В этот критический для Бориса момент в Москву пришло неожиданное для всех известие, что последний сын Ивана Грозного, царевич Дмитрий, жив, что 15 мая 1591 г. в Угличе погиб не законный наследник русского престола, а неизвестное подставное лицо. Утверждалось также, что царевич Дмитрий под чужим именем долго скрывался от своих врагов и в последнее время, уже будучи взрослым, объявился в пределах Польско-Литовского государства, где нашел высокое покровительство короля Сигизмунда III.
А. С. Пушкин устами одного из героев своей трагедии следующим образом передает эту потрясающую новость: Кто б ни был он, спасенный ли царевич, Иль некий дух во образе его, Иль смелый плут, бесстыдный самозванец, Но только там Димитрий появился... При рассмотрении авантюры Лжедмитрия I следует сказать прежде всего о том, что самозванца породила сама обстановка Смутного времени, главной характерной чертой которого была непрекращающаяся борьба за царский престол. Царевича Дмитрия в Москве очень быстро забыли. О нем вспомнили всего лишь два раза: на второй день после смерти Федора и во время тяжелой болезни Бориса Годунова. И вот теперь, спустя три года, его призрак воплотился в живом человеке, открыто назвавшем себя законным наследником русского престола.
Но кто же назвал себя Дмитрием? У кого хватило смелости и дерзкого ума выступить в роли самозванца? Незаурядная личность первого самозванца издавна привлекала к себе внимание не только историков, но и выдающихся поэтов и драматургов. Все они по-разному представляли фигуру мнимого Дмитрия.
Было несколько версий о человеке, одиннадцать месяцев занимавшем русский престол. В его лице пытались видеть:
поляка или литовца по происхождению, чуть ли не внебрачного сына польского короля Стефана Батория, специально подготовленного иезуитами;
неизвестного русского, найденного для этой роли боярами, чтобы свалить Бориса Годунова; истинного представителя великокняжеской династии Рюриковичей, спасенного доброхотами от убийц в Угличе 134;
и наконец, Григория Отрепьева, беглого дьякона московского Чудова монастыря, выдававшего себя за сына Ивана IV — Дмитрия.
Наиболее правдоподобной оказалась последняя версия, а именно: самозванцем стал беглый чернец Чудова монастыря Григорий Отрепьев. Сначала московские власти считали самозванца безвестным вором и баламутом. Потом, после тщательного расследования, в результате полученных сведений о похождениях реального Отрепьева и показаний его матери, дяди и других родственников была установлена подлинная личность лжецаревича.
В миру — Юрий, в монашестве — Григорий, Отрепьев был сыном мелкого обедневшего галицкого дворянина Богдана Яковлевича Отрепьева, дослужившегося до стрелецкого сотника. Предки Юрия прибыли в Россию из Литвы, и одни из них осели в Галиче, другие — в Угличе. Отец его, вероятно, обладал буйным характером, так как в Немецкой слободе в Москве, где иноземцы свободно торговали вином, в одной из пьяных драк он был зарезан неким литвином.
Малолетнего Юшку воспитывала мать; ее стараниями мальчик научился читать Священное писание. Потом он отправился в Москву. Здесь смышленый отрок служил у бояр Романовых и у князя Бориса Черкасского, которые в конце 1600 г. попали в опалу. После службы у бояр романовского круга Юрий постригся в монахи под именем Григория.
Что побудило молодого Отрепьева стать чернецом? На этот вопрос отвечают по-разному. Царь Борис по поводу объявившегося самозванца писал в Вену, столицу австрийских Габсбургов: «...Юшка Отрепьев был в холопех у дворянина нашего, у Михаила Романова, и, будучи у нево, учал воровати, и Михайло за его воровство велел его збити з двора, и тот страдник учал пуще прежнего воровать, и за то его воровство хотели его повесить, и он от тое смертные казни сбежал, постригся в дальних монастырех, а назвали его в чернецах Григорием» 135.
Летописец, живший в царствование первых Романовых, в «Сказании о расстриге» сообщал: «Сей же Гришка Отрепьев ко князю Борису Кельбулатовичу... в его благодатный дом часто приходил и от князя Бориса Кельбулато- вича... честь приобрел, и тоя ради вины на него царь Борис негодовал, той же лукав сын, вскоре избежав от царя, утаився во един монастырь и пострижеся» 136.
