- Что, снова не пустили?! – завопил в темной духоте шкафа Взъерошенное Пятно из-за коробки с обувью.
Кот утвердительно-огорченно закивал головой, посверкивая очами и хмыкая пастью с острыми зубами.
- Просил, ныл, вымаливал? - напряженно вслушиваясь в свои слова, требовательно вопрошала коробка.
Кот обреченно махнул лапой, мол, бесполезно и непробиваемо, говорил же, что с ними добром нельзя.
- Так-с, не дошло, значит-ся… Ты бородатому в валенки фурил? – что-то в раздумье забарабанило по картонной коробке.
- Фурил, пол-дня за мною по дому гонялся с колом, и ее любимую вазу разбил. Вдребезги! Она его второй день пилит, толстокожего. А ему все нипочем. Грозит:
- Поймаю кота, суп всем из него сделаю. А лучше шарабуны отрежу и всем кошкам в округе покажу. С него станется. Может ему шарабуны того?
- Знамо! Я же вазу сталкивал с серванта, жаль сервиз не успел грохнуть под его топот! Шарабуны говоришь? Нет, погодим малехо, я сейчас хозяйку душить пойду, да этого холодным потом окачу! Ох, и приснюсь же обоим сатрапам! Виданное ли дело, сынишку гулять не пускают. Самые санки да лыжи, а тут сиди у окна и смотри, как другие играют. Эй, Панкратьевна!
Из рукава норковой шубы вылезла Моль Платяная и запричитала, шамкая набитым ртом:
- Звал, батюшка, звал кормилец мой ненаглядный, вот она я вся красивая, как королевна заморская!
- Ну, что жрете?
- Жрем, касатик мой, третий день от пуза жрем, мово хозяина трижды холодной водой отливали. Упарился бедный, такое пузо нагулял, что и смотреть страшно. Он теперь и летать-то не может. Средне-аэродинамическую хорду порушил. Только ползает, в темноте и одиночестве, глазищи выпучив. Гляди сгинет в шубе энтой, как сопля в фартуке – затараторила Моль.
- Мне то, что за дело, до его проблем. Контракт, когда подписывал шубу извести, про что думал?
- Да мы того, мы ничего, мы завсегда благодарны. Шуба дюже сытная попалась, с французскими приправами. Съедим батюшка, сшамкаем, хоть от икоты житья нету и мутит от обжорства.
- Ну, так всех мутит, на то и зимние праздники. Кот вон в двери не проходит и ничего, пакостит по малому. Иди, трудись Панкратьевна. Поклон благоверному. Гляди у меня! Должок!
Моль скрылась в рукаве шубы, в шкафу повисло тягостное молчание.
- Может муравьев, призовем на продукты? – предложил кот.
- Спят твои мураши, зима ведь, разве с мышами свести знакомство. Она их ужас как боится. Давеча визжала в прачечной сидя на стиралке, весь дом напугала. Это я ей заводную мышку пустил. Бородатый с подводным ружьем за ней бегал. Я тогда под шумок его порошком стиральным с ног до головы осыпал.
- Не люблю я мышей! – взвыл фистулой кот.
- Да кто их любит-то. В такой войне любого союзника искать начнешь?! Сейчас я этих попугаю, а потом мы с тобой догонялки устроим. Потом ты ему в туфли нафуришь, а я… а я… Пусть прощается с любимой сережкой.
- А шарабуны?!!! Отрежет ведь!!!
- Да, шарабуны… А скажи мне, они тебе-то зачем, живешь один, как палец в носу?
- Как зачем – забеспокоился кот, опасаясь сепаратного мира между домовым и хозяином, - я у соседей, что справа, на март такую кошечку присмотрел! Лапки, хвостик, глазки, шерстка… Богиня!
- Дурень ушастый! Это кот! Мне тамошний домовой по секрету сказал.
