Мы продолжаем серию интервью с художниками России, которые внесли вклад в развитие отечественной живописи. Редакция журнала Art and Life побывала в гостях у Народного художника СССР Александра Максовича Шилова.
- Наш первый традиционный вопрос – каков был Ваш путь к профессии «художник»?
- Я вам так скажу – мы ничего не выбираем, мы ничего из себя не представляем. И за нас судьбу нашу складывает неизвестное для нас существо. По крайней мере, для меня. Я буду говорить от себя лично. Никого не собираюсь в этом убеждать. Просто мои ощущения от жизни».
Я пришел к выводу, исходя из своей жизни, что со мной происходило и происходит, и будет происходить, я считаю, что мы как яйцо. И в этой капсуле наша Судьба. И из этой Судьбы, через эту капсулу, мы никуда не уйдем. То, что предначертано мне, не знаю кем, но я в это абсолютно верю, потому что жизнь это доказывает, все это сбудется. Отвечая на вопрос «почему я стал художником», я так хочу сказать. Я с детства очень любил рисовать. Просто любил. И у меня это получалось. Это не моя заслуга. А заслуга Судьбы.
В Искусстве как? Если брать себе за образец великие произведения мастеров прошлого (что я и сделал для себя давным-давно), то чем лучше получается, тем меньше кажется, что ты что-то умеешь.
Я рисовал, срисовывал иллюстрации старых мастеров. Помню, в те годы, когда мне было лет 13...14, было такое суждение в народе: если ты можешь Вождя нарисовать похожим, значит ты художник.
- Ну, тогда было опасно вождей рисовать?
- Нет. И вот я срисовывал с какой-либо репродукции портрет Карла Маркса, Сталина, Фридриха Энгельса и т. д. И в этот самый период мне очень хотелось, чтобы человек, которого я нарисовал, был похожим. Я помню у нас в школе в актовом зале к праздникам художники-профессионалы делали большие портреты для демонстраций. Именно Вождей – Ленина, Сталина…, и мы в окно так, знаете, наблюдали. Думали – как похож! Художники уходили, а мы подходили тайком, нюхали, как пахнет краска, рассматривали тюбики. И все шло к одному. А у меня брат был, его уже сейчас нет среди нас, хотя он был на шесть лет моложе меня, у него были способности к рисованию. Он записался в изостудию Дома пионеров Октябрьского района, где мы тогда жили. А жили мы у Минаевского рынка. Сущевский вал. Я там до 7 класса учился в 204 экспериментальной школе. Это был 1957 год. В то время наша кинолента «Летят журавли» была выставлена в Каннах. Учитель моего брата послал рисунок «Полет на Луну», написанный Сережей в технике акварель, на всемирную выставку детского рисунка в Вену (Австрия).
Представьте себе. Мы лежим. Жили на первом этаже в коммуналке. И вдруг (у нас такое радио было – черное, тарелка из бумаги) объявляют, что Сережа Шилов на всемирной выставке детского рисунка в Австрии получил первую премию за композицию «Полет на Луну».
Представляете, мы жили хуже нищих, я так сейчас могу сказать, всегда ходили полуголодные, у двух наших бабушек и мамы была одна забота, как нас накормить и одеть. Жили мы без отца. Жили очень тяжело, очень. Я помню домоуправ приходил за квартплатой, а видя, как мы живем, еще и какую-то мелочь нам давал. Это я все помню. Это не какие-то выдумки. Короче говоря, объявили об этом событии, и я стал вместе с братом известным человеком. Ко мне все подходили, поздравляли. Как будто бы я этого достиг.
Мы жили в трехкомнатной квартире. С нами жил один сосед, бывший летчик, он меня все время подталкивал: «Ты же сам рисуешь не хуже, тебе тоже надо записаться в изостудию». Будил во мне самолюбие, тщеславие. Но дело не в этом. Я записался в изостудию Дома пионеров. Но судьба есть судьба. Брата заманил двор, ребята, дружки. Он бросил ходить в изостудию. А я стал ходить в две смены. Я стал плохо учиться, хуже намного. Меня засосало рисование. Увлекло очень сильно.