И наконец, последний вариант:
«Составленное при Романовых «Иное сказание» преподносило читателям романтическую легенду о том, как 14-летний Юшка стал монахом под влиянием душеспасительной беседы с вятским игуменом, которого он случайно встретил в Москве. Слишком близка эта сказка к политике, чтобы поверить в нее. На самом деле не душеспасительная беседа, а служба у опальных бояр привела Юшку в монастырь. Но при Романовых опасно было вспоминать о связи родоначальника династии со зловредным еретиком» 137.
Молодой чернец Григорий скитался по разным монастырям. Позже было установлено, что сначала он некоторое время провел в Суздале в Спасо-Евфимьеве монастыре, потом в Галиче в обители Иоанна Предтечи и уже после этого перебрался в столичный кремлевский Чудов монастырь, где на первых порах жил в келий под началом своего деда Замятии.
Здесь в полной мере раскрылись выдающиеся способности Григория. Очень скоро их оценил сам патриарх Иов и, посвятив чернеца в диаконы, взял его к себе для книжного дела. Владея каллиграфическим почерком, тот не только переписывал книги на патриаршем дворе, но даже и сочинял каноны святым, причем делал это лучше многих книжников того времени.
Добившись милостивого доверия патриарха, Григорий часто сопровождал его в царский дворец. Пытливый ум молодого человека улавливал все. Присутствуя на доверительных беседах придворных, он неоднократно слышал имя царевича Дмитрия. Неудивительно, что повле этого его стали интересовать обстоятельства трагической судьбы несчастного сына Ивана Грозного. По-видимому, именно в то время у любознательного и одаренного диакона Чудова монастыря созрело дерзкое решение присвоить себе имя давно погибшего царевича. И как только решение это стало окончательным, он в феврале 1602 г. бежал за рубеж.
По велению царя Бориса Посольский приказ распространил версию, будто Отрепьев бежал с патриаршего двора за рубеж только потому, что стал еретиком и что в наказание за этот тягчайший грех он был приговорен Вселенским собором к ссылке на Белое озеро и к «заточению на смерть».
Версия эта, рассчитанная на заграницу, далека от истины. Уже после смерти Лжедмитрия дьяки царя Василия Шуйского в официальной справке о личности самозванца писали: «...в 1602 г. из Чудова монастыря убежал в Литву «диакон черной Григорий Отрепьев, и в Киеве и в пределах его... в чернокнижество обратися, и ангельский образ сверже и обруга, и по действу вражию отступив зело от бога»» 138.
Таким образом, Отрепьев впал в ересь только после побега за рубеж, а до этого у патриарха и собора не было оснований приговаривать его к «заточению на смерть».
За кордон Григорий отправился не один. Его сопровождали чудовский священник Варлаам и инок Мисаил. Бродяги-иноки были в то время довольно обычным явлением, поэтому путешествие трех чернецов не встретило каких-либо затруднений. В течение трех недель они свободно собирали деньги якобы на строительство захолустного монастыря, которые потом присвоили себе на дорожные нужды. В Новгороде-Северском архимандрит Спасской обители встретил их весьма радушно и даже предложил им слугу и лошадей. Три недели они провели в Печерском монастыре в Киеве, а потом жили во владении киевского воеводы князя Константина Острожского — Остроге.
Через два с половиной столетия достоверность версии о самозванце Григории Отрепьеве и его пребывании в Остроге была подтверждена документально. Священник Амвросий Добротворский в 1851 г. обнаружил в Загоровском монастыре на Волыни Постническую книгу Василия Великого. Она была напечатана в 1594 г. в Остроге и имела надпись о том, что 14 августа 1602 г. киевский воевода князь К.К. Острожский подарил ее «нам, Григорию, царевичу московскому, з братиею с Варлаамом да Мйсаилом»! Было видно при этом, что слова «царевичу московскому» дописал кто-то позднее.
После Острога трое монахов побывали в Никольском и Дерманском монастырях. Затем, по свидетельству Варлаама, вернувшегося в Москву при царе Василии Шуйском и написавшего свой знаменитый «Извет» для правительства, Григорий скрылся и сбросил с себя монашеское одеяние.
Отрепьев смело подался к запорожским казакам, в отряд известного старшины Герасима Евангелика. У отважных запорожцев расстрига учился владеть конем и мечом, набирался воинской отваги и доблести. Скоро, однако, доспехи воина Григорий сменил на польскую и латинскую грамматику, которую с прилежанием штудировал в школе волынского городка Гощи, понимая, что «царевичу» надлежит действовать не только оружием, но и словом.
