ксенофобия и обскурантизм (мракобесие), никогда полностью не изживавшиеся в Китае, в три последовавших за пятнадцатым столетия продолжали набирать силу. В 1757 г страна закрыла все свои порты, кроме Гуанчжоу (Кантона), для иностранной торговли. А в 1774 г китайской «литературной инквизицией» было сожжено около 140 000 книг.
Любопытно, что среди европейцев, включая непосредственных участников колонизации Азии, находились апологеты китайской «антиморской» политики. Так, португалец Диогу Перейра Малабарский (Diogo Pereira, o Malabar) написал незадолго до своей смерти (в 1539 г) письмо королю Жуану III, в котором советовал монарху «свернуть», по примеру Китая, заокеанскую экспансию и эвакуировать своих подданных из Индии. Тех же взглядов придерживался соотечественник Перейры историк Жуан ди Барруш (1496—1570), заявлявший, что китайцы, отказавшись от военно-морских экспедиций, поступили мудрее древних греков и римлян, захватывавших чужие земли, но потерявших в итоге собственные страны. То, что такие идеи возникли именно в Португалии, не сумевшей, по экономическим причинам, создать долговечную колониальную империю, вполне объяснимо. Феодальное хозяйство, примитивизм производительных сил не позволяли стране достойно соперничать на морях с Голландией и Англией с их бурно развивавшейся – в том числе военной и судостроительной - индустрией. Наш современник Ж. М. душ Сантуш Алвеш считает, что, проводя аналогию между Китаем и Португалией, Барруш пытался подчеркнуть, как важно последней правильно выбрать внешнеполитические ориентиры.
Необходимо отметить, что одержимость, можно сказать, самоизоляцией не помогла китайцам сохранить свою страну. В том смысле, в каком, по Баррушу, это случилось с Римской империей, «минская» была потеряна ещё в 1644-1647 гг, когда маньчжуры захватили Пекин, Нанкин и Гуанчжоу и вторглись в Сычуань. В результате Китай целиком вошёл в состав изначально чужого для него государства - империи Цин. Маньчжурская династия управляла страной до 1911(!) года.
Но и «цинское» государство, «элита» которого также подпала под влияние конфуцианцев, не было на протяжении значительного периода своей истории по-настоящему суверенным. Во-первых, оно лишилось некоторых принадлежавших ранее Китаю территорий. Ещё в 1557 г порт Аомынь стал португальской колонией Макао. В 1842 г «опиумная война» Китая с Англией закончилась подписанием Нанкинского мирного договора, по которому к Британии отошёл Гонконг. Айгуньский (1858 г) и Пекинский (1860 г) договора определили границу между российскими и китайскими владениями в дальневосточном регионе: по последнему договору в состав России вошло Приморье. Проиграв в 1895 г войну с Японией, империя Цин вынуждена была 17 апреля заключить договор, отдававший «Стране Восходящего Солнца» Тайвань, архипелаг Пэнху и Ляодунский полуостров. Правда, уже 21 апреля того же года Япония под давлением Франции, Германии и России вернула вышеназванный полуостров прежнему владельцу, и в 1898 г Китай предоставил располагавшийся там Порт-Артур России в концессию сроком на 25 лет.
По аналогичному немецко-китайскому соглашению (от 6 марта 1898 года) в аренду Германии (на 99 лет) отдавался порт Цзяочжоу.
Во-вторых, в течение вышеуказанных трёх столетий китайцы множество раз сталкивались с прямым вмешательством в свои дела, в том числе внутренние, иностранных держав. Ещё в 1592 г Япония, даже не помышлявшая 100 лет назад о серьёзном военном конфликте с континентальным гигантом, вторглась в Корею и «попробовала на прочность» империю Мин. После «аренды» Аомыня португальцами в Китае возникают католические миссии ордена иезуитов. Они знакомят местное население с астрономической аппаратурой, часами и иными неизвестными здесь механизмами, организуют производство в стране огнестрельного оружия.
Нанкинский договор с Британией обязал Китай открыть 5 портов для иноземных судов, снизить таможенные пошлины на британские товары, фактически отказаться от государственной монополии на внешнюю торговлю. По дополнявшему тот договор протоколу иностранные государства получили право создавать в китайских портах собственные органы управления, иметь там свои полицейские и воинские части; иностранных подданных нельзя было судить по законам Поднебесной империи. В 1844 г аналогичные, невыгодные для Китая «договоры о сотрудничестве» заключают с ним США и Франция. Война с последней в 1884 – 1885 гг закончилась поражением империи Цин, вынудившим её признать Вьетнам французским владением, выплатить стране-победительнице контрибуцию и предоставить французским коммерсантам кое-какие привилегии в граничащих с Вьетнамом областях Гуанси и Яньнань.
По мирному договору с Японией (подписан в Симоносеки 17 апреля 1895 г) Китай признал независимость Кореи (что облегчало японцам проникновение в эту страну), согласился выплатить контрибуцию в 200 млн лян, открыть для торговли некоторые порты, разрешить японцам ввозить машины и оборудование в изначально китайские провинции и в Маньчжурию и строить там предприятия. Отказавшись от прав на Ляодунский полуостров, Япония затребовала с Китая дополнительную контрибуцию в 30 млн лян.