Мы рисовали акварелью натюрморты. Гипсовые головы, розетки.
Вот так я стал рисовать. Если говорить о начальной стадии. И, конечно, я дома тоже старался рисовать. Потому, что я этим заболел. Я стал этим жить.
- Александр Максович, что в вашем понимании «успешный художник» и считаете ли вы себя «успешным художником»? Что есть «успех»?
- Все «успех» понимают по-разному. Некоторые считают «успешный художник» – это тот, у кого роскошная дача, роскошный автомобиль, огромная квартира, у него деньги есть. Я, как рассуждал, поверьте мне, я с вами говорю предельно откровенно, без лицемерия. Я до сих пор этим понятием и сейчас живу. Успешный – это известный. Известность – она помогает. Но кому она помогает? Тому, у кого есть цель – не материально обеспечить себя, а развиваться в профессиональном плане в направлении живописи, рисунка. Продвинуть себя в смысле высоты мастерства и содержания. Что я имею в виду? Может быть, я очень сложно выразился? Репин в свое время очень хорошо сказал. Да и не только он. Что, если хочешь стать хорошим художником, изучай самых великих. То есть начинающий художник должен выбрать себе, как икону для подражания, художника, на которого он готов молиться, который его увлекает. Это обязательно нужно для того, чтобы свои работы сравнивать с этим своим «кумиром». Сравнивать не в том смысле «обошел ли ты его», а «насколько ты можешь еще вырасти, глядя на него». Потому что в Искусстве все в сравнении. Сравнивая себя с великими, ты чувствуешь, какие мы ничтожные, маленькие людишки. Как бы народ ни одобрял твои работы, ты сам себе обязан быть самым строгим судьей. Но это возможно лишь тогда, если ты не Нарцисс. Ты должен видеть свои недостатки. А видеть можно лишь, сравнивая с величайшими мастерами прошлого. Величайшими. Которые владели так мастерством, что их «кухни» не было видно. Был виден только результат. Я пытаюсь идти по этой дороге, насколько мне позволяют мои способности, идти по той дороге, по которой они шли.
Это очень сложный путь. Неизвестно, получится у тебя или нет. Леонардо да Винчи, его авторитет непоколебим, говорил в свое время: «Чем ближе художник подошел в своей работе к Природе (в широком смысле слова), тем его произведение искуснее и дольше будет жить». Я с этим полностью согласен. Задача художника из неживых красок создать Жизнь на полотне, заключенного в раму. Я помню меня мама привела в первый раз в Третьяковскую Галерею. Мне было лет 13...14. Я, как увидел полотна Левицкого, Боровиковского, Брюлова, передвижников, Иванова, подумал – это Бог творил или рука человеческая?
Художник – это не тот, кто рисует, а это состояние души человека. Это сразу видно. Призван человек к тому, чем он занимается, или он просто пачкает холсты. А потом говорит: «Это новое слово в Искусстве! Вы меня сейчас не поняли, поймете через 300 лет». Это все жалкая чушь в оправдание. А на самом деле Крамской, да не только он, правильно говорил, что нет понятия «современное искусство, искусство – оно либо есть, либо его нет. Остальное все от лукавого. Это верно.
Я стараюсь по возможности тем путем, чтобы не было видно «кухни художника». Чтобы был виден только результат. А не жалкие потуги. А результат для меня – это когда пишешь портрет до той степени, что с ним можно потом говорить. Передаешь его мысли. Чувства. Его психологию. При абсолютном внешнем сходстве. Живопись должна быть материальна, как у великих мастеров прошлого. Об этом можно говорить бесконечно. Не краски, а есть предмет. Я пишу бархат, это бархат. Я пишу кожу – это кожа. Это волосы. Тогда это живопись. От слова – «живо писать». Все живое. Я считаю, что этим путем шли мастера прошлого. За это их ценили и любили. Мастерство должно быть по возможности безукоризненным. Над техникой художники работали всю жизнь. Уже будучи Великими из великих. Плохого исполнения в Природе не существует, говорили великие мастера. Я с ними полностью согласен. Путь тяжелый, но легкого пути не может быть.
