– Здравжелаю, Константин Львович! – гаркнул Вадим. Раскатистый окрик пролетел по гостиной, остановив отца у изящно закрученной лестницы.
– Ой, Вадя, не ори, – скривилась мать и подняла ладонь, словно хотела защититься от этого крика. – Как начнешь орать, уши закладывает.
– Все клоунничаешь? – Константин Львович положил ладонь на ажурное ограждение из белого металла, собираясь подняться на второй этаж.
– Никак нет! Честь отдаю за пироги, как обещал!
– Когда уже за ум возьмешься?
– Так не за что же. Сказали же. Тридцать лет – ума нет…
– Зайди потом ко мне. Я тебе документы отдам, их надо Анатолию Борисовичу отвезти, мы сегодня разминулись. Завтра меня с утра не будет, а их надо срочно в работу пустить.
– С водителем отправь. Мне не по пути.
– Сделай так, чтобы было по пути.
– Понял-понял, – послушно кивнул Вадим. – Для бешеной собаки семь верст не круг, а для меня и десяток вообще не круг. Будет по пути.
Отец поднялся на второй этаж, в кабинет.
Мать, перебиравшая на столе свежесрезанные цветы, снова оживилась:
– О чем мы говорили?
– О том, что Владик молодец.
– Да-да, умница просто, – согласилась Ангелина Дмитриевна, подрезая стебли.
– Ладуля у нас всегда был умницей, зайка наш, – с усмешкой глянул на сестру и отодвинул чуть подальше свою чашку, пока мать во вдохновенном порыве не приправила чай лепестками и листьями цветов.
– Наверное, женится скоро. Тебе, кстати, тоже пора об этом подумать.
– Подумаю, раз пора. Сейчас прям подумать или попозже?
– Мне кажется, чего-то не хватает. Да? – поставила получившийся букет в вазу и оценила его задумчивым взглядом.
– Мама, здесь определенно не хватает революционных гвоздичек.
Ангелина Дмитриевна непонимающе уставилась на сына.
– Красненьких, я имею в виду.
– Думаешь, да? – засомневалась.
– Мама, я в этом уверен.
– Так, пойду срежу, – взяла со стола садовые ножницы и энергично двинулась на улицу. Крикнула из холла, не оборачиваясь: – Я серьезно! Сколько можно по проституткам шляться?
– Вот и Соню нашу ни за что проституткой обозвали. А она совсем даже не проститутка. Она всего лишь девушка со свободными взглядами и денег за это не берет. Прошлый раз не считается, у нее правда на такси денег не было. Я ж не мог не дать, не дай бог у меня останется.
– Ты еще маме скажи, что с Сонькой спишь, у нее инфаркт будет.
– Сестра, ты не находишь, что флористика вообще не мамино призвание?
Светка захохотала:
– Хорош уже маму стебать.
Через пару минут мама стремительно вошла в гостиную, неся в руке несколько пышных красных гвоздик.
– Так, о чем мы там говорили? – присела на диван рядом с сыном и придвинула к себе вазу с цветами.
– Мама, мы говорили о проститутках, – напустив на себя серьезный вид, напомнил Вадим, и Светка снова затряслась беззвучным смехом.
– А я думала, мы говорили о тебе.
– Точнее, обо мне и проститутках. О моих с ними взаимоотношениях.
– Вот именно! Найди себе приличную девушку! – запальчиво воскликнула мать.
– Мама, не волнуйся. У тебя же давление. Как у Владика?
– Что «как у Владика»?
– Девушку.
Ангелина Дмитриевна на миг задумалась, убрала со лба челку, поправив свои короткие темные волосы, и уверенно кивнула:
– Да, как у Владика.
– Понравилась тебе Регинка?
– По-моему, порядочная девочка. Рейманы другую не примут, – нахмурилась, втискивая в букет принесенные гвоздики.
– Тогда зачем искать «как у Владика»? Давай у Владика ее заберем. Как говорится, была ваша – стала наша, – засмеялся Вадим.
Мать ошарашено глянула на сына, рассмеялась короткими захлебывающимися смешками и слегка хлопнула его по плечу:
– Вот, что ты такое говоришь! С юмором у тебя, как всегда, плохо!
– С юмором у меня вообще никак. Особенно когда водку коньяком начинаю запивать.
– Вот сказал так сказал. Насмешил, сынок, не могу, – еще раз рассмеялась. – Нет, все-таки иногда и ты можешь пошутить.
– Серпом по яйцам только раз полоснуть можно. Поэтому шучу я редко.
– Вадим, ну где твоя врожденная интеллигентность? Ну что это такое? Что за выражения?
– Моя чего-чего? – сдул оранжевую пыльцу с белой футболки у себя на груди. Заодно и Светке на коленку дунул: спасибо маме, плакали ее светлые джинсы.
