В Пономарёвской волости характерна и в высшей степени поучительна история крестьянского общественного банка. Мне пришлось быть в этой волости и вникать в экономический быт здешних крестьянских обществ ещё в 1874 и 1875 годах, и я, в то время, не мог не удивляться тому благоразумию, старательности и точности, с которыми крестьяне организовали у себя ссудную кассу. Дело было у них так. Ещё в половине шестидесятых годов пономарёвцы, по совету своего мирового посредника, собрали с каждой души у себя по одной мере пшеницы, причём у них составилась партия хлеба в 673 меры. Хлеб этот они продали и вырученные деньги положили в основу своего общественного банка. Далее, на другой год, они собрали с каждой души уже деньгами, по 20 копеек, на третий год – по 25 копеек, обратили сюда же все штрафы, налагаемые волостными судами за неявку в суд ответчиков, истцов и свидетелей (установлено было штрафовать ответчиков и истцов каждый раз по 1 рублю, а свидетелей по 50 копеек) и таким образом у них в первые же три года было основного банковского капитала более тысячи рублей. Тогда они начали производить ″банковские операции″. Нуждающиеся из состоятельных домохозяев могли брать ссуды в размере до 50 рублей, бедные же, ничего не имеющие – до 10 рублей. Ежегодно назначался особый банковский казначей, который и вёл все счета и отчёты. До 1871 года банк находился весь при волостном правлении, и капиталом заведовал один волостной казначей. С этого же года во всех поселениях образованы были банковские отделения, и капитал распределён был по сельским обществам соответственно числу в них душ; были избраны во всех поселениях особые казначеи, причём велась и общая волостная банковская книга волостным казначеем. Всё шло как нельзя лучше, и в начале 1875 года общественного капитала в долгах и в кассе с её отделениями было 1534 рубля 24 копейки.
Приехав летом нынешнего года в Пономарёвку и увидевшись со своими старинными знакомцами, волостными стариками-гражданами, я, прежде всего, осведомился об их прекрасном, общеполезном и благодетельном учреждении, общественном банке; но каково же было моё удивление, когда я в ответ услышал: ″Увы! Скончался наш банк уже лет 15 тому назад. Казначеи, которых мы выбрали, всё растянули, перевели «шило на мыло», но зато теперь мы придумали себе дело лучше банка и более надёжное″. Дальнейшие расспросы мои показали, что крестьянский банк пошатнулся и совершенно разрушился таким образом.
Крестьяне выбирали при волости и сельских правлениях банковских казначеев и учётчиков к ним ежегодно, и дело шло благополучно до тех пор, пока в казначеи не попали люди алчные на лёгкую наживу и вместе ловкие. Эти последние, попав на должности, прежде всего, посредством замагарычиваний влиятельных в обществе лиц и учётчиков, оставались в должностях своих сряду по много лет, а потом, когда им удалось прибрать к своим рукам большую часть общественных денег, банковским операциям нельзя было уже продолжаться по-прежнему.
Казначеи, действуя также при помощи магарычей, добились того, что волостной сход, в виду огромного начёта на них по всем сельским обществам, постановил приговором: закрыть банк, и деньги, начтённые на казначеев, разделить между всеми гражданами поровну с тем, чтобы каждый пайщик-гражданин искал и получил свою часть денег со своего казначея по своему усмотрению. Это для казначеев (большей частью людей зажиточных и имевших достаточные средства, чтобы разделаться за растраты) было как нельзя более на руку. Некоторые из них и не подумали никому платить начёта, другие частью платили, частью кое-как мирились с истцами.
В Пономарёвском, например, сельском обществе (при волости) при разделе банка каждому из граждан приходилось получить с казначея 1 рубль 32 с половиной копейки, но только немногие из пайщиков искали и получили эти деньги с казначея через волостной суд, большинство же прощало их и пропивало вместе с виновником всей беды – казначеем.
Так кончилось у пономарёвцев существование их общественного банка. Что же касается кредитного учреждения, какое они устроили у себя теперь, то это тот же банк, но в другой форме и при другой обстановке. Несколько лет тому назад нужда в деньгах для общественных надобностей и накопление недоимок заставили здешних крестьян взяться за ум. Они начали ежегодно делать общественные запашки. Получаемым от урожаев хлебом они прежде всего пополнили общественные хлебные магазины (их у них семь во всех посёлках) до надлежащей нормы, а далее устроили в тех же магазинах лишние, отдельные закрома и стали сыпать в них свой частный общественный хлеб, не показывая его и не оглашая по официальным ведомостям и отчётам. Из этого хлеба они, по усмотрению своему, часть иногда продают и деньги употребляют на выкупные и другие платежи.
