Россия
Коммунизм стал наиболее радикальным вызовом собственнической идеологии — и наиболее непродуманным. Большевики с легкостью провозгласили отмену частной собственности, но детального альтернативного плана не имели. Сначала Советскому Союзу было нетрудно представлять себя как государство, несущее большие надежды в плане равенства: ускоренная модернизация приблизила СССР к западноевропейскому уровню. Однако ценой этого были миллионы раскулаченных и репрессированных. К тому же советские вожди просто заменили один тип неравенства (доход от капитала) другим — доступом к ценным товарам.
90e
В начале же 1990-х годов был сделан выбор в пользу «шоковой терапии»: якобы только сверхбыстрая приватизация могла обеспечить невозможность возвращения к коммунизму. В результате небольшая группа людей, будущих олигархов, получила возможность завладеть большей частью богатств страны, а закреплению такой ситуации способствовало принятие в 2001 году подоходного налога — строго пропорционального, всего 13% независимо от дохода (ни одна другая страна не зашла так далеко, как Россия, отказавшись от самой идеи прогрессивного налога). Это совпало с утверждением непрозрачных фискальных принципов (впрочем, тому способствовал и общемировой порядок: выше уже говорилось о том, что никто в Европе не позаботился о четких налоговых механизмах в международном пространстве). Так Россия превратилась в одну из самых неэгалитарных стран.
Европа, однако, проявляет мало интереса к происхождению российского богатства, поскольку сама извлекает выгоду из капитала, инвестированного богатыми россиянами в западноевропейскую недвижимость и бизнес. Ее интерес сдерживается и опасением жесткой реакции со стороны российского правительства. Вместе с тем ответная агрессия Европы в 2010-е тоже не вполне адекватна: вместо введения торговых санкций, которые затрагивают всю страну, лучшим решением было бы заморозить финансовые активы сомнительного происхождения.
Китай
Эта страна извлекла уроки из неудач СССР, остановившись на смешанной структуре собственности: страна больше не коммунистическая (70% всей собственности — частная), но и не капиталистическая (государственная собственность все еще составляет около 30%). Это не спасло Китай от резкого роста неравенства доходов. Реализуемые в 1970-е годы экономические реформы помогли в первую очередь городу, а деревня осталась почти ни с чем. Данные о доходах китайцев очень непрозрачны. Теоретически в Китае действует прогрессивный налог (предельные ставки доходят до 45% — сравните с 13% в России). Однако невозможно узнать, сколько налогоплательщиков платят налог каждый год или на сколько увеличилось число налогоплательщиков с высоким доходом в том или ином городе. В Китае нет налога на наследство, а значит, и каких-либо сведений о наследуемых состояниях — это сильно усложняет изучение концентрации богатства в стране. В долгосрочной перспективе Китай защищен от коррупционной судьбы ничуть не больше, чем постсоветская Россия. Однако и его критика западной демократии достойна того, чтобы к ней прислушаться. Может ли большинство принять законы, которые полностью переопределяют права собственности (путь Европы), или лучше доверить этот вопрос компетентному меньшинству (путь Китая)? Китайский вариант развития событий заставляет задуматься о том, что ответ на этот вопрос неочевиден.
Накануне неизвестно чего
Период с 1950 по 1980 год стал одним из самых счастливых в европейской истории: была определена новая социальная политика, направленная на реальное сокращение неравенства. В это время политическая система строилась вокруг классового конфликта между «левыми» и «правыми». Социал-демократы (Демократическая партия в США, лейбористы, коммунисты) опирались на поддержку социально неблагополучных классов, «правые» же (республиканцы в США, либералы в Европе) — на поддержку благополучных слоев населения.
Но с 1980-х менее образованные и обеспеченные классы по всей Европе перестали голосовать за «левых». Повестка социал-демократов распадалась, они не смогли адаптироваться к новой реальности, где всеобщее образование становилось все более всеобщим, а экономика — все более интернациональной. Глубокий кризис СССР убедил многих, что с политикой перераспределения благ нужно быть осторожнее, — куда надежнее полагаться на саморегулирующиеся рынки. Крах коммунизма оказался крахом надежд на социальную справедливость. Критика богачей и призывы к равенству становились все тише. Политическая жизнь, прежде организованная жестким делением на два лагеря, теперь управлялась разнообразными партиями, представляющими высокообразованную и хорошо зарабатывающую социальную элиту. С 1980-х годов экономика вновь подпитывается привычной антиэгалитарной идеологией XIX века. А низшие классы чувствуют себя покинутыми, часто находя отдушину в национализме и расизме.
Между тем мир глобализируется, страны все более взаимозависимы. Проблемы, оставшиеся в наследие от XX века, проявляют себя все сильнее. Мы видим страны, лишь недавно выбравшиеся из ловушки рабства (Южная Африка, которая покончила с апартеидом в начале 1990-х). Мы видим и страны, неравенство в которых имеет более современные корни, но не менее фатально: таков Ближний Восток с его концентрацией нефти в небольших странах (Египет с населением в 100 млн человек ежегодно тратит на школы 1% от совокупных нефтяных доходов Саудовской Аравии, ОАЭ и Катара, население которых очень мало). Отмена расовой дискриминации в США не сняла проблему как таковую и грозит новыми конфликтами. То и дело возникающие кризисы, в том числе крупнейшие, вроде кризиса 2008 года, преодолеваются обманчиво легкими путями — путем создания новой денежной массы. При этом подобные решения вызывают оправданное возмущение простых граждан, ведь напечатанные деньги были направлены не им, а крупным корпорациям. В XXI век мир вступил с теми же проблемами, что и 100 лет назад, но, кажется, стал еще более беспечным.