Из школы Григорий поступил на службу к князю Адаму Вишневецкому, имевшему большое влияние при дворе и соединявшему в себе надменность и легковерие с весьма заурядными умственными способностями. Новый скромный слуга, по словам Карамзина, не отличался красотою: имел рост средний, грудь широкую, волосы рыжеватые, лицо круглое, белое, но совсем непривлекательное, глаза голубые без огня, взор тусклый, нос широкий, бородавку под правым глазом, также на лбу и одну руку короче другой. Но все эти невыгоды заменялись живостью ума, сметливостью, красноречием, благородными манерами и статною осанкою. Он обнаруживал даровитость, прямодушие и мягкосердечие, знал по-польски и красиво писал по- русски.
Бытует легенда, что хитрый пришелец, заслужив внимание и доброе расположение своего господина, притворился больным, попросил духовника и открыл тому свою тайну. Духовник-иезуит немедленно сообщил Вишневецкому, что его новый слуга — русский царевич Дмитрий.
Адам Вишневецкий, конечно, не мог не воспользоваться внезапно появившейся возможностью угодить будущему русскому царю. Он предоставил ему великолепное жилище, богатую одежду и по всей Литве разнес весть о чудесном спасении царевича Дмитрия. В судьбе знаменитого изгнанника приняли также живейшее участие брат Адама Константин Вишневецкий и тесть последнего — сандомирский воевода Юрий Мнишек.
Вишневецкие донесли королю Польши о появлении русского «царевича». Сигизмунд III к этому времени уже знал от иезуитов о поразительной новости. Он пожелал увидеть претендента на русский престол.
Самозванец вместе с Вишневецким и сандомирским воеводой прибыл из Брагина в Краков. Здесь его посетил папский нунций и в беседе настойчиво рекомендовал для успеха дела объявить себя католиком, о чем самозванец незамедлительно дал торжественную клятву. После пышного обеда в доме нунция Лжедмитрия повезли во дворец короля.
Объективности ради следует отметить, что многие видные польские вельможи — старый друг Батория гетман Замойский, пан Жолкевский, князь Острожский, пан Збаражский — советовали Сигизмунду не увлекаться авантюрой самозванца. Но тщеславный король имел свои планы. При свидании с Лжедмитрием он скорее только для порядка потребовал от «царевича» подробного объяснения всех превратностей его необычайной жизни, полной загадочных тайн и опасностей.
Интересно, что исповедь самозванца, до сих пор не переведенная с латыни на русский язык, производит довольно странное впечатление. Он очень связно поведал о тайнах московского двора и путано фантазировал в рассказе о своем спасении. Избегая называть факты, имена, даты, он признавал, что спасение его остается тайной для всех, даже для его собственной матери, все еще томящейся в одном из русских монастырей. Достаточно обдуманной и правдоподобной легенды спасения не получилось.
Для короля это не имело значения. Он придерживался откровенно враждебной по отношению к России политики, и авантюра Лжедмитрия была для него как раз кстати. Самозванец устраивал и Литву, и Рим. Россия всегда противостояла польско-литовской экспансии и всегда отвергала духовную власть Рима. Воображение польского короля и иезуитов радовала перспектива смуты в России. В лице самозванца Сигизмунд видел своего друга-союзника, а папа римский — послушного сына. Правда, были порой у короля и колебания — открытая поддержка самозванца являлась серьезным и ответственным внешнеполитическим актом. Но иезуиты помогли королю. По их наущению Сигизмунд под личиной нейтрального мирного соседа попытался раздуть в России пожар междоусобной войны. Не решившись открыто нарушить 20-летнее перемирие, подписанное им с Борисом Годуновым, он в то же время:
признал в самозванце царевича Дмитрия;
определил ему на содержание ежегодно 40 тыс. злотых;
повелел Вишневецким, Мнишеку и другим дворянам составить рать из вольницы и выступить против Бориса;
на содержание этой рати выделил доходы Сандомиского воеводства;
наконец, торжественно возложив на самозванца золотую цепь, снятую со своей груди, отпустил его с иезуитами из Кракова в Галицию, где близ Львова и Самбора собиралась шляхта для похода на Москву.
