Часть 2.
Вовка топал босыми ногами по горячей пыли на обочине, волоча за собой и дёргая своего железного коня. Катенька, придерживая ситцевое светлое платье рукой, прижимала подол к ногам, шла рядом. Тёплый ветер то и дело хватал полы юбки спереди или сзади, поднимал слегка или совсем нескромно, оголяя крепкие девичьи ноги почти до самого их красивого основания. Она шла с эмалированным бидоном в руке вверх по улице к полю.
- Кать, да остановись ты, - психовал Володя, тащится за ней от самого дома, а она всё ломается. – Давай подвезу.
- Ещё чего, посмотри на себя, - кокетничая, строго посмотрела на него Катенька, - на кого ты похож? Босой, без майки, брюки разорваны, руки в мазуте.
- Да это я неудачно зацепился, вот сейчас, за подножку, - посмотрел он на свою брючину, – руки чистые, они не отмываются от масла и бензина, только после бани светлеют. От работы загрубели. Кать, ну куда ты идёшь? Чего капризничаешь как маленькая? Чем я провинился? - заискивающе спрашивал Вова, потерев одной рукой нос.
- Не скажу, - нараспев протянула Катенька и поправила светлые завитушки волос на лице, ветер всю причёску растрепал.
- А подстриглась зачем?
- Тебя это не касается! Иди вон, обнимайся со своей железякой, смотрят на нас, - обернулась она в сторону села, - и мама твоя с огорода.
Дом Володи стоял первым по улице, никто больше не строился в бугор. Широкая дорога на возвышенности в четыре колеи в дожди расплывалась грязью, до самого огорода Любови Григорьевны. Так что, кому оно надо за их домом строиться, потом спасай дворы и огороды от наводнения. Зато луг цвёл в тех местах, трава по пояс, сено разнотравное ароматное, коси на здоровье, что и делал Матвей для своей бурёнки.
Любовь Григорьевна действительно возилась в огороде, наклонившись к земле. Выпрямилась, приложила ладонь ко лбу, как козырёк, увидела двоих на дороге и красное пятно мотоцикла рядом. Ну, так и есть, опять Вовка и Катька вырядилась среди бела дня в нарядное платье.
- Вот бездельник, - подумала мать и опять нагнулась к раскидистым листьям моркови.
- Кать… Ну давай, что ты рычишь на меня, который день? Поехали. Ты на остановку идёшь? Или до хуторка?
Хуторком называли несколько домов у реки, на отшибе от села. Жили пару семей, да одна ведьмообразная одинокая старуха, бабка Маня. Ветеринар жил, к нему часто посылали детей или взрослые ездили, если корова заболела или цыплята дохнуть начинали.
- Нет, за горохом иду, - задрала Катенька свой изящный носик.
Это единственное, что в ней было изящного, остальное как положено – широкая талия, крепкие ноги, внушительный бюст - всё, как говорила Люба про неё. Плечи круглые, спина широкая, за такой в любые невзгоды укрыться можно. Щёки румяные полные, губы алые… красить не надо и глазки маленькие, близко посаженные. Эдакий румяный каравай, пряный, дурманящий и манящий ребят сельских, а Володю особенно. Но как-то не мог он около такой горячей пышки находиться долго, жгло всё внутри, хотелось потрогать, помять, вдохнуть аромат, а она… Издевалась, видя, как вьётся Вовка возле неё.
Вовка рассмеялся в кулак и встал.
- Это за горохом ты так вырядилась? Платье светлое надела?
- Дурак, - топнула Катенька ножкой, обидевшись пошла дальше.
Володя бросил мотоцикл на обочине, побежал за ней. Знала, что побежит, как миленький побежит, который год бегает. Вприпрыжку Вовка семенил за Катенькой, поднялись на дорогу, спустились к оврагу, а там и гороховое поле. Болтали, смеялись, пару раз замахнулась Катя на своего ухажёра бидоном, опять обидел её чем-то, а она скорая на расправу. Вдвоём насобирали стручков гороха в бидон за пять минут. Вовка метался по полю выбирая, лучшие. Наталкивая карманы, потом ссыпал всё в бидончик. Катя не спеша там сорвёт стручок, тут сорвёт, ей торопиться некуда.
- Зачем тебе столько гороха? – удивился Вовка выворачивая карманы брюк, Катя тоже принесла свою жменю.
- Надо! Бабка попросила, а тебе трудно мне помочь?
