- Но теперь видно, что Мава Итшидо – настоящий герой! Он обходит все каверзные проверки Товиля, и никто его не раскрыл, а уже 23 февраля!
Далее Екатерина Алексеевна раскрыла биографию Мавы во всех подробностях, сосредоточив внимание на его сильных сторонах. Готово! Теперь и Маве пора по традиции читать о настоящих мужчинах. Но Екатерина Алексеевна снова кашляла и плакала…
- Пойдемте к Федериго, Екатерина Алексеевна, - предложил Мава. – Он наверняка вам поможет.
- При чем тут Федериго? – вздохнула Адамова-Овцебык. – Это обычный кашель. Пройдет когда-нибудь. А на мои слезы не обращай внимания. Я просто вспомнила… как это делалось в Одессе.
Мава улыбнулся, но почему-то сам чуть не заплакал… И вдруг он понял, что с ним произошло ещё утром… Надо позвонить Татьяне Михайловне и сказать, что она справилась со своей задачей! Нет, сейчас не надо звонить… Только после официального празднования и только после выполнения всех учебных дел… Но теперь Мава понял, что значит тоска по Родине… Главное, чтобы Товиль ни о чем не догадался! Но если он проснулся, то куда ходили эти трое? Ради чего вообще бедного Гошу с трудом подняли с постели?
- Давайте действительно купим пирожные на всех, - предложил Мава. – Так нас не засекут!
Но можно было и не беспокоиться: Товиль и остальные по-прежнему крепко спали. Мава неожиданно избавился от лени, преследовавшей его в последние дни, и с прежним энтузиазмом принялся за учебу. Как только он выполнил план, все наконец встали. Пора получать подарки!
- Карла начнет как старшая, - предложила Фелицата.
- Только с кого же начать? – улыбнулась старушка. – Безусловно, с Рудольфо! Рудольфо, дарю тебе билет на «Волшебную флейту»! Товиль, теперь ты! Давно мечтал о такой книге? Вот, «Подростковая психология»! Мава… Правда, это будет уже в марте… Дарю тебе билет на концерт к 70-летию Марка Радужкина! Федериго, держи вакцину, спасающую от всех болезней! Внимательно прочти инструкцию! Порфирий, диск, который будет проигрывать то, что тебе в данный момент больше всего подходит по настроению!
Понятно, что следующей была Фелицата: пленница должна была быть на последнем месте.
- Я также начну с Рудольфо! – весело воскликнула девушка. – Дарю билет на «Лебединое озеро»! Первый ряд партера! Товиль, прости, но тебе тоже лучше ознакомиться с искусством балета… На одном из уроков ты впаривал Маве что-то о Флоре Эйс, хотя совсем не знаешь ее биографию! Мава, тебе дарю такой диск, какой Карла подарила Порфирию, но немного другой: это твоя индивидуальная гимнастика! Тебе, Федериго, дарю абонемент в конный клуб на десять лет! Порфирий, тебе не помешала бы ещё одна книга о воспитании детей…
И вот настал черед Екатерины Алексеевны.
- Рудольфо, ты что-то вроде директора нашей команды, поэтому я, как экс-директор, дарю тебе свою книгу по этому поводу! Товиль, моя книга по педагогике! Мава, подарок странный, но возьми… Копия аттестата отличницы Кристины из моей школы! Федериго, держи вот такую замечательную игрушечную лошадку! Порфирий… И снова книга о воспитании детей…
Рудольфо и Товиль ничего никому не сказали по поводу своих подарков. Впрочем, и от Порфирия Вениаминовича можно было ничего не ожидать… Маве же все подарили именно то, что ему в данный момент было очень нужно. Федериго мог сказать такие же слова. Правда, он сразу захотел найти применение своей вакцине:
- У кого проблемы со здоровьем? Мава, коллеги жаловались мне на тебя, поэтому сделаю тебе укольчик!
- Хорошо, - вздохнул Мава, которому совсем не хотелось терять время. – Но только после урока (дальше он говорил очень тихо) я пойду выбирать подарок для Кати, потому что ещё не готов…
- Если голова закружится, не пойдешь! – строго сказал Федериго…
После укола у Мавы действительно закружилась голова, но от укола ли? Может быть, так действует новое чувство? Но Федериго в любом случае не должен был об этом знать…
- Пятнадцать минут – и пойдешь! – строго сказал бывший врач.