Случится нужда в хлебе у некоторых семейств – каждое общество немедленно, без всякой проволочки, не обращаясь к начальству за разрешением, выдаёт пособие нуждающимся; норма же магазинного общественного хлеба всегда лежит у них неприкосновенно. Надо зимой, например, уплатить жалованье писарю, старшине и другое; то вместо того, чтобы собирать деньги с каждой души (а деньги в это время бывают далеко не у всех), общество приговаривает продать частичку своего запасного хлеба и произвести нужный платёж немедленно, а весной каждый из граждан-плательщиков заработает и несёт, что следует в пополнение хлебного общественного капитала. У большинства сельских обществ этот хлебный общественный банк-касса стоит так, что во всякое время состоит из хлеба и некоторой денежной суммы, вырученной за этот же хлеб. Деньги эти и пускают в оборот при всех общественных и частных нуждах.
Вообще, нельзя не одобрить теперешнюю организацию здешнего крестьянского общественного банка и не предпочесть её той, какая существовала в прежнем, погибшем денежном банке. В настоящее время крестьяне обходятся, при всех своих банковских операциях, вовсе без казначеев, которых они боятся теперь, как огня. Забота о целости общественного хлеба и денег при нём вверяется сельским старостам, за которыми неупустительно и зорко следит волостной старшина. В старшины же крестьяне, наученные горьким опытом, избирают теперь самых разумных и лучших людей.
Общественные запашки крестьяне делают в таких приблизительно размерах, что на каждые 50 платёжных (тягловых) душ распахивается и засевается сотенник (сто сажень в квадрате – 4 десятины 400 квадратных сажень). Сеют рожь, зерно при этом покупают, землю арендуют у казаков, а работы по уборке хлеба производят сообща, собираясь целым обществом. В настоящем году Пономарёвское общество (то есть общество одного Пономарёвского посёлка, а не всей волости) на общественной запашке сеяло два сотенника ржи, земля же была нанята у казаков по 10 рублей за сотенник.
В земельном отношении Пономарёвская волость поставлена как нельзя более благоприятно. Район её с трёх сторон: западной, восточной и северной окружён окраинными юртовыми землями казачьих станиц: Мигулинской, Вёшенской, Еланской и Краснокутской. Казаки этих станиц имеют в смежности с волостью свои удалённые от поселений, так называемые, переносные земли, и сдают их крестьянам в аренду за самые ничтожные цены; по 1 рублю, например, и по полтора рубля можно арендовать у казаков иногда десятину лучшей земли.
Благодаря обилию земли, предлагаемой в аренду, крестьяне вовсе не имеют охоты покупать землю в собственность ни каждый в отдельности, ни обществами и товариществами. Не было ещё ни одного случая покупки земли ни частно, ни с помощью крестьянского банка; между тем из частных землевладельцев в районе волости есть охотники продавать свои земельные участки и не дорого сравнительно: назначают цену от 40 до 60 рублей за десятину.
В наделе крестьяне получили при освобождении от помещиков по 4 десятины на ревизскую душу (волость, при объявлении воли, находилась в районе Усть-Медведицкого округа) и теперь постепенно выкупают эту землю. В посёлке Пономарёвском есть, впрочем, 20 душ крестьян, сидящих теперь не на 4 десятинах, а только на двух. Это крестьяне генерала Конькова. Им владелец подарил по 1 десятине, да по одной они у него купили за наличные деньги, заплатив за десятину по 33 рубля 25 копеек.
В этой волости есть много примеров, что крестьяне выкупили вовсе свои земельные наделы, заплатив за них сразу в казначейство всю стоимость их. В посёлке Таловке выкуплено 4 душевых надела, в Вербовке – пять, в Ясенвке – три и т. д., всего выкуплено более 80 наделов. Прошли года после выкупа земли, и теперь потомки отказавшихся от земли и согласившихся, чтобы другие выкупили её для себя, возбуждают то и дело иски о возврате им земли, но волостной суд, обычно, отказывает им в исках, а крестьянское присутствие утверждает эти решения.
Некоторые из выкупивших окончательно надельную землю крестьян при выкупе земли принимали себе в компаньоны состоятельных лиц из иногородних, которые выкупали, так сказать, на свою долю душу-две и вносили деньги наравне с коренными обывателями. Теперь владеют такой выкупленной землёй товарищеским образом, но со временем коренные жители-крестьяне, если пожелают, наверное, ототрут от земли теперешних товарищей своих – иногородцев.