– Воспитанность твоя, говорю!
– В шкафу дома висит. Стараюсь пореже ее надевать, а то столько дерьма вокруг, боюсь, замарается.
Отступив на шаг и полюбовавшись яркой цветочной композицией, мать вдруг решила, что столик стоит не там, где нужно. Ухватившись за край, двинула его чуть влево, – Вадим едва успел подхватить свою чашку, чтобы та не перевернулась.
Потом таким же придирчивым взглядом, каким до этого смотрела на цветы, она посмотрела на сына:
– Вадька, побрейся, а то как абрек прям. Что за мода пошла, ходите заросшие все, будто из леса.
– Мама, если абрек, тогда с гор. Вот, как отлучите меня от семьи, уйду в горы, буду скитаться. – Потянулся, разминая спину. В два глотка допил остатки чая и поднялся с дивана: – Ладно, пойду к отцу зайду, пока ремня не дали.
Ангелина Дмитриевна засмеялась и, махнув рукой, ушла на кухню. Только у Светланы все эти шуточки не вызвали ни смеха, ни улыбки, слишком уж они походили на правду.
В некоторых случаях Вадиму действительно стоило бы молчать, но «молчать» – не про него. Он с детства не боялся идти наперекор и протестовать. Родители все время пытались как-то укротить его нрав, уложить в какие-то рамки, но Вадя в них не укладывался. Чем больше его пытались сломать, тем сильнее он сопротивлялся. И тем сильнее Светка его любила и поддерживала. Всегда за него воевала. Иногда, кроме нее, никто его и не поддерживал. Мать часто говорила, что не понимает его. Оно и правильно, в какой-то момент Вадим бросил объяснять свои мотивы и закрылся. Стал делать все по-своему, жить по-своему, поступать на свой лад и не отчитываться.
Владу как раз этой смелости в жизни не хватало. Он всегда боялся сделать что-то не так, боялся разочаровать родителей: не дай бог быть вторым, а не первым. Для него любая неудача, что самоубийство. А если такое и бывало – не получалось что-то, – то обязательно виноват кто-то другой, но только не Владик. Ничего он не делал без «подушки безопасности».
– Поехали? – сбежав с лестницы, спросил Вадим у Светы. – К Борисычу – и домой. Или ты потом сама?
– Нет, я с тобой. Поехали.
– Вадя, подожди! – позвала мать и догнала детей у двери. – На, вот, возьми, – сунула ему пакет с красными яблоками.
– Мытые? – спросил он, вытаскивая одно.
– Конечно! Все, езжайте. Пока. Как вы там говорите, до созвона.
– Угу, мам, – пробубнил Вадим, откусывая яблоко, – до созвона.
– Что это с мамой? – недоуменно спросила Света на улице.
– Как что? С апельсинами в тарелке только зеленые яблоки хорошо смотрятся, а красные по цвету не подходят. Светка красные не любит, а Вадька сожрет, че…
***
Час потеряли, чтобы добраться до Раздоров. Анатолий Борисович был дома и ждал их. Вадим сразу прошел к нему, оставив сестру на улице. Все равно не задержится, только отдаст документы, перекинется с Борисычем парой слов, и они поедут домой.
Присев на скамью, Светлана чуть вздрогнула от вечерней прохлады и глубоко вздохнула. Так хорошо дышалось, приятно. Сад благоухал свежестью и запахами ночных цветов.
– Света, привет, – окликнул ее Влад.
– О, Владик, привет. Я и не знала, что ты тут.
– Я машину в гараж загнал, а то град обещали, побьет еще.
– А-а-а, – протянула девушка и, поднявшись с лавочки, шагнула ему навстречу. – Мы тоже у своих были, потом отец попросил документы отвезти.
– Я так и понял, – улыбнулся Рейман, – мой там Вадю вопросами достает. Что там в Дохе да как там…
– Так он в Доху от алжирцев посредником мотался.
– Он так и сказал. Что от алжирцев. И что в Дохе жопа.
– Да, Вадик именно так и сказал бы.
Почему-то в последнее время разговоры с Владом давались Свете с большим трудом, хотя лично ей он ничего такого не сделал: не навредил, ни разу не нагрубил. Поэтому она обрадовалась, когда брат вышел из дома и кивком позвал к машине.
– Нравится она тебе, да? – сказал Рейман ему в спину.
Шамрай остановился и развернулся на пятках, как при команде «кругом»:
– Хочешь об этом поговорить?
Света замерла тоже, не зная, то ли пойти в машину сесть, то ли остаться. Вадим ничего не сказал, даже не взглянул на нее, будто сразу забыв о ее присутствии. Потеряв первые минуты в напряженном замешательстве, Светлана так и осталась стоять на месте.