После аудиенции у короля Лжедмитрий по настоянию папского нунция втайне отрекся от православия и принял католичество. По совету нунция он собственной рукой написал по-польски письмо к римскому папе Клименту VIII. Тот незамедлительно обещал самозванцу свое духовное покровительство. Это письмо было найдено в 1898 г. священником Пирлингом в архиве Ватикана. Ученые С. Л. Пташицкий и И. А. Бодуэн де Куртенэ подвергли его палеографическому и графологическому анализу. Было установлено:
автор письма владел изысканным слогом и в то же время допускал грубейшие ошибки; писавший письмо был великороссом, плохо знавшим польский язык;
по-русски он писал свободно, почерк его отличался изяществом и имел особенности, характерные для письма московских канцелярий.
Напрашивается вывод: самозванец всего лишь переписал письмо, сочиненное для него иезуитами; письмо подтверждает тождество Лжедмитрия и Григория Отрепьева, который, как известно, имел красивый каллиграфический почерк.
Заручившись указаниями короля и с удовлетворением наблюдая стремительный рост популярности самозванца среди иезуитов и вельможной шляхты, воевода Юрий Мнишек, человек жадный и чрезвычайно честолюбивый, стал верным и непосредственным союзником Лжедмитрия в реализации задуманной авантюры. И чтобы извлечь из этого союза наибольшую для себя выгоду, он решил по-, родниться с4 будущим русским царем.
В Самборе в замке Мнишеков самозванец увлекся дочерью воеводы Мариной. Юная красавица, как и ее избранник, была честолюбива, расчетливость ее сочеталась с легкомысленностью и смелостью. Отец заранее предупредил обо всем дочь и, похваляясь Вишневецкому, говорил 139:
А какова, скажи, моя Марина? Я только ей промолвил: ну, смотри! Не упускай Димитрия!., и вот Все кончено. Уж он в ее сетях.
Марину объявили невестой Лжедмитрия, а их законный брак условились оформить после занятия самозванцем престола в Москве. При этом, разумеется, Юрий Мнишек потребовал вознаграждения и 25 мая 1604 г. собственноручно написал самозванцу свои условия, которые последний принял без возражений. Они сводились к следующему:
русский «царевич» избирает себе достойную супругу — «вельможную панну Марину, дочь ясновельможного пана Юрия Мнишека»;
ясновельможного пана Юрия Мнишека он почитает отцом, поскольку уже испытал его любовь и честность;
бракосочетание «царевича» и Марины откладывается до воцарения жениха;
при воцарении жених берет на себя клятвенное обязательство немедленно выдать миллион злотых на уплату долгов ясновельможного пана Юрия и на путешествие своей будущей супруги до Москвы (сверх того, «царевич» обещает выслать Марине драгоценности из московской казны);
о бракосочетании торжественное посольство известит короля Сигизмунда и будет просить его благосклонного согласия;
будущей супруге «царевич» обещает уступить Новгород и Псков со всеми уездами и пригородами, со всеми людьми, так чтобы «она могла судить и рядить в них самовластно».
Другой грамотой, подписанной 12 июня 1604 г., Лжедмитрий в порыве благодарности отдавал Юрию Мнишеку в наследственное владение Смоленское и Северское княжества, кроме некоторых уездов, обещанных им королю Сигизмунду.
Так, не задумываясь, легко и просто, будущий царь раздавал земли и казну России ее давним недругам, всегда готовым поживиться тем, что им по праву не принадлежало.
Добившись полного признания и получив мощную поддержку Сигизмунда III и всей придворной шляхты, скрепив союз с семьей Мнишека брачным обязательством, Лжедмитрий начал свой поход на Москву. В Галиции, в районе Самбора, под знамена самозванца собралась вольная разношерстная рать, среди которой едва ли насчитывалось 1500 исправных и вооруженных воинов. Но не только эта рать была его опорой. В Киеве для него набирал ополчение острожский староста пан Ратомский. К этому ополчению присоединились запорожские казаки. Атаманы донских казаков Андрей Корела и Михайло Нежакож по собственной инициативе встретились с самозванцем и признали в нем царевича. Поэтому, когда Борис послал дворянина Хрущева на Дон, чтобы привлечь казаков на свою сторону, последние схватили царского посла и связанным доставили к самозванцу. Хрущев немедленно и охотно присягнул Лжедмитрию, получив от него не только прощение, но и высочайшую милость.
Самозванец хорошо понимал, что главной его силой в борьбе с Борисом являются обездоленные массы простого народа, недовольные крепостнической политикой Годунова. Поэтому он шел на Москву не только «с мечом», но и с подметными грамотами. Их читали и обездоленные, и люди воинские. Читали и верили самозванцу. Они видели в нем не беглого монаха, а смелого борца «за правду».
