Вот такие странные херувимы (о романе Алексея Сальникова "Оккульттрегер", АСТ, РЕШ, 2022)
Многие уже прочитали и многие уже давно (в прошлом году еще) написали, но вот прочла только что - рецензии не будет, но от отзыва с некоторыми впечатлениями не воздержусь. Кстати, буквально неделю назад эта книга победила в премии "Новые горизонты", с чем автора и поздравляю.
Роман мне понравился даже больше, чем "Петровы в гриппе", но все-таки не настолько, как "Опосредованно".
Если в прошлых романах Сальникова потусторонний мир просвечивал, проблескивал сквозь повседненость и быт уральского города, то теперь этот мир потусторонний вылез с той стороны на эту, на первый план, а миру реальному осталась роль задника, декорации второго плана. Главными героями, живущими все в том же уральском городе, становятся женщины-оккульттрегеры (такая разновидность ведьмы), их гомункулы, обаятельные и привлекательные демоны/черти ("неизменно симпатичные") и ангелы/херувимы, чрезмерно употребляющие либо алкоголь, либо сахар, дабы как-то существовать в не комфортном для себя пространстве. Соответственно, жанровую принадлежность романа определяют как "городское фэнтези", но есть много разных "но".
Сальников рисует некую "экосистему, которая выстроена была между бесами, людьми и херувимами". В ней "только херувимы умели воскресить оккульттрегера; только херувим мог указать гомункулу, в чем заключена очередная муть". А свою задачу главная героиня Прасковья формулирует так: "дело оккульттрегера - узнать у херувима, в чем заключена муть, переосмыслить, закинуть в голову какому-нибудь человеку, сделать уголька, обогреть город, а иначе он остынет и исчезнет".
Возможно, стоило не только ведьму обозвать оккульттрегером, но и придумать особые названия для чертей и херувимов, потому как при чтении подобная номинация поначалу не может не смущать, ведь отсылает к определенным общепринятым образам, некомфортное несколько, так сказать, чтение… И здесь дело не в том, что Сальникову наплевать на правила и читательские стереотипы, он пишет вообще мимо правил, и это как раз огромный плюс его как автора. Он не то чтобы самоуверенный, а само-сосредоточенный писатель, без оглядки по сторонам, с оглядкой разве что на прозу Гоголя и на свой поэтический опыт. Поэтому художественный мир его книг и целостный, и абсолютно непредсказуемый. Никакие читательские ожидания не сработают - и это у него, похоже, не специально, а естественно, или же выглядит естественным, автор не играет с читателем в игры; он играет исключительно в игры своего воображения. Именно поэтому, а еще потому что у него живой, реальный (хотя и с матом), порой поэтичный, но чаще ироничный язык, и специфический сюжет, его и следует воспринимать как писателя масштабного и самобытного.
Структурно в романе - 21 глава и эпилог. Вроде бы действие развивается линейно, начинается сразу после новогодней ночи и далее весь год, до следующего Нового года; и эпилог еще спустя некоторое время, ближе к весне. Но остается ощущение, что сюжет как будто из конструктора лего собирали - в смысле, что можно собрать и по-другому. И эпилог - вроде и подходит, но из другого лего-набора, что ли? (Как будто пришили плюшевой собачке хвост обезьянки, но так и забавней, фэнтези в конце концов.) И вот большое спасибо автору, что вместо 18 главы одни многоточия: по упоминанию в следующей главе травм, полученных персонажем, вполне можно самостоятельно довообразить, что же там произошло.
В названии "Оккульттрегер" считывается и "оккультный", и "культуртрегер".
Культурная деятельность в оккультной сфере. Оккульттрегер Прасковья своей творческой деятельностью по переосмыслению "мути" в общем-то близка к Лене из "Опосредованно", которая тайно пишет стихи. Их сближает не только самоотверженная преданность своей деятельности, но и приверженность своим талантам. Прасковья, как и Лена, вынуждена скрывать свою деятельность, маскироваться. Впрочем, по своей природе она автоматически меняет тело каждые четыре месяца (февраль, июнь, октябрь), в дополнение получает "прицепленные к организму привычки", соответственно, меняется временное, прилюдное имя и документы. Прасковья после линьки смотрит на себя в зеркало и заглядывает в паспорт. С ней живет гомункул, ее рабочий инструмент, который выглядит как "совершенно невзрослеющий ребенок". Но это скорее высокоточный прибор вроде суперпродвинутого компа, который умеет читать и транслировать мысли, давать советы, необходимые для работы с мутью, просто он помещен в детское тело, которое тоже каждые четыре месяца меняется. "При всей видимой одушевленности гомункул не жил, а делал что-то другое, что можно было назвать, наверное, осуществлением процесса жизнедеятельности, техническим переживанием человеческих чувств". Вокруг ситуации его кражи и узнавания его имени (читай - пароля) во многом и вертится лего-сюжет.