Даже переждать пятнадцать минут – проблема. Вся жизнь – проверка, а завтра – итог. Но теперь можно! По дороге в магазин Мава повторял материалы о Южном. И вот Итшидо на месте… Что подарить Екатерине Алексеевне? Нет, ни в коем случае нельзя платить услугой за услугу… Ему будет немного легче, когда он повесит у себя в комнате аттестат отличницы Кристины, но она – женщина… Лучше просто подарить какое-нибудь дороге платье, чтобы лишний раз не трепать бывшему директору нервы… Так он и поступил. Теперь, наверное, пора рассказать обо всем Татьяне Михайловне. Мава, конечно, как всегда, начал с информации, а потом сказал:
- У вас получилось, Татьяна Михайловна! Я не знаю, как это выдержать…
- Зато я знаю, - улыбнулась завуч. – Делай что велено и ни о чем не думай! Чувствуй мое покровительство! Я, конечно, не Магиса, но в твоем отношении… Нет, не беспокойся, я не сошла с ума… Делай что велено, и всё пройдет, когда придет срок… (понятно, конечно, что Татьяну Михайловну я ввела, уже прочитав "Улисса"))) До этого даже не догадывалась, что пишу что-то подобное)
- Но ведь он завтра! – испугался Мава и повесил трубку.
Порфирий Вениаминович ушел. Можно репетировать! В процессе Мава вдруг заметил, что на очень видном месте лежит его чемодан… Неужели всё кончено? Из чемодана выпала старая скрипка… На ней Итшидо учился играть в детстве. Не вспомнить ли? Нет: сначала надо проверить, не пропали ли из чемодана какие-то совсем подозрительные вещи. Нет, всё в порядке… Даже ничего подозрительного: можно не прятать чемодан! И Мава неожиданно для самого себя заиграл на скрипке… А сколько лет, вернее, тысячелетий он не брал инструмент в руки! Тем не менее мелодия лилась. Это было какое-то новое произведение… Оно начиналось с нерешительных нот, что и неудивительно: можно ли взрослому человеку прикоснуться к детству? Потом звуки становились всё смелее и смелее, всё быстрее и быстрее, как у Паганини… Вероятнее всего, этим Мава хотел изобразить игру в догонялки. Но потом Итшидо сымитировал звук лопнувшей струны: детство кончилось. Дальнейшие ноты звучали тихо и печально… Вдруг Мава неожиданно для самого себя издал пронзительный звук, его скрипка стала визжать, надрываться… Минут десять лилась мелодия такого характера. И завершением стал какой-то неоконченный аккорд… Это вышло случайно: Мава не знал, что пришел Товиль. Он вошел в комнату со слезами на глазах и спросил:
- А почему ты раньше не говорил, что умеешь играть на скрипке? У тебя здорово получается! Не сменить ли тебе профессию? Не стать ли музыкантом? Да, я совершенно серьезно тебе говорю: оставь нашу команду! Нечего тебе здесь делать с таким талантом!
- Да я и не знал, что умею… Мне когда-то давно подарили эту скрипку, и я даже не пробовал, а сегодня вдруг в честь праздника захотелось… Вот эта вещь моего сочинения – единственное, что я могу сыграть. Остальное может и не получиться… Так что пока я поработаю в команде, а потом подумаю о твоем предложении, Товиль.
- Но как родилась сегодняшняя вещь? – всхлипывая, спросил главный учитель. – Такое вдохновение не рождается на пустом месте… Объясни мне свои чувства. Да, ты можешь возразить, сказать, что я сейчас не психолог, а учитель, но учитель должен знать всё о своих учениках… Итак, ты страдаешь. Я могу чем-то помочь?
- Нет, Товиль. Ты не сможешь вылечить Гошу и Катю.
- Нет, это невозможно! – закричал главный учитель и убежал.
А потом в комнату к Маве зашел Порфирий Вениаминович…
- Скрипка – это хорошо, - строго сказал он. – А как же стихи?
Даже перед Товилем было легче оправдываться…
В воскресенье Мава написал несколько сочинений, но был очень недоволен своей работой. Он даже отказался от разбора нескольких стихотворений, считая, что это спокойно можно будет перенести на другой день. «Ужасный сон, - думал Итшидо, отвлекаясь от работы. – Сон во сне… Раздувающийся укол в руку… это, конечно, из-за Федериго. Но почему во сне был Топтыгин, а сегодня комариный укус в том же месте, где появился укол? Значит, всё правильно делаю…» Но вообще день был неудачным. У Порфирия Вениаминовича возникли огромные проблемы со слухом. Вероятно, на фоне смерти отца. Все разговаривали ещё громче, мешая работать, и не помогал даже аттестат отличницы Кристины… Екатерина Алексеевна кашляла всё интенсивнее, а ведь всей команде сегодня предстоял поход в филармонию… Мава заплакал из-за этого ужасного кашля, потому что больше не мог сдерживаться: столько неприятностей!