Сторонники царя Бориса, его градоначальники, пытались мешать распространению манифеста и грамот самозванца: жгли их, опровергали. Но все было тщетно — начались тайные сношения самозванца со многими городами, где активно действовали его лазутчики. Страсти людей подогревались слухами о том, что данная Борису присяга якобы уже не имеет силы, поскольку в живых оказался законный наследник царского престола. А Борис, прекрасно это зная, все-таки противится мирному вступлению «царевича» в Россию. Колебания и неуверенность охватили чиновников и даже воевод. Смута распространялась быстро и повсеместно.
Для разоблачения самозванца Годунов посылал в Литву ето родного дядю Смирного-Отрепьева, но того не допустили к Лжедмитрию. Тогда Борис отправил к Сигизмунду своего личного посла дворянина Огарева. Одновременно московское духовенство направило со своей стороны разоблачительные послания в Литву и в Польшу. В обнародованном царском указе приводилась подробная история беглеца-самозванца. Однако было уже поздно — посол привез от польского короля лукавый ответ о непричастности Польши к авантюре Лжедмитрия, гонцы духовенства вообще не вернулись. Царский же указ не мог рассеять в народе смуту, которую вызвали подметные грамоты и лазутчики самозванца.
Нельзя не согласиться с тем, что в борьбе с Лжедмитрием опытный и тонкий политик Годунов допустил целый ряд серьезных политических просчетов:
прежде всего он не подумал о том, что самозванца могут поддержать народные массы, особенно донские и запорожские казаки;
царский указ о беглом чернеце, продавшем православную веру и принявшем католичество, был обнародован слишком поздно и по существу не достиг желаемой цели;
строго придерживаясь подписанного с Польшей перемирия, царь действовал медленно и нерешительно: граница с Литвой не была перекрыта, что позволило Лжедмитрию беспрепятственно войти в Северскую землю;
и наконец, Борис лично не возглавил военный поход против самозванца; этим в значительной степени объясняются нерешительность и даже безразличие тех, кто проводил военные действия.
В августе 1604 г. самборская разношерстная рать направилась к днепровским берегам. Недалеко от Киева она соединилась с 2 тыс. донских казаков, с киевско-северским ополчением Ратомского и с запорожскими казаками. На левом берегу Днепра Лжедмитрий разделил свое войско: сам он возглавил отряд, который пошел вверх по Десне, а другая часть войска двинулась к Белгороду. 16 октября войска самозванца вступили в пределы России. 18 октября без боя сдался Моравск. 26 октября покорился Чернигов. Его жители встретили самозванца хлебом и солью. Лжедмитрий беспрепятственно направился к Нов- городу-Северскому. Но здесь движение приостановилось. Отряд стрельцов под водительством князя Трубецкого и Петра Басманова, спешивший к Чернигову, опоздал — в 15 верстах от города было получено сообщение, что его уже занял самозванец. Тогда Басманов вернулся в Новгород-Северский, решительно расправился с открытыми сторонниками Лжедмитрия, сжег предместья города и с 500 стрельцами заперся в крепости.
Ополчение самозванца 11 ноября подошло к Новгороду- Северскому. Начались переговоры. На предложение мирной капитуляции и обещание «царской» милости Басманов ответил решительным отказом. Штурм, предпринятый Лжедмитрием, закончился полной неудачей.
К самозванцу шли радостные вести. 18 ноября без боя сдался Путивль, затем добровольно капитулировали Рыльск, Комарницкая волость, Борисов, Белгород, Валуй- ки, Оскол, Воронеж, Кромы, Ливны, Елец. Почти вся Южная Россия поднялась против царя Бориса. В ожидании помощи Басманов вынужден был заключить перемирие. Он пообещал самозванцу связаться с Москвой и через две недели сдать город.
На выручку Новгороду- Северскому из Брянска выступили царские войска. Их вели знатные бояре Мстиславский, Телятевский, Дмитрий Шуйский, Голицын, Салтыков и др. 18 декабря на берегу Десны, примерно в шести верстах от стана Лжедмитрия, между противоборствующими сторонами завязалась перестрелка. Через три дня произошла первая боевая стычка, в которой обе стороны действовали неорганизованно, без должной подготовки. Поэтому, несмотря на потери среди царских войск, назвать в этой короткой схватке победителя затруднительно.