- Александр Максович, вы выбрали своим жизненным путем – портреты…
- Не только. Я пишу и пейзажи, и натюрморты. И жанровые картины. Пройдитесь по галерее, вы увидите много разных направлений. Пишу не только маслом, пишу акварелью, хотя редко, пастелью пишу не мало.
- С точки зрения портрета. Почему вам интересен этот жанр? Вы хотите понять Человека?
- Опять-таки, я таким рожден. Айвазовский – маринист. Есть баталисты. Их к этому тянет. А меня всегда тянет писать портреты. Мне интересен живой Человек. С его мыслями и чувствами. Я пишу портрет до той поры, когда потом уходит человек, который мне позировал, а я могу мысленно говорить с его портретом. Я стараюсь писать свою работу до такой степени. Это опять Судьба. Я так запрограммирован. Но я пишу и пейзажи. Мне разное интересно.
- Галеристы считают ценными работы художника, когда есть узнаваемость руки художника, стиль, почерк. В вашей живописи есть какие-то элементы, которые говорят о том, что так мог написать только Шилов, никто другой?
- Я не могу себя судить со стороны. Не имею право. Можно докатиться до маразма, до чего и дошло дело в изобразительном искусстве. Пишут кто во что горазд, лишь бы его узнавали. Это все от лукавого. От неумения. Этот человек не имеет отношения к искусству. Художник – это состояние души. Если он по холсту мажет хвостом обезьяны или еще что-то делает, его узнают. Но это к Искусству не имеет отношения. Ввиду того, что каждый человек разный изнутри, у него не может быть одно и тоже, что у другого мастера. Несмотря на то, что человек смотрит на работы мастера и пытается достичь вершин его мастерства. Художник все равно останется самим собой. Так у каждого человека душа, характер, нервная система, руки – все разное. Возьмем Ван Дейка и Рубенса. Ван Дейк был учеником Рубенса. И тот – величайший художник, я бы счел за честь сидеть у него за спиной и смотреть, как он пишет, и – этот. Я сейчас работаю на ощупь. Техники старых мастеров уже никто не знает. Произошёл разрыв, пропасть. Раньше художники работали артелью, учились у великих мастеров. Они видели всю технику живописи. А дальше все уже зависит от твоих способностей. От трудолюбия. А сейчас? Подходишь и нюхаешь, как они это делали?
- Что такое портретное сходство? Как мозг определяет похожесть?
- Я же не могу в себя влезть. Сразу видно, похож или не похож. Одного внешнего сходства мало. Надо, чтобы выразить нутро именно того человека, которого пишешь. А не случайно, что получится. И сказать – «а я так вижу». Это самое простое. Обман такой дешевый. Художник по натуре должен быть человек нервный. С оголенным нервом. И именно он, на уровне интуиции должен чувствовать по своим наблюдениям, затылком, кого он собрался писать. Он должен знать, что он хочет выразить на холсте. Не то, что получится случайно. А то, что он хочет выразить. А для того, чтобы это знать, надо уметь проникнуть вовнутрь человека. В его внутреннюю сущность. Тогда характер будет острый. Портрет будет похож.
- А как реагируют на свои портреты люди, которых вы пишете?
- Все по-разному, и знаете, чему я удивлен? У меня было так несколько раз. Напишешь человека, явно отрицательный образ. Это видят все, кроме него. А он доволен. Это для меня удивительно. Как правило, человек не видит себя отрицательным в портрете. Таких случаев у меня было несколько.