- Да не хнычь ты! – строго сказал Гоша. – Стоит ли растрачивать на это свою жизнь?
- Да, пожалуй, ты прав… Не стоит… Я всё прекрасно понимаю, но на практике применить не могу: слишком уж тяжела жизнь.
- Тяжела? – возмутился мальчик. – Да ты здоров как бык!
- Ошибаешься. У тебя физическая болезнь, а ее легче терпеть, чем душевную…
- Это неправда! – возразил маленький Итшидов. – От душевной боли можно отвлечься, например, во время созерцания произведений искусства, во время наблюдения за природой, а физическая боль постоянно с тобой!
- Да? И как я, по-твоему, отвлекусь от душевной боли, если Катя постоянно кашляет, а ты постоянно стонешь?
И только после этих слов Гоша стал ойкать… Маву вдруг накрыло какое-то знакомое состояние, которого у него не было с мая или с июня. Вдруг он понял: это тяжелая депрессия. Если бы экзамен в прямом смысле был завтра, Мава бы его не сдал: в таком состоянии даже преподавать невозможно. Может быть, действительно стоит обратиться к Товилю за психологической поддержкой? Ведь теперь Мава действительно страдает именно из-за больных… «Но ведь всё пройдет, - подумал Итшидо. – Надо просто пережить несколько ужасных дней, а потом всё наладится! Если не наладится, тогда девчонок с восьмым марта не буду поздравлять! Это будет бунт против этой глупой жизни!»
В филармонии играли Хачатуряна. Товиль сидел впереди Мавы. Почему-то, когда звучала скрипка, главный учитель качал головой. А Мава вспоминал свой отпуск в проклятом Ереване… Почему в проклятом? Потому что именно там его зачали и решили дать такое дурацкое имя! Во время последней поездки в Ереван произошел интересный случай: Мава перечитывал «Божественную комедию» и всю ночь не мог заснуть. А в голове вертелся «Танец с саблями»… Потом пришли в голову какие-то строчки, посвященные Арарату, но, на свою беду, Мава их не записал… Тогда он и полюбил Ереван.
- Скрипки ужасные, - сказал Товиль после концерта. – Нет души. Вот ты, Мава, - это совсем другое дело!
Мава хотел обсудить экзамены с приехавшей Джулией Гонсалес, но из-за строгого надзора Товиля этого сделать не удалось… Джулия впоследствии признала, что тогда не желала ни с кем общаться.
Неделя 25
В понедельник Мава даже забыл о дне рождения Екатерины Алексеевны: так его замучили проблемы. Несмотря на это, Итшидо быстро выполнил весь свой план, в который было включено и стихотворение о Хачатуряне. Правда, на самом деле никто бы не понял, что это именно о Хачатуряне… Всё было обдумано во время пробежки, но пробежка получилась неудачной… А что с другим произведением, о заболевшем учителе? Почему-то нет нужных материалов… Может быть, они ещё появятся…
В этот праздничный день произошло новое несчастье. Вернее, не новое, а дополнение к старому… Порфирий Вениаминович объявил, что навсегда оглох на одно ухо. Значит, он не сможет никуда поехать по работе, ведь он музыкант… Значит, Маве совсем нечего делать… Видео он решил записать в комнате Андреева, когда его не было дома. Кроме всего прочего, Итшидо включил запись, на которой Вениамин Южный читал свое стихотворение «Киевские встречи», которое все любили, но почти никто не понимал. Только вузовские преподаватели знали, что в этом произведении заключена главная философская аксиома. Мава ещё не дорос до этого уровня… Изначально встречи были одесскими, но потом их на заказ пришлось переделать в киевские… Цукерберг в одесской группе читал именно этот забытый оригинал. «Это же наши «земские собрания»! – подумал Мава и сдержал слезы. – Вот же они – «одесские встречи»! Так и назову свой дневник «земских собраний»… А Цукерберг всегда исполняет такие символические вещи…»
Теперь пора отмечать день рождения Екатерины Алексеевны. Она была без ума от грузинской кухни, поэтому на всех приготовили хачапури и хинкали. Правда, все знали, что Федериго уйдет с праздника пораньше из-за нехватки времени…
- Я начну! – воскликнул Рудольфо. – Детское питание для твоих крошек, Катенька! Товиль, теперь ты!