Есть примеры, что сельские общества приняли на свои наделы мещан, купцов и посторонних крестьян, дали им усадьбы наравне с гражданами и, по особому соглашению, ревизские души для выкупа положенной на них в наделе земли. Приговоры об этом общества составляли и посылали почему-то непосредственно в казённую палату, минуя крестьянское присутствие, которое о приёмышах этих вовсе не имеет никакого сведения. Что будет с этими новыми гражданами в будущем и какая судьба их постигнет, - неизвестно.
Вообще споров о надельной душевой земле и теперь уже много возникает здесь между крестьянами, а в будущем их, наверно, будет ещё больше. Так лет 15 тому назад несколько крестьянских семейств отсюда ушли на реку Амур и при отбытии усадьбы свои, и душевую землю продали частным лицам. Земля, уже выкупленная, шла при этом по 20-25 рублей за десятину. На Амуре некоторые из переселенцев не ужились и теперь воротились назад, на свои родные пепелища, со слезами требуя, чтобы родимые их гнёзда, и полевые земли во что бы то ни стало были им возвращены. Волостной суд обыкновенно решает такие дела в пользу пришельцев с Амура с тем только, чтобы они возвратили те деньги, за которые при отходе на Амур продали усадьбы и наделы.
Замечательно, что между крестьянами Пономарёвской волости родилась мысль с давнего уже времени и существует теперь большое стремление заводить на своих надельных землях подворную систему хозяйства. Так, общества Вербовского и Пономарёвского посёлков разделили раз и навсегда свои наделы, не переделяют их и не думают никогда переделять. Выгонная попасная для скота земля у них у всех в общем владении, где и водопои, а пахотная у каждого отдельно навсегда. Земля четырёхдесятинных наделов в этих поселениях распределена по угодьям так, что из неё около трёх четвертей десятины находится под усадьбами, полдесятины – в выгоне и около трёх десятин под пашней. Пахотные поля распланированы так, что по ним через каждые 260 сажень образована стёжка для прохода и проезда, и каждая стёжка при этом выходит или на дорогу, или на межу.
В некоторых других наделах, как, например, в наделе посёлка Таловского, душевая земля у крестьян ни разу не делилась, а вся целиком находится под попасом скота (для пашни, сенокоса и других потреб крестьяне арендуют землю на стороне). Если хозяйственные обстоятельства укажут крестьянам произвести раздел своей земли, то они непременно разделят её (так уже решено ими, как они говорят) для подворного владения с тем, чтобы никогда не переделять.
Крестьяне, выкупившие свои наделы единовременным взносом, стремятся здесь тоже выделить свою землю и владеть ею отдельно от односельчан с желанием установить на ней порядки землевозделывания по своему усмотрению. Указывают на такие характерные примеры.
Крестьянин выкупил свой надел в четыре души, то есть 16 десятин, и настоял у своего общества, чтобы ему вырезана была эта земля в смежности с его усадьбой. Теперь он владеет своим клочком таким образом: под усадьбой у него три десятины, под выгоном две десятины и одиннадцать десятин под пашнями и сенокосом.
Другой пример: крестьянин выкупил три надела (12 десятин), ему выделили её в таком месте, где удобно добыть воду и устроить водопой для домашнего скота. Он после этого поселился на своей делянке, вдали от посёлка, а прежнюю усадьбу свою в селе продал.
Населению Пономарёвской волости не чужд дух некоторого рода предприимчивости. Несмотря на то, что и на своих родных местах местному крестьянству живётся ещё сравнительно хорошо, в земле простор ещё старинный, так как её можно арендовать за самую дешёвую цену сколько кому угодно (как выше уже замечено, к границам волости примыкают четыре богатые земельным довольствием казачьи станицы), но многих и многих из здешних крестьян (порядочных притом хозяев и даже, иногда, собственников совершенно уже выкупленной земли) просто обуревает желание идти куда-либо вдаль и искать чего-то лучшего. Ещё более 20 лет тому назад, именно, в 1877 и 1888 годах, несколько семейств ушло отсюда в Акмолинскую область и там порядочно устроилось, получив по 15 десятин на душу! С тех пор многие стали стремиться к переселению в Акмолинскую область. Однако, большинство из переселенцев, прошатавшись более или менее продолжительное время, по Акмолинской области, Томской губернии и другим сибирским местам, возвращаются обратно разорёнными иногда до последней степени.
