Питер принял Маню благосклонно. Позади вокзал с взволнованными бабушкой Ритой и таксой Лушкой. Обе старушки с одинаковым беспокойством проверяли, всё ли уложено, ничего не забыто. Наконец бабушка вздохнула, Лушка тявкнула. Обнялись на прощание и под перестук колёс Маня поехала в новую жизнь.
СПбГЭУ. Язык сломаешь. Но девушка решила - только туда, на всякую фигню размениваться не стоит. Она же была умной Маней.
Деньги на первое время были, скинулись и дали родители, как - то враз вынырнувшие из своих параллельных жизней и вспомнившие, что дочь окончила школу.
Отец поистрепался, фланируя от одной пассии к другой. Исчез блеск и боевой задор, появились лысина и осознание того, что жизнь почти прошла.
Мама, наоборот, пошла в гору. Какие - то там открытия , какие- то удачные выступления на семинарах, бог их ведает, но табличка " профессор" величаво красовалась на дверях кабинета, а сама мать похорошела. Модная стрижка, стильный костюм - синий чулок превратился в ничего себе так даму. Отец стал поглядывает с интересом. Впрочем, этот интерес был срезан точно, четко и без жалости. Недаром матушка столько лет лягушек препарировала.
Маня вышла из вагона и ахнула: Питер! Величавый, насмешливый, остроумный и беспощадный к нытикам. " Подружимся" - кивнула девушка.
Быстро разобралась в хитросплетениях метро, долго ехала к общежитию. Её родной город за это время можно было обойти по периметру.
С соседками по комнате повезло. Точнее им с Маней. Та вдумчиво, спокойно объясняла всё то, что за десять лет не улеглось в забитые разнообразными знаниями и незнаниями головки.
Маню причислили к ботаничкам. Но милым, спокойным и невредным.
Дальше разбираться было некогда. Экзамены приближались с неотвратимостью Армагеддона..
"Она порвала зал" - это выражение слышала от отца в те недолгие попытки воспитания, когда папа пытался приобщить дочь к прекрасному.Но плохо себе представляла, как такое может быть.
А вот сегодня, она, Маня, порвала зал.
В аудитории было тихо. Пожилой профессор с доисторической бородкой клинышком сидел, как мальчишка, открыв рот. Преподавательница, дама лет сорока, с треском сломала в сухих сильных пальцах карандаш. Пара аспирантов с легкомысленными колечками в ушах выругались восхищенным шепотом:
- Достаточно, - голос профессора чуть дрожал от волнения. Многие добивались чести учиться у нас. Вы же её окажете, если останетесь.
" Как?" - в коридоре обступили девчонки. В глазах ужас пополам с нетерпением.
" Сдала!" - выдохнула и сама не поверила.
" Умная Маня!" Единственный среди абитуриентов красавец - мулат Крис Мбонгу улыбнулся белозубо и поднял палец вверх.
Захлебываясь радостью, позвонила бабуле. Та всхлипывала в трубку, на заднем фоне подвывала Лушка:" Кушай хорошо, допоздна не гуляй. Боже, как я рада, девочка моя!"
И понеслась студенческая жизнь. Все знакомились со всеми. И с городом. Девчонки побогаче рванули в ночные клубы. Маня, надышавшись солёным воздухом с залива, влюбившись в белые ночи, до ломоты в ногах находившись по прямым строгим проспектам, набрела на вывеску:" Бухгалтер прямо сейчас!" Это было не объявление, это был крик о помощи. Заполнять ведомости? А что сложного? Так Маня нашла работу.
А курс бурлил, как и всякий человейник. Потоки, как струи воды в реке, смешивались, сходились и расходились. Тут же наспех случались любови и браки. Соседки по комнате не раз и не два плакали на уютном Манином плече. Она житейской своей сметкой чуяла, что ничего у девчонок не получится, не те парни, не их. Но разве же послушают!
У кого- то на курсе уж родились дети, Маню повысили до старшего специалиста. Фирмочка выросла до вполне себе фирмы, специализировалась на аудите.
И Маня, взяв отпуск в каникулы, рванула в Турцию с бабушкой. Лушку пришлось оставить с отцом, который, кстати, не возражал, не так скучно коротать одному вдруг ставшие унылыми и одинокими вечера позабытого примадонна.
В Турции бабушка Рита освоилась быстро, резко осадила пожилого повара, вздумавшего строить глазки, тут же у него взяла рецепт пахлавы и очаровала пирожками, собственноручно состряпанными на гостиничной кухне под восхищённые вздохи. Турок проникся к бабушке глубочайшим уважением , но романтических попыток не оставлял. Но она только загадочно улыбалась.
А вот Маня окунулась в страну с головой. В это умопомрачительное море, в это жгуче- чёрное небо, в звуки дарбуки и звон монеток танцовщиц, выступавших по вечерам.
И в карие , цвета йода глаза Бекира. Как это произошло, как случилось? Где были её ум и житейская мудрость? Маня тонула в сладком чувственном сиропе и не хотела выплывать.
Слишком давно решила, что женское счастье - не её тема. Слишком давно спрятала, задавила эту боль.
А она точила и грызла изнутри. Красавицей так и не стала. Крупная, с неправильными чертами, густыми , хорошо подстриженными волосами и сливочно- белой кожей . Мужчины головы точно не сворачивали. А Бекир смотрел. Смотрел, и видел её одну. Уезжать не хотелось:
- Выше нос, подруга, - разбитная соседка из номера напротив допила кофе, - надеюсь, много денег он с тебя не стряс?
- Я вас не понимаю.
- А что тут понимать? Содержанец твой турок, не врубилась что ли?
Кафе поплыло у Мани перед глазами. Вспомнились моменты, которые в угаре страсти показались мелкими и незначительными. Небольшие суммы, которые мужчина обещал отдать. Кафе, где платила сама.
Значит с ней, Маней, можно только за деньги?! Значит, сама по себе она ненужная, отвратительная, нелепая?!
Бабушка ругала Бекира, Турцию и себя. За то, что увлекшись новыми рецептами и российско- турецкой дружбой, проморгала внучку.
Возвращались домой молча.
( Продолжение следует)