Их глаза встретились, Катя залилась краской, она часто краснела почти по любому поводу, но тут другое. Поле, высокий горох, село далеко, людей нету, зной летний и они вдвоём. Вовку как-то само к ней подтолкнуло, бидон опрокинулся на серый пятачок земли. Он одной рукой обхватил её за талию, другая зацепилась за куст гороховый.
- Пусти, - горячо задышала Катенька и попыталась слегка оттолкнуть оборванца.
Но он уже обхватил её второй рукой и жадно впился в её белую, нежную шею влажными губами. Катя томно откинула голову набок, но по-прежнему слабо упиралась руками в плечи Володе.
- Не могу, - рычал как зверь Володя, - не пущу!
Катя почувствовала, как он сухой загрубевшей ладонью наминая до боли ей ляжку поднимает платье. Он вцепился как клещ и уже хотел впиться в её алые губы, но она оттолкнула его. Вовка, дрожа всем телом, повалился на спину, смяв под собой несколько спутанных кустов гороха, глаза вытаращил на Катю.
- Ты чего? – тяжело дышал он.
- Ничего! – поправляла платье Катя. – Иди к своей Ольке… Или ты думал, я не знала, что на городские мощи тебя потянуло?
- Да… да… сплетни! – заикался Вовка и кинулся обнимать Катю.
Горько сладкий запах цветов и полыни, пьянил молодого человека, он потерял голову. Днём, да и вечером, никогда Катя не позволяла себе такого, разве что за ручку подержаться или за талию взять на танцах в клубе. А тут… Сама ведь улыбается, глазки строит.
И вторая попытка не удалась, Катя с размаху толкнула его в плечо и пошла к перелеску. Ох и путанный этот горох, быстро не выберешься. Володя, размахивая руками, расталкивая перед ней кусты, прокладывал дорогу вперёд. Узнают, что они столько гороху помяли, влетит обоим, ещё и краснеть придётся.
- Кать, ну подожди, - хватал её за руку Володя, пытаясь затащить в лесополосу, выйдя из зарослей, - да постой ты!
- Пусти! Как вечерами на лавке жаться, так ко мне, а как на танцы катать в соседнее село так с городской. И что вы в ней нашли?! Худая как вобла, лицо лошадиное! Как мухи над гов…о слетелись, - злилась Катя.
Володя стоял, опустив голову. Он-то думал, никто не узнает. Ну, понравилась ему эта городская. Не смеётся над каждым его словом, разговаривает интересно, дурочку из себя не строит: нет –значит, нет! Курит в затяжку, но так, чтобы не видели и не пахло от неё. В брюках ходит и шортах, а не в платьях с пышными юбками, будто мамкины перешила. В деревне одна сошьёт себе или купит тряпку, так все потом одинаковые, будто на одной фабрике сделанные.
Необычная эта Оля, девочку — недотрогу из себя не корчит, на мотоцикл вскочила и прижалась покрепче. Но это же временно, Оля на лето приехала к бабушке в деревню, а Катя она всегда здесь, всегда ждёт, переживает. Каждый вечер на лавке ждёт семки щёлкая.
- Что молчишь? Нечего, сказать? – нахмурилась Катя.
Володя присел на траву под раскидистым деревом, взял травинку в рот, положил свои локти в цыпках на колени, отвернулся.
- Прокатил разок, что такого? Ты меня каждый раз прокатываешь, - с намёком приподняв бровь и глянул на неё Володя, – всем улыбаешься, а меня толкаешь. Я тебе не псина дворовая! То позовёшь, то пнёшь ногой, - обида подкатила к горлу молодого парня, - сколько можно? Год за тобой бегаю, а ты толкаешь, как чужого. Не нужен, так и скажи! – поднялся он на ноги, отряхнулся, сплюнул травинку, махнул рукой и пошёл к дороге. – Я тебе не мальчик, чтобы вот так со мной.
- Володя, Володя постой, - бежала теперь за ним Катя, - да постой же!
Он остановился, она подошла близко и прислонила голову к его широкой загорелой спине. Сердце, его тук, тук. Тук, тук трепетно отзывалось в её груди.
- Ну, пошли, что ли? – недовольно хмыкнул он и не поворачиваясь, одной рукой захватил её в охапку по-братски, по-свойски. Совсем не так, как несколько минут назад.
- Уже... может…
- Не может! Что люди скажут?
- Так, никто не видел… - совсем послушно ответила Катя.
Перегнула. Перестаралась, не надо было говорить про эту городскую, вечером опять к ней побежит.
