18+
Лестница вела вниз. Освещения не было, и Немец шёл наощупь, выставив перед собой правую руку. Лёша держался за холодную влажную стену и опасливо следовал за ним.
Они спускались всё ниже. Долго идти не пришлось: в конце пути ожидала дверь. Когда она отворилась, в глаза ударил яркий свет, на секунду ослепив.
Перед визитёрами предстало помещение с убранством аристократического вида: стены обшиты красным деревом, пол устлан роскошным алым ковром с высоким ворсом; лишь электрические фонари на стенах выдавали принадлежность этого места к современной эпохе.
– Вот они! – послышались крики наверху.
Немец поднял глаза и распознал несколько силуэтов. Он в спешке захлопнул деревянную дверь и задвинув массивную щеколду.
Через несколько секунд на врата обрушились негодующие удары священников. С криками «откройте!» священнослужители бросились на штурм тайной комнаты. Оби́тая бархатом дверь из толстого древесного массива казалась крепкой, но засов был слабым: его предел прочности оставлял желать лучшего. Долго сдерживать натиск «святой» силы он не мог.
– Немец, что делать-то? – Лёшка начинал нервничать.
– Не ссы, малой, не из таких передряг выпутывались… – Немец искал пути отступления, судорожно озираясь. – Предлагаю осмотреться.
Комната не имела выходов. Интерьер преимущественно состоял из деревянной мебели, украшенной талантливой резной росписью: кресло, большое зеркало у противоположной стены, тумба. Особенно в глаза бросался массивный стол на львиных ногах со столешницей, обшитой красным сукном. На столе лежали два больших тома в старых кожаных переплётах. Кресло имело величавый вид: его сидение, спинка и подлокотники были обшиты гладкой чёрной кожей; точёный деревянный каркас выглядел тонко и дорого. Одну из стен от угла до угла покрывало деревянное полотно – грандиозный барельеф. Он изображал толпу людей в монашеском облачении, вооружённых молотками и зубилами, а позади них, на возвышении, стоял человек в лучах света, простирающий руки к небу. Над всей этой роскошью величественно возвышались исполинские молот и зубило, скрещенные на потолке.
Крики и стук по ту сторону «барьера» сменились упорными попытками вышибить дверь.
– Немец! – кричал Алексей.
Наглость Фрица была сильнее трусости: опыт подсказывал, что оборона будет неминуемо прорвана, после чего последует неотвратимая расплата – оказаться избитым для него не было в новинку. Потому Немец прогнал беспокойство, которое трепетало где-то внутри и захватывало дух, и уступил место здравомыслию: он изучал странное помещение. Его внимание привлёк живописный гобелен, висевший над столом. Он изображал рыцаря с глубокими морщинами и седой бородой. Тело и голова – укреплены кольчугой, на плечи накинут серый плащ, руки сложены на рукояти меча, взгляд преисполнен мужеством. Эта тонкая художественная работа казалась удивительно эффектной и талантливой, достоверно и ярко передавая образ средневекового война.
– Немец, мне в туалет надо! – перекрикивал Лёша громкие удары, сотрясающие дверь.
– Лёш, потерпи! – осадил его Немец и взял со стола старинный фолиант.
Его содержание представляло собой тексты на латыни: грубые страницы были исписаны неясными словами, смысл которых был сокрыт для человека, не владеющего мёртвым языком. Зато вторая книга была на русском. Титульный лист гласил: «КОДЕКС ЧЕСТИ ВЕЛИКОГО СВЯЩЕННОГО ОРДЕНА КАМЕНОТЁСОВ ОБРАЗОВАННОГО БЛАГОРОДНЫМ СЕБАСТИАНОМ ШУЛЬЦОМ». На первой странице Немец прочитал следующее:
«Сим повелеваю хранить и оберегать честь и законы, и правила и, дабы не запятнанными быть, свято чтить устои Братства Великого, Каменотёсами именуемого. Верой в Бога укреплять помыслы свои и во Славу Божию суд праведный вести Рукой Господнюю».
– Немец, у меня мочевой пузырь слабый!
Немцу было не до этого. С цветной страницы на очередном развороте на него смотрел богато одетый мужчина с роскошными длинными волосами. На этом рисунке Немец узнал своего старого знакомого – привратника Цитадели Зла по имени Игорь. Взгляд Фрица остановился на портрете, и Немец глубоко задумался, силясь отыскать в подкорках сознания объяснение этому рисунку.
Звук журчащего ручья донёсся до слуха, и это его отрезвило. Лёша стоял возле зеркала и, упираясь в его деревянную раму левой рукой, заливал дорогой ковёр своей естественной жидкостью. Большой член он ловко поддерживал снизу, подпирая ладонью.
– Лёха! – окликнул его Немец.
Лёша дёрнулся, нелепо стряхивая последние капли, и слегка сместил ладонь, приложенную к деревянному корпусу. В нем что-то щёлкнуло, и зеркало двинулось на Алексея, от чего тот на секунду испугался собственного приближающегося отражения. Рама откинулась, как дверная створка, и открыла очередной вход в неизвестность. Немец опасливо подошёл, стараясь не вляпаться в Лёшины дела и, заглянув в темноту прохода, произнёс:
– Лёха, у тебя либо моча животворящая, либо талант находить потайные ходы.
Святые отцы по ту сторону барьера с разбегу пытались вынести дверь, и она уже готовилась к капитуляции. Расшатанный засов начал тонко позвякивать.