- А как же так, приходит незнакомый человек-заказчик, вы его видите впервые, не знакомы…
- На уровне интуиции. Пример. За вашей спиной портрет Г. Жженова. У него была тяжелая судьба. Война, лагеря. В моей работе такой порядок. Пока я не закончу работу, когда уже не стыдно под ней поставить свою подпись, не вставлю в раму, я никогда не показываю работу. Никогда. Потому, что бессмыслица. Я пишу в несколько слоев, в несколько приемов. Он увидит, где я только намечаю, ему не понравится. У него будет плохое внутренне состояние. Ему расхочется мне позировать. Но, когда я заканчиваю работу, я никогда не встаю в позу. Я говорю: «Садитесь, пожалуйста, на мое место, смотрите. Все, что вам кажется не так, я прошу сказать мне в глаза. Все равно я это почувствую». Но, если он не доволен, это не значит, что я не сделал того, что хотел сделать. Люди всегда хотят выглядеть на портрете лучше, чем в жизни. И это не зависит от пола. И это тоже можно понять. Все хотят быть лучше. За это осуждать нельзя. Но это не значит, что художник должен идти на поводу у заказчика. Даже, если работа делается за плату. У меня были такие случаи. Я говорил, что, если вы мне платите, это не значит, что я буду плясать под ваши деньги. Я буду делать так, как я считаю нужным. Но если человек скажет, что нос не мой, то я никогда не обижусь. Скажу, встаньте в эту же позу. Сажусь. Все тщательно проверю. Если я с ним согласен, то обязательно исправлю. Если же я не согласен, то нет такой силы, которая заставила бы меня исправлять.
В одном из наших залов есть портрет нашего знаменитого певца Сергея Яковлевича Лемешева. У меня еще и мастерской не было, когда я писал его портрет. Я приходил к нему на улицу Горького. Он любил искусство. Я начал писать его портрет. И он мне дал честное слово не смотреть процесс работы. Но когда я вставил в раму, показал ему портрет, он даже слегка покраснел, и говорит: «Нос не мой». Я проверил, говорю: «Извините, ваш». Он начал со мной спорить. И очень стал волноваться. Позвал жену с кухни. Она еще ничего не увидела, а он ее предупредил, что Саша сделал мне не мой нос. Все мое, но нос не мой. Он пытался мне доказать, что знает себя отлично, что свое лицо видит каждый день, когда бреется. Я тоже бреюсь, но если сажусь писать автопортрет, то начинаю видеть в себе такие вещи, которые не вижу в зеркале. Это разные вещи. Не стал спорить. Оставил портрет на три дня. Приехал домой в свою коммуналку, рассказал все маме. Она была поклонницей Лемешева. Она мне говорит: «Как тебе не стыдно. ?» Начала меня ругать. Раздается звонок по телефону. Я подхожу, слышу: «Саша. Извините. Нос мой». Разные случаи бывают.
Или Магомаева писал. Он мне говорит: «Ну что ты мне такие толстые щеки написал?». – «Хорошо». Синявская рядом сидела, она ему сказала, чтобы посмотрел в зеркало.
- А как исправить, если заказчик упирается?
- Пожалуйста, можешь не выкупать портрет. Он останется у меня. Только, если я согласен, то обязательно изменю. Не буду вставать в позу. Это глупо. Я ставлю свою подпись. Я отвечаю за свою работу. Не его, а меня ругать будут.
- Должен ли художник, который работает с людьми, быть психологом? И должен ли художник обладать искусством коммуникации, чтобы как-то расположить к себе?
- Обязательно. Про психологию? Как же, если я не чувствую человека своим нервом, его нутро, как же я буду его писать? Даже, если я пишу пейзаж. Возьмите Левитана. «Над вечным покоем». Как он выразил минор, страдания, переживания, тоску безвыходную. В одной работе. Это надо иметь особое сердце. Особую душу. У Левитана была богатая тонкая душа. В этом пейзаже целая симфония всех чувств. Объяснять ничего не надо. Там видно все его сердце.
И также я портрет пишу. Все то же самое. Я должен почувствовать и выразить то, что я увидел.
Вообще, художник должен писать то, что он чувствует. Если он не чувствует, то бессмысленно браться за кисть.