Товиль подарил книгу о любви, потому что Екатерине Алексеевне, по его мнению, сейчас это было интересно. Карла подарила диск с малоизвестными выступлениями «земских» исполнителей, Порфирий Вениаминович – розгу, Фелицата и Федериго вместе подарили интерактивные фотографии Одессы, которые менялись по желанию. Но больше всего Екатерине Алексеевне понравилось именно платье от Мавы… Она сразу надела свой подарок. Но праздник проходил в каких-то пустых разговорах… Зашла речь и об ухе Порфирия Вениаминовича.
- Ну, вот и я заболел в результате всего этого, - мрачно произнес Мава. – У меня депрессия… Интересно, что болеют только новички. Осталось ещё Федериго подхватить какую-нибудь заразу! (вот, кстати, пример влияния негативной мысли... Федериго - это не совсем Лёва, но "зараза", которая у него будет позже, списана с того, что произошло с Лёвой... Перечитываю это, и становится немного легче, потому что сейчас всё-таки такого нет...)
- Но это же не смертельно! – строго сказал Порфирий Вениаминович. – Надо терпеть!
- Как же тут терпеть? Сил моих больше нет! Держусь на однажды понятых вещах, но скоро и это не будет помогать…
Только Гоша и Екатерина Алексеевна понимала Маву: у остальных ещё не было таких сильных негативных чувств. Но что такое «держаться на однажды понятых вещах», сообразила только Адамова-Овцебык. Может быть, и Товиль что-то знал, но скрывал… Уже ушел Федериго. Мава, устав от разговоров, принялся за поэму, и его депрессивное настроение стало понемногу отступать…
- Мава молодец! – воскликнул Товиль. – Он успевает не только готовиться к экзаменам, но и заниматься творчеством! Поэтому специально для нашей Кати он прочитает три стихотворения из так называемой «земской поэзии»!
«Екатерине Алексеевне это как раз не нужно, - подумал Мава. – Это мне от этого легче, а ей – нет. Это просто один из поводов выступить с этим…»
- Вениамин Южный! «Вперед, в космос!»
Но почему-то космическая тема не была никому интересна… Успехом пользовалось стихотворение Льва Абрикосова «Во времена Зубной Феи», потому что оно было актуально для всех. Все когда-то были маленькими, поэтому с интересом прислушивались и смотрели на трех детей: Гошу, Кристину и Льва.
- А что насчет скрипки, Мава? – насмешливо спросил Товиль. – Сыграешь то произведение?
- Это пьеса без названия, - ответил Мава и сыграл. Теперь эта вещь зазвучала ещё пронзительнее… Все залились слезами, а Екатерина Алексеевна, закрыв глаза руками, выбежала из комнаты.
- Это значит, что ей очень понравилось, - тихо сказал Товиль. – И последний номер нашей программы! «Она – моя нелепая любовь»! Успокойтесь, дорогие эксперты: Мава не любит замужнюю Катю, к тому же пленницу! Он у нас сознательный гражданин! Но Порфирий настоятельно рекомендует сознательному гражданину завтра выспаться…
Из-за этого вторник прошел у Мавы в постоянной спешке. Надо было изучить сложнейшую и объемную тему, а депрессия усиливалась… Порфирий Вениаминович мог играть, но его почему-то никуда не звали. «Если бы всё остальное было нормально, я бы выдержал это испытание!» - с грустью думал Мава. Ощущение несправедливости жизни накрыло его. Вроде в мае должен быть контракт, который освободил бы предэкзаменационные дни от постоянного напряжения… Неужели это отменилось и больше ничего нет?
- Дурацкая история! – простонал Мава, обратившись к Екатерине Алексеевне, которая всегда знала всё о контрактах Порфирия Вениаминовича. – Он идет на рекорд!
- Не знаю, о какой истории и о каком рекорде ты говоришь, - строго сказала Екатерина Алексеевна и ушла.
Даже она не поняла… Мава больше не мог владеть собой. Он громко зарыдал и закричал, что всё на этом свете несправедливо, что лучшее достается худшим, поэтому можно вообще ничего не делать… Эта истерика заставила Федериго дать Маве успокоительное. Продуктивность Итшидо заметно упала. Однако, когда Мава сел писать свои «Одесские встречи», он немного пришел в себя…
- Кто тут у нас истерики устраивает? – строго сказал Товиль. – Лучше б завтрак приготовил!