– Немец, их нужно задержать! – призывал Лёша к радикальным мерам.
– Как? Я сейчас не хочу! – обескураженно ответил тот.
– Придётся, Немец, ты должен!
Пару секунд помявшись, Фриц закусил губу и закрыл глаза. Он глубоко вздохнул, казалось, готовясь к странной практике медитации. Мышцы его лица подрагивали, выражая борьбу с собственным организмом.
– Мне бы молочка сейчас… – с некоторым огорчение произнёс он, а через несколько секунд добавил: – Надеюсь, они спичку зажигать не будут.
Быстрые движения, неловкие шаги... Было видно лишь размытое пятно: Лёшка нырнул в бездну, когда комната с глухим звуком, напоминающим угрожающее шипение змеи, наполнилась отвратительными миазмами. Сжимая в руке странную книгу с изображением капитана Сурнина, Немец вошёл в тайный проём и затворил за собой секретный проход.
Тусклая керосиновая лампа, висевшая над лестницей, отбрасывала брезжащий свет на каменные ступени. Внизу ждала очередная дверь.
Войдя, парни очутились в следующем помещении: это были катакомбы, похожие на пещеру.
Слабо освещённые лампадами стены были исписаны красной краской. Символы казались хаотичными и ни на что непохожими: круги и бессмысленные пересечения, несуществующие фигуры и вымышленные начертания – вся эта руническая живопись, выверенная с геометрической точностью, формировала авангардные картины в красных тонах. Посреди пещеры находился вытесанный из камня алтарь, напоминающий стол для жертвоприношений. На нём лежал кинжал с гравировкой «Р.Р.» на рукояти из чёрного дерева, а рядом стоял бронзовый таз, наполненный красной жидкостью. Металлический сосуд напоминал гипертрофированный кубок на короткой ножке с широкой подставкой. Кверху он расширялся, подобно чаше, а на стенках были выгравированы символы, напоминающие семитские буквы.
– Да что за чертовщина здесь творится? – выбросил Немец вопрос в пустоту.
Лёша растерянно смотрел по сторонам и пытался понять, в какую авантюру они вмешались на этот раз. Немец подошёл к стене и провёл рукой по линии одного из рисунков, от чего на пальцах остался красный отпечаток.
– Похоже на кровь, – произнёс он, растирая перстами красную субстанцию и принюхиваясь. – А вот это похоже на иврит… – сказал Фриц, заприметив буквы на дальней стене.
– Надеюсь, ты не будешь это читать? – забеспокоился Лёшка.
Прежде, чем Немец успел ответить, бронзовая чаша вспыхнула красным пламенем от чего каменные стены катакомб залились алым маревом. Лёша в испуге отшатнулся. Медленно пятясь, он отошёл к задней стене, приник к ней спиной и вжался, будто силясь пройти сквозь монолит. Но Немец испуган не был. Его глаза горели любопытством, и дикий огонь отражался в них. Фриц подошёл ближе: алый свет залил его с ног до головы. Огонь говорил:
– Внимайте мне, ибо только пламя очистит слова от лжи, – это был тяжёлый бас, резонировавший в пещерных стенах.
– Что ты такое? – Немец смело подступил ближе.
– Я Великий Оракул. Без плоти и крови, требую плоть и кровь.
– Плоть и кровь?
– Сначала кровь, потом – ответ.
Немец долго сомневался, хотя сразу понял, о чём шла речь. Отчаянный шаг мог привести к необратимым последствиям, но желание узнать истину было сильнее. Лёша, охваченный ужасом, затаил дыхание.
Фриц сопротивлялся. Это была очередная борьба с самим собой: человечность и желание правды столкнулись с личной трусостью и малодушием, которые заручались поддержкой инстинкта самосохранения. Стремление к самопожертвованию никогда не было его отличительной чертой. Когда он наконец поднял нож, и лезвие опасно блеснуло в его дрожащих руках, Лёша негромко простонал:
– Немец… – но слова молодого Алексея уже ничего не значили.
Крепко держа клинок, Фриц подошёл к пламени и резким движением провёл холодным лезвием по беспомощной ладони. Кровь, капля за каплей, стекла в красное пламя, превратившись в яркие всполохи искр.
Огонь вознёсся к потолку жарким столбом, будто нетерпеливо вырвался из тесного плена жертвенной чаши, и Немец отпрянул от него, потерял равновесие и упал. Клинок со звоном коснулся каменного пола. Не двигаясь, Фриц взирал на последствия своего любопытства, скованный гипнотическим чувством жажды познания и феерией разразившегося действа. Придя в себя, он медленно поднялся на ноги и задал вопрос, на который заслуживал получить ответ:
– Что здесь происходит?
– Близится час, – отвечал Оракул своим механическим басом, – когда небо рухнет на землю, реки иссохнут, мёртвые восстанут, а Солнце померкнет навсегда. Земля содрогнётся. Пророчество близко к завершению. Гром уже прогремел.
– Что это значит? – Немец не понимал.
– Когда безумец выпустит Господина Небес из комнаты с белым потолком, в апрельские дни тот обретёт силу и навлечёт конец.
Лёша и Немец смотрели в кровавое пламя, обжигающее своим жаром. Столб огня, словно смерч, пульсировал, упираясь в потолок. Тайна раскрывалась перед ними.