После беспорядочной, но сравнительно жаркой стычки многие поляки, мечтавшие о легкой прогулке в Москву, покинули лагерь самозванца. Это обстоятельство не сильно огорчило Лжедмитрия, поскольку к нему прибыло еще 4 тыс. запорожских казаков. Сняв осаду Новгорода-Северского, он расположился своим станом в Комарницкой волости, укрепившись в Севском остроге.
Царские войска отошли к Стародубу. Борис отозвал Басманова в Москву, а в Стародуб вместе с дополнительными отрядами отправил Василия Шуйского. Другая царская рать во главе с Федором Шереметевым собралась близ Кром, где действовали казаки атамана Корелы.
Войска Шуйского двинулись к Севску. Лжедмитрий не стал выжидать и смело пошел навстречу неприятелю, хотя силы враждующих сторон были далеко не равными: царские войска насчитывали до 60-70 тыс. человек, а у самозванца было 15 тыс. конных и пеших.
21 января 1605 г. в Добрыничах произошла решающая битва. Она началась атакой войск самозванца. Лжедмитрий действовал смело и мужественно, находясь все время во главе атакующих. Царская конница была смята, и победа самозванца казалась совсем близкой. Но царская пехота, засевшая в деревне, из 40 пушек и 12 тыс. ружей расстреляла наступавших и обратила их в бегство. Войска претендента оставили на поле боя 6 тыс. убитыми, много пленных, 13 пушек и 15 знамен.
Царские воеводы не преследовали отступавших. Они посчитали самозванца убитым и думали, что с ним уже навсегда покончено. Но Лжедмитрий на раненом коне ускакал в Севск, а оттуда ночью с остатками своих войск бежал в Рыльск, а потом в Путивль.
Царские воеводы жестоко расправились с местным населением. За измену царю жителей Комарницкой волости — крестьян — безжалостно мучили и расстреливали. В результате ненависть к законной власти усилилась, а расположение к самозванцу возросло.
Узнав, что претендент жив, царские воеводы осадили Рыльск. Но осада, длившаяся две недели, не сломила сопротивления осажденных. Пришлось измотанные зимними походами войска отвести обратно в Комарницкую волость на отдых.
Царь Борис резко осудил действия своих воевод. Он приказал продолжать операции против мятежников. Василий Шуйский и Иван Мстиславский соединились с ратью Федора Шереметева, продолжавшего стоять под Кромами. Началась длительная осада Кром многочисленными царскими войсками. Эта безуспешная и бессмысленная осада небольшого городка свидетельствует о том, что царские войска практически утратили свою боеспособность. Около 80 тыс. ратников, имея множество стенобитных орудий, не могли овладеть деревянным городком, в котором кроме жителей засело лишь 600 храбрых донцов во главе с атаманом Корелой. Воеводы надеялись взять осажденных измором. Стрельба из пушек не причиняла ощутимого вреда, так как казаки выкопали землянки и укрывались в них. Иногда осажденные предпринимали смелые вылазки. Царские войска, стоя на снегу и в сырости, бездействовали, их косили болезни. Осаждавшие не смогли даже воспрепятствовать движению в голодный город 100 возов хлеба и 500 казаков, присланных самозванцем из Путивля.
А в Москве в это время царь Борис, прежде деятельный и энергичный, все чаще устранялся от дел. Силы его, физические и умственные, угасали. Подверженный суевериям, лишенный опоры в своем ближайшем окружении, он склонялся теперь к чернокнижию и прорицателям. Предчувствуя близкий конец, мучительно думал о спасении в будущей жизни и ответы искал в предсказаниях богословов и юродивых.
Борису Годунову исполнилось 53 года. Недуги, в частности подагра, беспокоили его и ранее. Теперь же его телесные и душевные страдания особенно возросли. Утром 13 апреля 1605 г. он с боярами занимался делами в Думе. Потом принимал знатных иноземцев, обедал с ними в Золотой палате. Встав после обеда из-за стола, царь вдруг почувствовал себя плохо — кровь пошла у него изо рта, носа, ушей. Врачи не могли ничем помочь ему. Он терял память и успел только благословить на трон своего сына Федора. Через два часа в той же палате государь скончался.