- Это – уже не художник, это – ремесленник…
- Нет. Без ремесла художника быть не может. Ремесло – это рука. Я должен то, что я чувствую сердцем и умом, я должен все уметь передать. Это ремесло. Без ремесла никуда. Мастерство.
Договорю два слова про Жженова. Когда он увидел свой портрет, он сел, долго смотрел. А я в этот момент ухожу. Пусть сам человек думает. Не мешаю. Потом прихожу с кухни. Он говорит: «Я даже не представлял, что моя биография так выражена на лице.» Он сидел, вы же знаете.
Или я писал портрет Евгения Семеновича Матвеева. Войну прошел. У него реакция была такая. Он долго сидел. Потом заплакал. Разные реакции бывают.
У меня такой случай был один. Я помню, написал портрет одной девушки, дочки профессора. Отец приходит смотреть портрет. Смотрит. Обращается ко мне и говорит: «Вы сколько с моей дочерью были знакомы?».
Я отвечаю: «Полтора месяца пишем портрет». Писал в натуральную величину пастелью. Профессор обращается к своей дочери: «Юля, вот видишь, художник знает тебя лишь полтора месяца. Но как верно выразил всю твою стервозность». Девушка пошла плакать, пить валокордин. Такая сцена была…
Или писал девушку-ингушку. В галерее висит ее портрет. Ей было лет 35. Семейная дама. Муж, дети. Симпатичная. Когда была моложе, вероятно, была вообще красавица. Когда она увидела свой портрет, хорошо, что рядом был еще один скульптор, я был не один, реакция была тоже единственная в моей жизни. Она, увидев портрет, начала плакать. Не в положительном плане: «Я прошу Вас не выставлять эту работу! Я здесь старуха. Я должна быть символом красоты ингушской женщины». Скульптор, что рядом был, говорит: «А вы в зеркало посмотрите. Он вас еще омолодил слегка». Ей хотелось быть не 35 летней, а 16 летней.
- Как вообще сложно с женщинами работать. Как они к себе относятся! Я боюсь фотографировать женщин старше 25 лет. Они всегда не довольны тем, что на фотографии.
- Есть и мужчины очень капризные. Не надо никому угождать.
- Так они будут капризничать.
- Это их личное дело.
- То есть вы спокойно к такому относитесь?
- Абсолютно. Я вам рассказал два случая. А однажды я делал карандашный портрет ингушской девушки. Она увидела, заплакала, но там были слезы радости. Умиления. Она так радовалась.
- Вы начинали свою карьеру в советское время. Профессия художник была востребована. После вузов были распределения, художники получали заказы от государства. Безусловно, были свои сложности. Сейчас маркетингу до сих пор в художественных вузах не учат. Какой должен быть маркетинговый план у начинающего художника?
- Здесь выход должен быть только один. Твои работы должны быть понятны и нужны людям. Все. Ты же продаешь свои работы зрителям. Значит зритель, глядя на твою работу, должен захотеть купить работу. Как это всегда было до советской эпохи. Даже царь, приезжая на выставки передвижников, спешил первым купить работы. Стоял у картин художников и торговался. Естественный отбор. А то, что было при советской власти, это – безобразие. На мой взгляд, – полное безобразие. Заканчивал студент институт, отличник. Закончил на пятерки. Но это не говорит о том, что он художник. Потому, что педагог, оценивая работу своего студента, оценивает себя. Он ставит себе оценку, а не ему. Студенты этого не понимают. Студент, получая пятерку, уходит, задрав нос. И вот закончился институт. И оказывается, что студенты никому не нужны. Они ничего делать не умеют. Они не знают, на что жить, как заработать. Потому что то, что они делают, не нужно людям. Это естественный отбор. Он должен быть. Возможно, звучит жестко, но это правда.