– Уверен, ты хочешь. Или думал: я не понимаю, что происходит? Вадим, я же не слепой. Признаюсь, мне даже показалось, что вы знакомы. Так эмоционально вы друг на друга отреагировали тогда на причале. Может, я чего-то не знаю?
– Если ты понимаешь, что происходит, давай решим все миром. Сразу. Уже сейчас. Не чужие же друг другу, правда?
– Нет, не чужие, – улыбнулся Рейман и подошел ближе.
– Пусть мы с тобой давно живем разными интересами, родители дружат. Зачем обострять отношения? Хорошо от этого никому не будет. Раз ты не слепой и все понимаешь, выйди из ситуации достойно. Или просто – выйди.
– Ты не прав. Третий лишний здесь ты – не я.
– Девочку оставь в покое, жизнь ей не порти, – терпеливо вздохнул Вадим.
Улыбка на лице Влада превратилась в злобную усмешку:
– Тебе ее отдать?
– Просто оставь в покое. Она сама разберется. Не глупая вроде.
– Не глупая, но и неопытная. Ее до меня даже не трахал никто как следует.
– Поэтому и не раскусит тебя с одного раза. Я тоже думаю, что с такими кровопийцами ей общаться еще не доводилось. – Последнее Шамрай силой воли пропустил мимо ушей.
Рейман сделал еще несколько шагов и заговорил тише:
– Хочешь ей помочь? Давай. Расскажи, как я в детстве бабочкам крылышки отрывал и радовался.
– Я что похлеще помню. И кошкам хвосты поджигал, и дурам малолетним мозги так выносил, что вены себе резали. И думали, что от большой любви.
– Давай-давай, помоги ей прозреть, круто будешь выглядеть.
– Я словоблудием не страдаю, ты же знаешь. Это не про меня.
– Прославишь фамилию. Константин Львович будет в восторге, что сын полностью оправдал его ожидания и честь семьи отстаивает как надо, – рассмеялся Владик, не упустив возможности напомнить об уязвимом месте в отношениях отца и сына.
– А тебе моя фамилия все покоя не дает?
Не дает! Влад оглянулся, словно хотел еще раз удостовериться, что их разговор никто не слышит. Светка не в счет.
Всю жизнь не давала ему покоя Вадькина фамилия. Хотя Рейман в этом даже себе отказывался признаваться. Потому что все детство в ушах «Шамрай… Шамрай…». Ни дня не проходило, чтобы Константина Львовича не вспомнили, известный же конструктор, который себе имя еще в советское время заработал. Все на нем завязано: и работа отца, и личные контакты. Вертолетостроение отрасль узкая, но высокопрофессиональная, именно старые связи имеют здесь решающее значение. Всегда последнее слово за Шамраем, всегда к нему все прислушивались. Потом и с сынком так же случилось. И прислушивались к нему, и все ему просто так доставалось, и с рук все сходило, только потому что он – Шамрай.
– Странно как, да? Вроде мы с тобой никогда баб не делили: у тебя свои, у меня свои. А тут… забавно вышло, – довольно улыбнулся Влад.
– Мы и сейчас с тобой никого делить не будем, – Вадим тона не понижал, но и не повышал, спокойно сказал и уверенно: – Тронешь ее – я тебе что-нибудь сломаю. Что-нибудь жизненно важное. Хребет, например. Или голову.
– Ты не посмеешь.
– Проверим?
– Хочешь расколоть нашу крепкую и многолетнюю дружбу? Мы ж как одна семья. Это будет очень непорядочно с твоей стороны, – картинно качнул головой и поцокал языком, – тебе не простят. Ни мои родители, ни твои. С какой стати ты решил вмешаться в мои отношения?
– Ладуля, мне глубоко похрен, как ты своих девок юзаешь, кого любишь, кого трахаешь, кому мозги выносишь, как живешь и чем дышишь, но за Реню я тебя убью. На куски порву, только тронь.
Рейман нервно засмеялся. У Светки от его резкого неприятного смеха прошла по позвоночнику колкая дрожь.
– Да что ты, я теперь ее в два раза сильнее любить буду. Потому что она моя, а ты ей никто. Молоденькая, смазливая, вся еще идеальная и внутри, и снаружи. Ни надлома, ни трещинки. Кожа, знаешь, у нее какая бархатистая?
– Мразина ты конченная, я тебя на куски разорву, если ты ее обидишь. – Шамрай вроде и в лице не переменился, и тоном не особо угрожал, но теперь от всей его фигуры шла ощутимая злость. И не скажешь сразу, в чем именно это выражалось, но будто воздух вокруг него вмиг наэлектризовался. Одно неверное движение – ударит.
– Ну вот, а я думал: ты мне друг. А тут такое предательство грядет. Сколько мы с тобой соли на двоих сожрали…
– Ладуля, у тебя какая соль? Живешь-то сладенько, к папкиной кормушке пристроенный.
