Единственное дошедшее до нас прижизненное изображение Анны Бейнс – это почеркушки в сборнике ее же стихов. Явно недружественный художник вписал в заглавную букву «О» лицо с низкими бровями, глубоко посаженными глазами и большим задранным носом. Впрочем, оно все равно не производит такого уж отталкивающего впечатления – нос как нос, глаза как глаза. Длинный язык – вот что привлекает внимание смотрящего в первую очередь.
Что и не удивительно. У этой женщины был самый острый язык в Антверпене. Разящее перо католицизма (к слову, уже к середине XV века просравшего все полимеры), Анна Бейнс, казалось, большую часть своей творческой жизни положила на то, чтобы сражаться против лютеранства, которое становилось год от года все популярнее в ее родном Брабанте, да и во всей Европе.
Вообще, мой любимый Ренессанс, пришедшийся на XV-XVI века совсем не был радостно-радужным для людей тогда живших. Это нам сейчас кажется, что в эпоху Возрождения народ через одного только и думал, как бы развиться поразнообразнее духовно, да изобрести что-нибудь поинтереснее или, на худой конец, сонет сочинить. И все танцуют, взявшись за руки, в окружении какающих радугой розовых единорогов. Духовное.
На самом деле тогдашняя культурно-историческая ситуация была, мягко говоря, очень противоречивой – финал средневековой эпохи, утрата привычной картины мира и начало Нового времени. Великие географические открытия, бурно развивающиеся раннекапиталистические отношения, поднимающая голову наука, урбанизация. Станок Гутенберга, кстати, который сделал книгу и, соответственно, знания в ней заключенные доступными практически всем подряд, а не только монахам в их скрипториях. Что, в свою очередь, привело к сомнениям в непоколебимости католицизма. Церковь же себя к тому времени знатно дискредитировала – алчность и трусость служителей культа, их немощь в борьбе с чумой и прочими бедствиями уходящего века сильно подорвали ее авторитет.
Прежняя иерархия, как божественная, так и мирская не могли обеспечить осмысления приходящих реалий грядущего мира, и люди реально дурели. Они, в точности как сейчас мы, говорили: мир сошел с ума. То есть, мир-то менялся, но от этих изменений было очень страшно и Апокалипсис читался в каждом новом знаке, и хотелось назад, в пусть смрадное и тяжелое, но такое уютное и знакомое средневековье.
Вот в таком мире в самой его серединке - Антверпене, угораздило родиться героиню нашей сегодняшней истории Анну Бейнс. Друзья и поклонники ее таланта (а может и просто поклонники, отсюда не видно) называли ее Брабантской Сафо, а недоброжелатели и оппоненты, коих тоже было немало – безумной фанатичкой и истеричной старой девой. Сама же она про себя говорила, что «скорее кислая, чем сладкая» во всех смыслах.
По занятной иронии судьбы девочка, которой предстояло стать одним из признанных лидеров конрреформации в Нидерландах, настойчиво называвшая основателя протестантизма Мартина Лютера «волком в овечьей шкуре» родилась в доме под названием «Маленькая волчица», а имя единственного ее брата было Мартин.
С именем, правда, все просто и никакой мистики – отец Анны Яан Бейнс был портным-чулочником и, по некоторым данным, отправлял в своей гильдии какие-то религиозные функции в том числе, по всей видимости, часто пересекался с местной общиной братьев миноритов – монахов францисканцев. Тех самых нищенствующих «серых братьев», которые должны были проповедовать полное отречение от земных благ, апостольскую бедность, аскетизм и любовь к ближнему. Они в целом и да (помним Вильгельма Баскервильского – детектива-францисканца из «Имени Розы» Умберто Эко?), но к началу XVI века уже слегка прибрахлились – и монастырями своими обзавелись и строгую иерархию внутри ордена выстроили, через которую отдельные члены ордена приобрели власть, что, кстати, полностью противоречило идеалам создателя ордена Франциска Ассизского.