Но это была шутка…
В среду в школе состоялся пробный экзамен по базовой математике. Маве нелегко давались задания, но ему почему-то было всё равно… Может быть, это действие успокоительного? Что вообще с тринадцатым? Мава никогда такого не видел… А Мойша Вассерман сейчас наверняка с легкостью решает более сложный вариант… Шестнадцатое… Мава же когда-то разбирал его! Какая формула нужна для пирамиды? Нет, это Мава не вспомнил… Вспомнил! Или это не то? Написал как-то… Какими трудными кажутся базовые задания! Нет, никогда нельзя принимать таблетки перед экзаменами… Хорошо, что это выяснилось на пробнике!
После пробного экзамена Мава обнаружил, что потерял обувь… Ну разве можно так жить? Даже в этом проблемы! Итшидо совсем отчаялся. Он вышел из школы в сменной обуви, зачем-то прошелся туда-сюда и просто сел на скамейку. Неужели всё кончено? Нет, не работа разведчика, а следование Основному Принципу… Когда Мава сидит на скамейке, он не проходит проверку: не приносит пользу людям и не находится на пути к этому. Впервые он без уважительных причин нарушил правило… Что теперь будет? Может быть, оно вовсе не нужно? Может быть, смысл жизни в другом? Но в чем тогда? Кажется, что его вообще нет! Да и учителя не дают покоя…
- Здравствуй, Мава! – поздоровалась неожиданно появившаяся Джильда.
Тьфу! Не хотел Мава с ней разговаривать!
- Не хочешь со мной разговаривать? – обиделась Джильда. – Ну и не надо!
А потом подошла учительница физкультуры и закричала, что Мава должен до конца четверти сдать три реферата, иначе он вылетит из экспертной команды «Русса»… Но, к счастью, Маве позвонил Товиль и сказал, что нашел его обувь. Итшидо даже удивиться не успел…
Дома возникли проблемы: Гоше было очень больно, и он постоянно требовал то одного, то другого. В хлопотах Мава и не заметил, как настало время идти на литературу, которая по средам всегда проходила хуже, чем по пятницам…
- Не ходи сегодня, - улыбнулся Товиль. – Я понимаю, что у тебя тяжелый день. Перенесем на субботу.
«Как хорошо! – обрадовался Мава. – Перед экспертной подготовкой не страшно: не задержимся! Более того, вместе со мной будет какая-то десятиклассница…» Значит, сейчас можно выполнить задание Аиды, а именно написать стихотворение о тромбоне… Не любил Итшидо писать о музыкальных инструментах, но в этот раз ему даже понравилось собственное творчество. В поэме он описывал восьмой класс девочки, а в «Одесских встречах» - первый конкурс. «Я знаю ещё одну теорию осеннего творческого подъема! – подумал Мава перед сном. – Это было предчувствие беды, ведь тогда всё ещё было нормально, если не считать смерти Топтыгина… Я тогда ухватился за осень как за единственное время, в которое вообще стоило жить. Это как безмятежное детство… Декабрь – переходный возраст или переход к беде. А дальше…»
Но в четверг Мава начал осознанную борьбу со щекруком, и у него неожиданно поднялось настроение. Болезненность восприятия времени сделала возможной борьбу с неврозом: когда Итшидо ковырял щеку, он записывал это в дневник, теряя драгоценные секунды. Его дела могли от этого очень пострадать… Да и с утра было что-то непонятное: все члены команды ушли, оставив завтрак на столе, а Гоша спал. Что это значит? Где все? Почему они не предупредили? Должен ли Мава идти с ними? Вероятно, нет, раз не сказали… А будет ли сегодня урок русского языка? Несмотря на утреннее недоразумение, Мава шел в школу без враждебного настроя. Он быстро сделал задания и сообщил об этом Товилю, а учитель странно посмотрел на него и сказал:
- Ты устал. Что ж, иди. Я тебя не задерживаю.
И не стал ничего объяснять, но настроение у Мавы поднялось ещё больше. Но вдруг что-то кольнуло… «Только не сейчас! – подумал Мава. – Надо как-то облегчить… А как? Точно! Попробую!» И Мава включил лекцию Владислава Овцебыка, мужа Екатерины Алексеевны, об «Отцах и детях». И ему показалось, что это ни с чем не сравнимое удовольствие… Мава начал вспоминать, что такое настоящий огонь в душе. Он сидел и тупо улыбался… А когда он вообще улыбался в последний раз? После лекции захотелось расширить литературный кругозор. И где найти на это время? Может быть, потом будет… Нет, лучше об этом не думать! А можно ли использовать мнение Владислава Овцебыка на экзаменах? Очень уж оно нестандартное… Скорее всего, это нужно только для удовольствия. И удовольствие это нужно ограничить, иначе надоест…