Последовавшая за убийством немецких миссионеров в китайской провинции Шаньдун (Цзяочжоу находится в южной её части) в ноябре 1897 г интервенция кайзеровских войск стоила Поднебесной империи не одного лишь порта, где немцы разместили (с согласия России) свою военно-морскую базу. Китайскому правительству пришлось санкционировать разработку немецкими фирмами ряда месторождений полезных ископаемых в Шаньдуне и строительство Германией в той же области железной дороги. В 1898 г, одновременно с приобретением Порт-Артура, право прокладывать железную дорогу через китайские земли получила и Россия.
К началу ХХ века Цинская империя фактически представляла собой полуколонию нескольких держав. Вся территория страны была поделена на сферы влияния: британскую (юг и бассейн реки Янцзы), французскую (юго-запад), германскую (Шаньдунский полуостров), российскую (Маньчжурия) и японскую (остров Тайвань).
Такова была месть истории за отказ от поступательного развития, разрыв международных связей, государственный вандализм и последующую культурную стагнацию под соусом, как это сейчас именуют, «сохранения национальной идентичности». «Вы можете отгородиться от мира, но не можете отгородить мир от себя» [5].
Интересно, какой урок извлекли для себя из всего этого здравомыслящие китайцы. Фрагмент статьи Ли Яоли «Колониальный Китай: потери и приобретения» ( материалы X Международной студенческой научно-практической конференции «Диалог культур – диалог о мире и во имя мира» - г. Комсомольск-на-Амуре, 25 апреля 2019 г):
«Китай был захвачен, это хорошо или плохо для Китая? Я думаю, что есть свои преимущества и недостатки. Если бы Китай продолжал жить в условиях правления династии Цин, страна бы по-прежнему значительно отставала от других стран.
Развитие общества было связано с изменением социальной системы, после агрессии против Китая общественный строй изменился. Сопротивление иностранным влияниям, национальное освободительное движение объединило народ Китая. И это стало преимуществом. Но огромная компенсация за войну также стала тяжелым бременем для китайского народа. Подписание неравного договора серьезно подорвало суверенитет Китая. Это недостаток.
Узнав новейшую историю Китая, мы знаем, что отстающих всегда бьют. Китай теперь стал сверхдержавой. Но мы не забудем историю унижения. И мы постараемся сделать Китай сильнее».
Да, современная КНР, при всех внушающих подозрения и опасения тенденциях – это не империя Мин или Цин. В ХХI в страна не только не заслуживает клейма «Цивилизации Суши» (вспомните недавние сообщения о пугающих США манёврах китайского военного флота!), но и вплотную подошла к обретению статуса Цивилизации Космоса. Она, конечно, не станет таковой, если её правительство продолжит курс на превращение граждан в биороботов и соучастие в построении, по заказу транснациональных компаний, «нового мирового порядка». Но потенциал, во всяком случае, у неё есть.
Ну, а суда древнейшего из до сих пор эксплуатируемых типов – джонки - используются сегодня в юго-восточной Азии, в основном, для привлечения туристов – в качестве плавучих ресторанов, гостиниц и транспортных средств для развлекательных водных прогулок. Современные джонки нередко сооружаются с применением самых передовых технологий. При очевидном внешнем и внутреннем (конструкционном) сходстве с их древними прототипами, такие суда имеют намного более комфортабельные каюты и часто оборудованы моторами.
Впрочем, в некоторых районах того же Китая и других дальневосточных государств (Вьетнама, например) джонки и сейчас служат тем, чем они издавна служили в густонаселённых странах – жилыми домами. На них чаще всего обосновываются люди, чья основная деятельность связана с пребыванием на воде – например, рыбаки. Многие обитатели «плавающих домов» тяготеют к большим городам, в гаванях которых существуют целые «водные спальные районы». Так, в Гонконге около 12 тысяч китайцев проживают и в наше время на речных и прибрежных морских судах.
__________________________________________________________________________________
[1] См. статью «Морские затеи Великого Хана»
[2] К середине IХ столетия общая численность населения арабских, персидских и других западноазиатских колоний в Китае превысила 100 000 человек. Богатство иноземцев и сравнительно широкие права, которыми они пользовались, вызывали зависть у китайцев, вылившуюся, в сочетании с религиозной нетерпимостью, в агрессивную ксенофобию. В результате вспыхнуло восстание: многие тысячи колонистов были зверски уничтожены, остальные – изгнаны из страны. После этого арабские суда уже не заходили в порты Китая, посещая только Колу (Кадах) на полуострове Малакка.
[3] По информации, полученной от участников 1-й экспедиции Васко да Гамы, пришельцы были «белыми христианами», но у короля имелись основания не доверять этому сообщению. В преддверии грядущей борьбы с мусульманами за контроль над азиатскими морскими путями да Гама искал «идеологическое обоснование» для союза с не исповедовавшими ислам народами региона и потому в своих донесениях причислял к «христианам» (с которыми католикам «дружить» было бы незазорно) всех восточных немусульман. Так, например, во время первого плавания в Индию капитан-командор принял (или притворился, что принял) за апологетов «Истинной Веры» индуистов, хотя в этом сомневались даже его сопутники, отмечавшие чрезвычайную непохожесть индусских храмов, обрядов и священных изображений на привычные им христианские.
[4] См. статьи «Ли Си Цин – предок Чингачгука?» и «А что такое джонка?»
[5] Дж.Р.Р.Толкиен, «Властелин Колец». Часть 1, «Братство Кольца»