Я, например, еще учась в институте, начал выполнять заказные работы. Все потихоньку. Сразу нельзя. Стать известным и заметным. Все идет потихоньку. Самый честный, единственный способ приобрести известность – это, чтобы твои работы хотели купить. Порядочный художник, который себя уважает, который действительно художник в душе, он должен писать свои работы не в надежде, что он обманет зрителя своими пустыми разговорами: «Я так вижу…». Народ сам должен захотеть купить у тебя картину. Самый честный путь приобрести известность.
Как, например, у меня был знакомый, великолепный художник Борис Валентинович Щербаков, его учитель Исаак Израилевич Бродский. Прекрасный мастер. Он, Лактионов, Грицай, Белоусов, вот эта вот тройка-четверка. Самых любимых учеников Бродского. И Бродскому Ленин дал право, мне сам Лактионов рассказывал, и Щербаков, что он заметил талант у парня, без экзаменов имел право принять. Зачем экзамены? Он посмотрел работы и все понял. Когда начинается экзамен, может быть все, что угодно. И нервный срыв. И сами эти художники сначала были нищими, потом работали, и постепенно приходят деньги. Все постепенно. Но художник не должен, начав писать, уже думать, зачем я буду писать работу, кто у меня ее купит? Она никому не нужна. А не нужна, значит, и ты не нужен. Если ты в первую очередь думаешь о деньгах. О своем доходе. Это путь в никуда. А вообще, я хочу сказать, это касается всех творческих людей. Не зависит от профессии. Есть поучительная повесть Гоголя «Портрет». Надо эту повесть всем иметь, как настольную книгу. Там сказано все, что я сейчас говорю. А про героя, вы не хуже меня знаете, чем он закончил. Погнавшись за известностью и за деньгами. Он исчез. Это все делячество. Это все уже к искусству не имеет отношения. Левитан был нищий, жил на чердаке. Его выгоняли отовсюду. А Третьяков стал его работы покупать. И Левитан стал обеспеченным человеком. Все постепенно. А сейчас хотят сразу прорваться в дамки, любыми способами. Но, в основном, скандальными.
- Стараются как-то выживать…
- Это – не то. Тогда уйди и работай токарем.
- Плюс западная культура…
- Это – не культура. Это антикультура. Она уничтожила Европу. Европу, куда я любил всегда ездить. Ее уже нет. Она только на карте. Это уже – не «просвященная» Европа. Все. Ей конец. И людям конец. Их уже заняли чужестранцы. Все. Инфантильные председатели правительства.
- Идут постоянные циклы. Сейчас в мире большой интерес к реализму, как направлению…
- Вы же прекрасно понимаете такую простую вещь. Я не могу проснуться и одномоментно, взяв часовой механизм, в котором ничего не понимаю, начать его чинить. А в Искусстве как? Без теории, без изучения анатомии, без изучения перспективы. Это все годы учебы. Рафаэль, другие, до последнего вздоха изучали методы. Друг друга копировали. Искали секреты. Нельзя так сразу. Бац. Я буду реалистом. Авангардистом, пожалуйста. Или другими «измами». Проснулся, делай что хочешь. Для этого учиться не надо. А чтобы стать реалистом… Они там сидят у себя на Монмартре и с фотографий сдувают. Убогие штучки. Вот и все.
- Вот китайцы не просто так в наши вузы понаехали, изучают тут все….
- А в наших вузах уже ничему не учат. Кто преподает? Кому учить? Педагоги знаете какие? Которые делать вообще ничего не умеют. А кто умеет, тех туда не берут. Все в сравнении. Они не имеют права к институту приближаться. Не то, что преподавать.
- Есть выход?
- Выход? Стать на те рельсы, единственно верные, по которым шли великие художники. Вот и все. А там секрета нет, каким они путем шли. Раньше прежде, чем допустить в портретный класс, писать с натуры портреты, целый год, а некоторые и дольше, продолжали рисовать гипсы. Если я не могу нарисовать гипсовую голову, каменную, неподвижную, то как я живую нарисую? Нет, кое-как нарисую, конечно. Тяп-ляп. А так, как это делали великие, нет. Все было серьезно… А лучших из лучших, победителей конкурса на Большую Римскую премию, посылали на 6 лет в Италию. За счет царя. Они, конечно, должны были отчитаться работами. Они делали копии с Микеланджело. С Рафаэля. Такие задания были. Плюс самостоятельные работы. Вот, как все было.