Высказывалось мнение, что Борис Годунов покончил с собою, приняв яд. А. С. Трачевский указывает, что слухи о самоубийстве царя распустили его немецкие доктора. Н. М. Карамзин считает, что Борис не мог покончить с собой, что всего вернее «удар, а не яд прекратил бурные дни Борисовы, к истинной скорби отечества» . В подтверждение своих слов Карамзин приводит два существенных обстоятельства: во-первых, будучи нежным отцом семейства, человеком сильного духа и воли, Борис не мог малодушно оставить жену и детей на почти несомненную гибель; во-вторых, ко времени смерти Бориса угроза со стороны самозванца не была еще настолько серьезной, чтобы в панике принять яд: Лжедмитрий был далеко от Москвы, а армия пока еще стояла под знаменами царя.
Царевич Федор Годунов родился в 1589 г. Он был любимцем семьи, и отец с малых лет приобщал его к делам государства. По тому времени он получил неплохое образование. Об этом можно судить хотя бы по тому, что известна карта России, составленная юным Федором и изданная Гергардом в 1614 г. После смерти отца его главными наставниками были Петр Басманов и вернувшийся из ссылки Богдан Вельский.
Присяга Федору прошла в Москве без особых затруднений. Чтобы успокоить население, в те дни на помин души Бориса были розданы огромные суммы. Но скоро Годуновы утратили контроль не только в столице, но и во всей стране.
Прежде всего они лишились опоры в армии. Здесь весьма неблаговидную роль сыграл Петр Басманов. Незадолго до кончины Борис назначил его, отличившегося при обороне Новгорода-Северского, командующим всеми войсками. Явившись к армии уже после смерти Бориса, Басманов переметнулся в лагерь давно образовавшейся там оппозиции, которую возглавляли «большие» рязанские дворяне Ляпуновы (при Годунове они подвергались наказаниям за продажу оружия казакам и за участие в столичных беспорядках).
Как только к ним примкнули Басманов и братья Голицыны, заговорщики подняли мятеж. По их сигналу донские казаки сделали вылазку из Кром и ударили по царскому лагерю. В поднявшейся панике оставшиеся верными Годуновым воеводы не смогли организовать отпор мятежникам и казакам и бежали из лагеря. Дворянское ополчение тоже не пожелало больше сражаться за Федора. Военный лагерь перестал существовать — в течение трех дней остатки его полков ушли на север.
А самозванец в это время, собрав в Путивле новое ополчение, продвигался к Москве. Впереди себя он посылал гонцов и письма к населению. Скоро слух о приближении «истинного» царя разнесся по Москве. Столица «загудела как улей» — кто брался за оружие, а кто, напротив, готовился встречать «сына» Ивана Грозного. Федор Годунов, его мать и верные им бояре затворились в Кремле и усилили военную стражу.
В подмосковное село Красное 1 июня прибыли посланцы Лжедмитрия Гаврила Пушкин и Наум Плещеев. Им удалось очень быстро поднять давно назревавшее восстание. Жители села двинулись к столице, к ним присоединились москвичи. Стража пыталась задержать толпу, но восставшие смяли ее, проникли в Китай-город и заняли Красную площадь. Посланные против народной толпы стрельцы оказались бессильны что-либо сделать. Гаврила Пушкин с Лобного места объявил «прелестные грамоты» Лжедмитрия, в которых последний обещал свои милости всем жителям столицы, включая и бояр, и черных людей.
Богдан Бельский в свою очередь тоже использовал момент, чтобы отступиться от Годуновых. Он поклялся всенародно, что сам спас царевича Дмитрия, и этим положил конец колебаниям толпы. Народ ворвался в Кремль и начал громить дворы Годуновых. Федор был низложен и вместе с матерью заключен под стражу. Посадские люди разнесли дворы нескольких состоятельных придворных.
Лжедмитрий пока не спешил с торжественным въездом в Москву. Он послал в столицу Василия Голицына с поручением убрать все препятствия на пути движения «царевича». Посланцы самозванца прежде всего арестовали патриарха Иова и с позором отправили его в монастырь. Иов был особенно опасен тем, что очень близко знал диакона Григория Отрепьева и мог разоблачить Лжедмитрия. Василий Голицын со стрельцами пришел на подворье к Годуновым. Царевич Федор и его мать были задушены. Не оставили в покое и прах Бориса. Бояре — прислужники Лжедмитрия извлекли труп из Архангельского собора и вместе с останками сына и жены закопали за городом на простом и заброшенном кладбище.
