– Николай Максимович, хочется поговорить еще по поводу отношения к вам вашей мамы. Фраза, которая меня потрясла, очень сильная просто фраза. Когда вы переехали в Москву учиться, ваша мама сказала вашему отчиму – своему мужу: «Мне сын дороже мужа», и уехала за вами.
– Да. Не просто за мной – она уехала из Тбилиси из-за меня, хотя очень не любила Москву. Ну это я опять же после ее смерти узнал.
Знаете, как было? В Москве мы жили на седьмом этаже. Не было кондиционеров, мы всегда открывали окна, когда становилось жарко. И поначалу, когда подъезжала машина и она тормозила, мама всегда вскакивала. И в какой-то момент я сказал: «Сумасшедшая что ли? Как ты себя ведешь?». Она мне сказала: «Ника, ты понимаешь, в 30-е годы ездила только одна машина. И когда она тормозила, мы все прислушивались, куда идут». И еще она сказала: «Я прожила все свое детство с чемоданом».
Ее студенческие годы пришлись на время, это мне тоже потом уже рассказали, когда не стало Сталина, когда у дедушки начались проблемы – его забрали в первый раз после смерти Сталина, потом, я так понимаю, после расстрела Берии – тоже какие-то проблемы были. Забирали дважды. И у нее было такое, что ее чуть ли не отчисляли из института за это. Хотя было уже хрущевское время.
Когда рассказывали об оттепели, мама говорила: «Не все было так хорошо. Не надо, пожалуйста, обожествлять того, чего не было». Среди тех, кто погиб тогда, в 56-м году, когда было восстание в Тбилиси, когда Грузинская ССР решила выйти из состава Советского Союза за то, что была «попрана память о Сталине». Там много что было. У нее были, я так понял, какие-то знакомые, кто погиб тогда. Я не могу говорить об этом точно – я знаю по слухам все. Но знаю точно, что она не любила Москву.
– Но она любила вас.
– Да. Ей очень долго объясняли, что у меня есть способности, что правда, из меня может получиться толк, и она на это решилась. Отчим сказал, что он не поедет, и несмотря на то, что у них были блистательные отношения (я обожаю своего отчима)... Помимо того, что он был наикрасивейший мужчина, он был очень ко мне добр и то, как он относился к маме вообще... Хотя потом, когда я уже подрос, я понял, он не просто изменял, он вел очень свободный образ жизни. И я маме задал вопрос: как она это терпела.
– А она что сказала?
– Она очень смешно сказала: «Но он же меня ни в чем не обделял? Он был младше на 16 лет. Ему нужно было. Я же это понимала. Я была главной женщиной в его жизни».
В юношестве я ее осуждал за этот ответ. Но когда я становился старше, особенно после тридцати, я понял, насколько это мудро. Еще она сказала: «Наша договоренность была о том, чтобы я ничего не знала».
Но она делала вид, что ничего не знала. Находились «добрые люди», кто ей звонил, кто ей подсовывал записки. Я видел эти записки с адресами, телефонами тех дам, которые претендовали на его руку.