- Не здесь ли лежит корень проблемы? У общества была потребность в художниках, в качественном искусстве.
- Во-первых, вы говорите правильно. Но все начинается с моего желания. Меня никто не направлял. Меня самого к этому тянуло. У меня это внутри сидело, это не моя заслуга. Но вы очень правильно сказали, очень правильно, что общество должно быть так воспитано на искусстве, начиная с пеленок. Посмотрите, как раньше, в прошлые века, все рисовали. Не художники. Пушкин, Лермонтов. Посмотрите, как они рисовали. А посмотрите, как рисовали в императорских семьях. Они очень глубоко все делали. Сейчас так никто не сделает. Кто, в основном, были заказчики? Высшая власть. Или коллекционеры. Третьяков, Солдатенков. Они сами прекрасно умели писать. Им порнуху не подсунешь. Это невозможно было. То, что собрал Третьяков, говорит о том, какой у него был художественный вкус. Как он это понимал.
- И мы плавно перешли к одной из наших основных тем. Вашей галерее исполняется 25 лет. Расскажите, пожалуйста, в чем миссия вашей галереи.
- Да тридцать первого мая будет юбилей. Основана галерея была в 1996 году. Для меня это было сложное время, большое горе. Я не знал, буду я дальше рисовать или нет. Я пришел в Государственную Думу. Тогда ее председателем был Геннадий Николаевич Селезнев. Я сказал ему, что хочу подарить все, что у меня есть, государству. У меня тогда было моральное право это сделать. После каждой моей персональной выставки в Москве зрители писали руководству государственной Думы, руководству страны просьбы сделать постоянно действующую выставку.
Мне Селезнев сказал: «Я знаю, что у тебя случилось. Твое предложение очень серьезное. Спасибо тебе. Но решить этот вопрос я не могу». Придется твое предложение поставить на голосование на пленарном заседании. Через некоторое время он мне позвонил, говорит: «Поздравляю тебя. Вышло постановление Государственной Думы». Единогласное, чем я горжусь. Все фракции поддержали, проголосовали «за». Несмотря на то, что я к никакой партии не принадлежал. «Учитывая отношение людей» к тому, что я делаю, «воспитательную часть», так в постановление сказано, а не то, что я сам себя хвалю. Принять от меня дар, выразить благодарность, организовать галерею для моих работ, выделить особняк в центре города. Это все было постановление Государственной Думы.
Тут же Селезнев во исполнение постановления государственной Думы, всё-таки это важный исполнительный орган, самый главный, позвонил в Кремль Пал Палычу Бородину. Он тогда был управляющий делами Президента. Тогда как раз почти закончилась реставрация Кремля. Я знаком был с ним, приезжаю. Он говорит: «Мне звонил Селезнев с просьбой подыскать тебе особняк под картины». Пал Палыч говорит, откуда у меня особняки? Все особняки у Москвы. У нас ничего, такого подходящего тебе нет. Но, предлагаю тебе выделить три зала в отреставрированных в Кремле залах. Я говорю, что Кремль - режимное предприятие. Как же я буду выставлять там? Я же народу отдаю. А он говорит, сделаем отдельный вход туда. Я с Ельциным говорил. Он поклонник того, что ты делаешь, ему нравится. Вот предлагаем тебе три зала. Я отказываюсь. Спасибо, говорю. Предположим, сегодня мой поклонник – Ельцин, а завтра неизвестно, кто придет на его место. Хотя для меня это было очень лестно, признаюсь, но я понимал, что в будущем это несерьезно все. Все может развернуться в обратную сторону. Режимное предприятия, никуда не денешься. Это факт.