– А ты не сладенько?
– Да и я не жалуюсь. Так что про соль ты сильно загнул. – Вадим вдруг посмотрел на Свету, будто только вспомнил, что она рядом стоит. Но ничего не сказал, снова вернулся взглядом к Рейману: – Чего ты злой такой? Все у тебя есть, родители стараются. Злой чего такой? Это мне злиться надо, я своим всегда не в кассу. А ты че с катушек слетаешь?
– Ты, кстати, забыл одну важную деталь, – снова уверенно рассмеялся Влад. – Она меня любит. А ты ей – никто. Я ее трахаю: как хочу, где хочу и сколько хочу. А ты ей – никто!
Шамрай глубоко вздохнул, сдерживаясь нечеловеческими усилиями.
– Она прям так и сказала тебе? Что любит?
– Конечно. Каждую ночь говорит. – В темных глазах заплясало самодовольное веселье от произведенного эффекта.
– Угу, – покивал Вадим с усмешкой, – поэтому очень советую подыскать себе хорошего психотерапевта, а то заминоришь, когда Регина тебя вдруг неожиданно покинет. Ты даже не представляешь, как скоро это случится.
– Думаешь, покорил ее обаянием? Ее коротнуло. Я заметил.
– Смотрю, ты даже не волнуешься по этому поводу. Завидую твоей уверенности, я бы волновался.
– Это всего лишь эффект новизны. Неизбежная вспышка интереса, когда в компании появляется новый человек, но она угаснет.
– Прям новизны? Думаешь?
– Уверен.
– Угу, – улыбнулся Шамрай своим мыслям. – Ты тоже забыл кое-что важное. Я привык плыть против течения, а ты нет. Ты так не умеешь. Поэтому в случае бури, я выгребу, а ты, Ладуля, захлебнешься. Хорошо подумай, прежде чем устраивать шторм. И считай, что это наш первый и последний разговор. Я тебе все сказал, больше мне сказать нечего. Потом – без претензий. Тронешь ее – убью.
Развернулся, чтобы уйти, но его задержал оклик матери Влада.
– Вадим! Светочка! – радостно воскликнула женщина, приближаясь к дому.
– Здрасьте, Анна Игоревна, – поздоровался Вадим, Светка в унисон что-то невнятно промычала, жалея, что они не успели уехать до ее приезда.
– Здравствуй, дорогой, здравствуй. Как хорошо, что вы зашли, очень рада вас видеть.
– Мы уже уходим, я документы завез из «Ростеха». Отец передал.
– Нет, я вас не отпущу. Так давно не заходили. Пойдемте. Посидим, поговорим, чайку попьем.
– Не стоит беспокоиться.
– Анна Игоревна, как-нибудь в следующий раз, – поддержала Света брата, – мы поедем. Нам еще в одно место, потом домой. А у меня с утра завтра столько дел, вставать рано.
– Как жаль, – погрустнела женщина, поправила на шее пышный шелковый шарф и оставила попытки организовать дружеское чаепитие. – В другой раз, значит. Хорошо, что заехали.
– Мама, не переживай, мы успели немного посекретничать, – улыбнулся Влад.
– Да?
– Угу, Регину обсуждали. Завидует мне Вадька. Хорошая, говорит, у меня девочка.
Светка поперхнулась воздухом, про себя удивляясь лицемерию Реймана, и посмотрела на брата. Тот перевел на Владика спокойный взгляд и ничего на это не ответил.
– Ох, да ладно, тоже мне глупости, – засмеялась Анна Игоревна.
– Конечно, глупости, – кивнул Вадим, и они со Светкой быстро пошли к машине.
– А ты завтра куда с утра рано собралась? – спросил, не сбавляя шага.
– Никуда.
– Чего пригорюнилась?
– Ничего.
– Чет у мамки какая-то запеканка была не сытная, есть хочу. Ты хочешь?
– Нет.
– Супа грибного хочу. Давай заедем куда-нибудь.
– Если хочешь, давай заедем, – все тем же безжизненным тоном.
– Нос чешется, – потер кончик носа. – Пить, наверное, буду.
– Или по носу получишь.
– Я-то? Это вряд ли, – посмеялся и достал из кармана телефон: – О, Данилка звонит. Говорю же, пить буду... Лагунов, ты как всегда вовремя. Смерть как выпить хочется. У тебя есть повод или мне придумать? Отлично. Только Светку домой заброшу и приеду.
Света села в машину, пристегнулась и подавленно замолчала. Может, Вадим к такому и был готов, но она – нет, ее после этого разговора словно сверху чем-то тяжелым придавило.
– Сестра, не переживай, – ровно сказал Вадим, усаживаясь за руль и заводя машину, – доиграется Ладуля – получит. А пока пусть тявкает, он только это и умеет.
Конец ознакомительного фрагмента