Но это я отвлеклась.
Так вот, портной-чулочник Ян Бейнс, будучи человеком набожным и очень религиозным назвал своего сына Мартином в честь святого покровителя всех ткачей и портных Мартина Турского. И, конечно, в страшном сне ему бы не привиделось, что сын у него получился тезкой этого ужасного еретика, гореть которому не переставая в геенне огненной.
Таким образом, понятно, что Анна воспитывается в глубоко религиозной среде. Все члены семьи – ярые католики, она ходит ко всем мессам в храм Девы Марии, что тут прямо за углом на Большой площади, да и батюшкины профессиональные связи с францисканцами тоже, по всей видимости, девочку не минуют.
Самый первый ее биограф Йос ван ден Бранден почетный архивариус города Антверпена в начале прошлого века утверждал, что «скромная, но горячо верующая дева» не просто общалась с братьями миноритами, а даже реально обучалась у них. Впрочем, документальных свидетельств обучения Анна в францисканской общине не осталось. Да и вообще, знаете, в те времена не принято было об обычных мирянах в летописях писать, даже если они, как Анна Бейнс, внесли ниэпический вклад в национальную и мировую культуру. Вон, что мы о Босхе том же знаем, кроме того, что он в свое время очень удачно женился и на одно из собраний «Братства Богоматери» целого лебедя купил? Даже год рождения и тот приблизительный.
Собственно, с Анной Бейнс такая же фигня, год рождения, правда на удивление, известен – 1493, ну и благодаря склочности родственников еще знаем, что после смерти отца в 1516 году младшая сестрица Маргрит как-то очень поспешно выходит замуж и требует своей доли через суд. Анна с матерью и братом продают большой дом в центре Антверпена и переезжают в менее фешенебельный район, где брат Мартин открывает школу. Двадцать лет спустя Анне придется еще раз пройти через этот квест уже после смерти матери, когда брат женится и захочет свою долю от всего.
В общем, не удивительно, что следующая после борьбы с лютеранством главная тема ее поэзии – «хорошее дело браком не назовут». Одно из программных ее стихотворений прям так и называется не ходите, девки, замуж «Без ярма лучше! Счастлива женщина без мужчины». Но все это будет позже, а пока Анна помогает матери по дому и с арендаторами, брату с его школой, а по вечерам, когда от нее все отстанут, пишет по-настоящему гениальные стихи.
Казалось бы, как в семье позднесредневекового ремесленника и мелкого бюргера могла получиться настоящая поэтесса? А дело-то в том, что папа Бейнс был не так прост, как могло бы показаться с первого взгляда. Ян Бейнс был ритором, или как их еще звали в Голландии редерейкером.
В стремительно развивающемся и богатеющем Антверпене того времени культурная жизнь вращалась вокруг так называемых «камер риторов» - своеобразных театрально-литературных кружков, сильно повлиявших на становление нидерландской поэзии. И отец Анны был не последним членом такой камеры. До нас даже вроде как дошло одно написанное им стихотворение, что на самом деле очень круто, ведь от подавляющего большинства членов этих камер спустя полтыщи лет не осталось даже имен.
Ну и не забываем искренний, возможно, несколько избыточный интерес францисканцев к талантливому ребенку, и получаем на выходе весьма образованную по тем временам девушку, выросшую в кругу признанных литераторов, регулярно посещающую их тусовки с театрализованными представлениями, конкурсами (интересными) и вроде как даже победившую на довольно престижном соревновании риторов в Брюсселе в девятнадцать лет с милой девичьей одой - хвалой Деве Марии (но это не точно).
Пару лет спустя после этого, вероятно, очень важного для Анны события орденом францисканцев в антверпенскую общину назначается глава (кустод) брат Бонавентура Вессель, он знакомится с девушкой, становится ее духовником и заверте…
Продолжение здесь