И я ушел, а потом правительство Москвы нашло особняк, объект был заново выстроен. Особняк тысяча восемьсот тридцатого года, архитектор Тюрин. Здесь сидел тогда экономист Шаталин и еще один предприниматель. Они в аренду взяли здание и хотели этот особняк продать. Правительство об этом узнало, пригрозило: «Вы что делаете? Это же наш особняк!». Вот такие лихие 90-е годы были.
В начале мая 96-го было принято еще одно постановление, уже Правительства Москвы о создании галереи. Благодаря двум этим постановлениям, без них бы ничего не было возможно, я развесил картины. Мы взяли этот особняк, покрасили стены в нужный цвет, как я попросил. Состоялось открытие галереи. И на открытии я сказал и мэру, и всем присутствующим гостям, что все что будут делать не на заказ, а не на заказ я делаю 95% работ, я буду передавать в дар городу. И на сегодняшний день я подарил нашему Отечеству, Москве 1650 работ живописи и графики. Вот сейчас 31 мая я опять буду передавать свои работы.
Помимо этого, у нас в галерее проходят концерты. Это цикл. Называется: «Классическое искусство в гостях у галереи Шилова». У нас проходят концерты. И Башмет выступал. Когда была жива, выступала Елена Образцова, Игорь Бутман выступал, саксофонист, артисты Большого театра выступали. Кобзон выступал, Пахмутова и Добронравов. Многие известные люди.
У нас есть зал Славы. Там выставлены портреты тех, кто воевал. Это и священнослужители, солдаты, разведчики, контрразведчики. Всех писал с натуры. Я горжусь тем, что зал Славы дважды посещал Путин. Он много помогает ветеранам войны. Путин предложил нам возить по городам-героям нашу выставку. Сорок работ. На сегодня мы посетили уже 18 городов с нашей выставкой. В том числе и Севастополь, и Волгоград. Люди мне очень благодарны за то, что я привожу эту выставку.
Помимо этого, мы занимаемся патриотической деятельностью. Мы приглашаем суворовцев, нахимовцев, кадетов, слушателей Академии ФСБ, пограничную Академию, Национальную гвардию. Приходят слушатели. Их водят по залам, где висят работы, посвященные ветеранам. Рассказываем биографии защитников Отечества. Ведем такую патриотическую работу.
- Над чем вы сейчас работаете?
- Я об этом заранее не говорю.
- Ну, я имею в виду не конкретно сейчас, а о том, какие вы сейчас пишете работы.
- Недавно закончил портрет Григоренко – великого контрразведчика, участника войны. Он имеет большие заслуги, многое сделал для победы Советского Союза над Германией. И после войны он был величайший контрразведчик. У нас есть зал, где находятся работы, которые я недавно написал. Там есть портрет Сенатора, борца Александра Карелина – девятикратного чемпиона мира. Ряд других работ. Все это выставлено. Но 31 мая я буду дарить новые работы, которые я написал.
- Какая для вас самая дорогая ваша работа?
- Дорогими являются портреты моей мамы, бабушки, дочери. Разные работы. Много ездил по деревням. Писал одиноких старушек, стариков. Самые разные работы.
- Вам близки работы с вашими близкими?
- Не только. Я еще смотрю, как я сделал работу. Я часто прихожу в галерею, я являюсь художественным руководителем, у нас коллектив в 55 человек. Проходя по залам, иногда удается снять работу и что-то подправить. Я вижу недостатки. И я рад тому, что их вижу. Иначе можно погибнуть, как небезызвестный Нарцисс.
- Что бы вы пожелали новым художникам, как жить?
- Как жить? Художник должен послушать свое сердце и душу. Она ему обязательно подскажет. Стоит ли ему становится на такой сложный путь? Ради чего? Может ли он без этого жить или не может? Если может, то идти таким сложным путем не надо. Это тогда будет просто его хобби. А в серьезное искусство путь очень сложный и долгий. Но надо по нему идти, если твоя душа тебя зовет. Это тяжелый крест, который придется нести.