Не далее, как в 1898 году, здесь заявило желание переселиться в Сибирь не более, не менее как 37 семейств. Охотники эти, подав просьбу по начальству, о разрешении переселения, с великой энергией и решимостью начали готовиться в путь. Прежде всего они продали свои усадьбы и земельные наделы (совершенно выкупленный уже надел в 4 десятины шёл в продаже за 80-100 рублей, то есть десятина от 20 до 25 рублей, но с большим магарычом, причём для некоторых из продавцов не так важна была продажная цена земли, как магарыч), а далее наладили телеги и всё нужное для дороги и были, как говорится, уже начеку, но начальство вдруг потребовало, чтобы они, прежде, нежели отправиться в путь, послали бы в Сибирь ходоков, разведали там место для поселения, а потом уже и отправлялись. Ходоки были посланы, проходили без малого год и, воротившись, заявили, что в Сибирь ни в какое место переселяться нельзя, так как там далеко хуже, нежели в Пономарёвской волости: свободных и просторных мест для поселения почти нет, а где и есть, то они представляют собой безводную, безлесную и совершенно бесплодную землю.
Такие неудобные места, как заявили ходоки, есть только в одной Томской губернии, в Акмолинской же области и других местах, где они ходили, всё уже заселено и занято. При этом ходоки как бы по секрету добавляли: ″мы разузнали там всю подноготную… В Сибири везде живут киргизы. Есть такие, что тысяч по пять овец держат, и они делают подарки начальству и удерживают земли за собой. Наши переселенцы придут туда и лет 6-7 ходят нагие, босые и голодные, пока найдут свободную и сколько-нибудь сносную землю″.
Так на этот раз и не состоялось переселение пономарёвцев. После того как ходоки раскрыли всем глаза на Сибирь и все её тайны, между собравшимися к переселению семьями и теми, кто купил у них усадьбы и наделы, поднялась страшная возня. Кандидаты в переселенцы не нашлись сделать другого, как сесть по-прежнему на свои места, покупатели же их домов и душ сначала гнали их насильственно в Сибирь, а потом, когда поняли, что это невозможно, потянули их в суд для взыскания с них всех своих расходов и убытков, не исключая и денег, употреблённых на магарыч. Некоторые тяжбы продолжаются и до сих пор.
Несмотря, однако, на все требования, многие ошибки и разочарования народной массы в Пономарёвской волости, всё-таки волость эта в экономическом отношении одна из самых благоденствующих крестьянских местностей Донецкого округа. За волостью нет, например, никаких долгов, кроме незначительной суммы недоимочных по страхованию населением зданий, образовавшейся ещё в 1886 году.
Для тех из крестьян, которые выкупили уже свои земельные наделы, все денежные платежи в год с души ограничиваются лишь суммой от 2 р. 75 коп. до 3 рублей 6 копеек, а именно:
волостных – 1 р. 17 к.,
сельских мирских от 1 р. 1 к. до 1 р. 32 к.,
земских с одной десятины – 8 копеек, а с полного надела 32 копейки,
страховых – 25 копеек;
для тех же из местных граждан, которые продолжают ещё выкупные платежи за землю в 5 рублей 40 копеек, денежная повинность простирается до 8 рублей 46 копеек в год.
При возделывании земли деревянные плуги между населением волости давно уже вышли из употребления; лопат при отделении хлебных зёрен от половы крестьяне тоже не употребляют уже много лет, а все завели веялки. Самые состоятельные из крестьян-хозяев имеют уже косилки и таких насчитывается пять человек.
Сбыт хлеба населением производится в станицах Еланской и Вёшенской, а также на станции Миллерово.
Нельзя не указать ещё на совершенное падение здесь женских ручных производств. Лет 25 тому назад и более здесь в каждой семье женщины в больших размерах производили пряденье и тканье полотен и сукон, так что для одежды в семействах весьма редко покупалось что либо из фабричных тканей; теперь же между крестьянами тканей домашнего производства нельзя найти и на погляденье. На местных мельницах даже и сукновальни все до единой уничтожены, прежде они существовали на каждой мельнице и приносили хороший доход. В некоторых семьях женщины ещё прядут, но только нитки из конопли на шитьё платья и на дратвы.
Иван Тимощенков
Газета «Приазовский край» № 29 от 31 января 1900 года.
Навигатор ← По округам донской области