- Да ну!!! Лапки, хвостик, глазки, шерстка… Петух гамбургский! На посиделки звала! Приходи, говорит, потремся мордами. Чего марта-то ждать? А оно вот как?! Да я ему в марте первому шерсть клочьями по ветру пущу! – котяра издал душераздирающий вопль. На семейной кровати испуганно подскочили двое.
- Попа нужно позвать – послышался испуганный женский голос.
- Что за чертовщина завелась в доме? – прогудел мужской, - Попа говоришь? Так водили уже, забыла? Все кадилом завонял, наел-напил, как в ресторане, а оно все воет и воет.
Домовой ткнул локтем кота в бок и жарко зашептал тому на ухо:
- Я попу красненькую сунул, с Лениным еще. Взял и не постеснялся. Сказал, что всякое бывает. Он ранее лектором общества «Знание» при горкоме КПСС служил. Ныне с Украины сбег. Шляется по домам без прихода-то. Спрашивал, а нет ли валюты с Зюгановым на митинге? Нет, говорю, бери чего дают и вали со своей махалкой подале, а то вон моль вся обчихалась.
- Так что же делать? – донесся женский голос в шкаф.
- Может домовой шалит? Вчера одеваю трусы утром, глядь, а на ногах рейтузы чесанные, бабки Гульнары, что возле магазина живет. Мехом наружу. На заднем месте вышит медведь с рекламы единоросов, а спереди буквы МУДЫ. Битый час рейтузы рассматривал, пока не понял, что медведь это бер, а вместе будет Бермуды! Он нам на что намекает?
Кот залился тихим смехом:
- Ну и валенок. Кто же читает задом наперед? Муди медвежьи, даром, что охотник и собак полон двор.
Из спальни донеслось:
- Вчера ложку искала три часа. Сережка запропастилась, что ты подарил. Сестра приходила, мы твой коньяк открыли, армянский. Клопами разит, как на них настоянный. Кот волком на меня глядит. В шкафу треск какой-то. Надо шубу пересмотреть на предмет моли. Все из рук валится, а морковка гнить начала. Душит меня по ночам кто-то. Не иначе, домового обидели.
Мужчина сел на кровати:
- Эй, Тимофей Кондратич! Может, хватит воевать? Дай знак какой, чем тебя прогневили? Сдаемся! Давай по-доброму, миром да ладом.
Внизу на кухне загремела кастрюля.
- Услышал, - удовлетворенно заявил Бородатый, - Ложись спать, утро вечера мудренее.
Остаток ночи прошел спокойно.
Утреннее солнце заглянуло в спальню и удивленный луч, прочел на зеркале трюмо, писанные помадой и хвостом кота, несущиеся вкривь и вкось буквы:
- Отпустите ребенка гулять! Забыли, как сами детьми были? Тимофей.
А ниже приписка:
- Про шарабуны забудь и не вспоминай, лучше свои побереги. Кот.
В окне соседнего дома грелся на солнышке кот-трансвестит. Лапки, хвостик, глазки, шерстка… До марта осталось совсем немного, пусть греется. Правильный кот уже нашел фуражку с зеленым околышком и решил отпраздновать День Пограничника в марте.
На другом краю города, краснорожий поп пересчитывал катеньки, керенки и советские червонцы, не доверяя российскому деревянному рублю.
В далекой Москве, влез со сна в калоши марки «Треугольник», зимние галоши на теплой байковой подкладке красного цвета, и трусцой рванул к туалету генадр Зюганов, на ходу обдумывая свою очередную, пламенную речь. Утренний моцион к этому располагал, ведь давящий мочевой пузырь не раз создавал миру грандиозные химеры истории.
А у магазина, за забором хозяйства бабки Гульнары, в прошлом видного профсоюзного деятеля министерства тяжелого машиностроения, ветер трепал мохнатые рейтузы, от чего медвежья шерсть встала дыбом и обсосулилась.
Кот с домовым врезали за победу по стакану валерьянки и храпели в темном и укромном месте.
Просыпайся мальчишка, тебя ждет снег и катание с горок. Сегодня твои родители будут очень сговорчивыми. Только оденься потеплее.