Возвращались понурые, говорили на обратном пути мало, у Кати всё платье в репьях, поворачивается, снимает, а ему хоть бы что, даже не смотрит, а она вон как высоко юбку задрала. Хорошо хоть бидон несёт. До мотоцикла донёс, отдал, завёл свой драндулет, перекинул ногу через сидушку и был таков, даже не предложил подвезти, а идти ей далеко. Мимо его дома, до середины улицы, там в проулок огородами, на улицу выше, почти до почты. А он мимо дома промчался, она видела.
Обиделся Володя или нет, но неделю не появлялся на скамейке у Кати, и в выходные в клубе его не было на танцах. И этой… городской не было. Неужели с ней? У дружка закадычного Васьки спрашивала Катя, где он? Почему не видно и не слышно его в селе?
- Отец его на скирдовку отправил вилами махать, приезжает в ночи, без рук, без ног, - гоготал Димка.
Вот у кого про эту Ольку спросить, неведомо. Ни самой же ей в подружки набиваться? Злилась Катя на соперницу, на дружка Вовкиного, а больше на себя: надо было не отталкивать, приласкать, приголубить, тогда бы точно никуда не делся.
Мотоцикла Володиного неслышно было в селе, но дома не задерживался вечерами. С работы бегом в душ, а то прямо под колонкой, студёной водой обмоется, рубашку чистую оденет, брюки получше ещё и погладить просит. Отцовским одеколоном провоняет всю кухню, пока похватает, что под руку попадётся на столе и бежит со двора. Без своего железного друга. Запылилась Ява, стоя во дворе, отец к ней приглядывается.
- Надо, бы к ней люльку купить. Незаменимая вещь в хозяйстве будет. Кукурузы с поля привезти или арбузов с бахчи, на Чурики съездить рыбу половить, - подмигнул он любимой жене, - поедешь?
- Поеду, - улыбнулась игриво Любочка, - отчего же не поехать?
На следующей неделе Лёша приехал, ещё больше исхудал, рубаха на нём болталась как парус без ветра на корабле, загорелый, глаза счастливые, довольный.
- Господи! А с лицом-то что? – испугалась мама и всплеснула руками. – Как же это? Почти ничего нет, только чуть на этой щеке, - поворачивала она за подбородок голову сына, разглядывая щёки, - шрамы останутся, но это ерунда, Куда всё делось? Чем тебя кормил дед Аким? – допытывалась мама.
- Не знаю, - мигал Лёшка, - само прошло. Прополис прикладывал, когда воспалялось. В озере умывался, вот и всё, - пожал он плечами. – Там знаете какое озеро?! – С восхищением обратился он к родителям. - Утки в камышах водятся, под вечер выплывают семьями – жирные! Вот такие, - показал он руками, - дед Аким подстрелил одну. И караси там, карпы зеркальные, - положил он ладонь на локоть другой руки, показывая размер, - вот такие. В следующем году снова поедем.
- Знаем, - с тоской вздохнула мама. В молодости они туда и убегали с Матвеем от людских глаз, наверное, и Лёшка там получился. Бог его знает, свадьбу гуляли, уже беременная Люба была.
- А в этом, уже всё? – удивился отец.
- Нет. Завтра опять еду, на другую сторону, недели на три. Там поздний подсолнух, степь, холмы. Дед Аким ждёт меня.
- Книг побольше возьми с собой, будет чем заняться вечерами.
- Не надо, у деда есть, - встряхнул сумку с вещами Лёша и пошёл в дом, но заметил одинокий мотоцикл во дворе, остановился на крыльце.
- А Вовка дома? – удивлённо спросил он на пороге.
- Нет его, - кивнул отец, - шатается пешком.
- Ну тогда я погоняю сегодня вечером, - загорелся Алексей, кинул сумку на веранду и пошёл в душ.
- Ну вот, а ты переживала, - обратился к жене Матвей. – У него интерес должен быть, а не просто так, - посмотрел он в сторону удаляющегося Алексея.
Этой ночью Любе спалось сахарно и блаженно с мужем, успокоилось материнское сердце. Володя отчего-то домой пришёл, одиннадцати не было и сразу спать свалился.
А вот Катино сердечко ревниво рвалось из девичьей груди лунной ночью. Долго слушала она в открытые окна, как надрывался двигатель Вовкиного мотоцикла, гоняя где-то в центре села у магазина. Наверное, городскую свою катает.
Продолжение __________
Не забывайте подписываться на мой канал или Телеграм ✨
Имена фамилии, названия населённых пунктов вымышленные, любое совпадение случайность.