Хотя нескольких героев регулярно накрывает уральская тоска, хотя в этой истории хватает страшных (даже кровавых) сцен и ситуаций, Сальников явно писал по-гоголевски смешную, даже веселую книгу. Но вот если Прасковья всегда уместно иронична, то шутки демоницы Нади порой на грани фола.
Прасковья успешна как функция по "переосмыслению мути", но ей хочется человечности, тепла, отношений. Сальников делает ее еще и умной (хотя херувим и обзывает ее дурой); вот, например, ее рассуждения: "Русская реальность так выстроилась сама собой, что можно двигать не только в позитив это все. Можно углубить тоску, отчаяние, и в этих тоске и отчаянии начинает светиться надежда, у нас люди от депресняка, если его углублять и расширять, начинают получать своеобразное удовольствие". Прасковье, вообще-то, как выяснится, почти 600 лет и ей, несомненно, приходится быть и мудрой: "если по сторонам посмотреть, все вокруг сделано кем-то, чьего имени ты и не узнаешь никогда, каждый квадратный сантиметр в городе… если подписи на все ставить, места для самих вещей не останется". К вопросу, а надо ли узнавать имя. В финальном диалоге Прасковьи с киднепершей Юлией она проговаривает простую мудрость - если мы получаем одно, то в нагрузку еще и другое, объясняет ей действие причинно-следственных связей.
Таким образом, при авторской установке на веселость, книга, однако, получилась все равно серьезная. Один только образ остывшего, замерзающего города, уже обозначенный в "Петровых в гриппе", провоцирует на серьезное чтение. "Каждый город постепенно остывает год за годом, а чертям нужно это тепло, да оно и людям нужно", - говорит Прасковья.
Или вот авторская игра с различными реальностями - да, как будто куски лего друг к другу приставляет. " ...работница кофейни спросила: "У вас все хорошо?", получила ответ и тут же выпала из Надиной с Прасковьей реальности и вычла их из своей". Этакое пересечение и вычитание реальностей… "Вычесть из своей реальности" - это ведь постоянный элемент процесса общения с людьми: кого-то мы оставляем в своей реальности, а кого-то тут же или позже вычитаем. В концентрированном и упрощенном виде процесс этот, кстати, воспроизводится в соцсетях. А тема "реальность и сон", спящие в реальности люди?
Вот таксист - о сне и реальности:
"Думаете, я различаю? Давно уже все смешалось. Еще в детстве"...
Образность языка Сальникова уже привычно радует. Вот пара небольших примеров: "дороги, которые как ни ремонтируют, а они все равно выглядят будто погрызенные бобрами" (!!). Или, например, 90-е годы названы временем "странным, демисезонным, что ли".
Есть, конечно, к автору вопросы фактического плана. Как, например, быть с пропущенной июньской линькой Прасковьи, когда она была в больнице без сознания? Если в отсутствие гомункула линька не происходит, это следовало проговорить. Отдельный вопрос к воспоминаниям Прасковьи о пребывании в заключении: как это возможно в ситуации с ее регулярной линькой?
Есть вопросы и к редакторам по поводу пропущенных слов (раза три как минимум). Но это мелочи.
Так, увлеклась, и отзыв по объему почти как рецензия получается.
Напоследок еще вот такое соображение про переосмысление; это же, так сказать, получается, глубинная, основная авторская идея. Может, и правда, стоит читателю переосмыслить херувимов и чертей? "Весь этот карнавал из чертей, херувимов, потолка, сглаза, убогих убежищ, мути…"? Ведь, по-настоящему хорошие книги - они именно про переосмысление, трансформацию и развитие нашего читательского видения, ведь так?
Татьяна ВЕРЕТЕНОВА