Так трагически закончилась история царствования Бориса Годунова — первого «выборного» государя всея Руси. Он был фактическим преемником Ивана Грозного и 20 с лишним лет правил Русским государством. За время его правления в судьбах страны произошли важные перемены: были расширены и упрочены дворянские привилегии и утвердились крепостнические порядки в деревне. Это, с одной стороны, дало Борису поддержку феодалов, а с другой — восстановило против него социальные низы. Поэтому падение Годунова явилось прологом к крестьянской войне.
Лжедмитрий шел к Москве, не встречая сопротивления. Жители многих городов выходили к нему навстречу с образами, встречали хлебом, солью, признавая его прирожденным государем. 20 июня 1605 г. в сопровождении польских шляхтичей претендент въехал в столицу. Духовенство встретило его повсеместным колокольным звоном.
Богдан Вельский на Лобном месте всенародно целовал крест, что новый царь есть истинный Дмитрий. Самозванцу была организована также встреча с инокиней Марфой, матерью царевича Дмитрия Угличского, сына Ивана IV. Встреча состоялась под Москвой. Бывшая царица признала «сына» и обошлась с ним ласково. А он, как почтительный сын, три версты шел с непокрытой головой около кареты царицы-матери. Вскоре после этого состоялось венчание на царство.
Заняв трон, Лжедмитрий не торопился с выполнением своих обещаний. Выполнить их было не так просто, поскольку положение нового царя было не однозначно — слишком разнородными были те силы, которые помогли ему занять престол. С одной стороны, он был ставленником польской шляхты, а ее притязания были откровенно чрезмерными. С другой стороны, ему надо было не на словах, а на деле отблагодарить многочисленную боярскую знать, которая примкнула к нему. Наконец, он пришел в Москву на гребне народного возмущения и стремился показать себя добрым русским царем. Двойственное положение Лжедмитрия, естественно, породило неустойчивую и противоречивую политику.
Прежде всего требовалось подобрать удобную для самозванца кандидатуру на освободившееся после Иова место патриарха всея Руси, по существу первого помощника царя в деле формирования общественного мнения. Патриархом стал «лукавый и изворотливый грек» — рязанский архиерей Игнатий. Конечно, Лжедмитрий не мог, как обещал папскому нунцию, сразу же ввести в Москве католичество. Сам же, оставаясь втайне католиком, продолжал поддерживать связь с иезуитами, разрешил им проживать в Кремле, завести там свою церковь и служить в ней по канонам латинской веры.
Самозванец осыпал милостями тех бояр, которые пострадали при Борисе. Романовы, Нагие и другие были возвращены из ссылки. Филарет Романов (в миру Федор Никитич, племянник царицы Анастасии, двоюродный брат царя Федора Ивановича) был возведен в сан ростовского митрополита.
В решении государственных дел новый царь проявлял полную независимость и самостоятельность. Он сам два раза в неделю принимал челобитные, ежедневно бывал в Думе и не показывал особого желания советоваться с боярами даже по важным вопросам. Бояре дивились его уму и способности быстро решать трудные дела. Между прочим, он считал необходимым установить более тесные связи с Западом, чтобы приобщиться к культуре его более образованных народов и в союзе с европейскими государями изгнать турок из Европы. Себя он именовал не только царем, но и императором.
Ласковым обхождением и милостью царь старался расположить к своей особе простой народ. Он лично выслушивал жалобы и просьбы, отменил казни, пытался облегчить положение служилых людей, сделал суд бесплатным, начал борьбу против лихоимства, принимал меры, чтобы смягчить и ограничить холопство. Но в то же время, не раздумывая, он подтвердил указы о кабальном холопстве, о пятилетнем сроке сыска сбежавших от феодалов крестьян, а польской шляхте охотно раздавал земли с крепостными крестьянами.
Сильное неудовольствие москвичей вызывало пренебрежительное отношение царя к русским обычаям. При всей своей сообразительности вел он себя легкомысленно, порой даже ребячливо, не считаясь с установившимися порядками при русском дворе. Так, во время царского обеда не по обычаю стала играть музыка, пелись песни. Перед обедом царь не молился, после обеда не умывал рук и не спал. Из дворца он часто отлучался без сопровождающих.
Особенно возмущало всех жителей столицы бесцеремонное и вызывающее поведение поляков, прибывших с самозванцем. Они открыто буйствовали в Москве и по всякому поводу и без повода задирали и обижали местных жителей. Народ готов был с оружием подняться на поляков по первому зову.
Таким образом, Лжедмитрий довольно быстро лишился славы хорошего и доброго государя. Преждевременные восторги обманутых людей сменились недоверием к царю, всеобщим неудовольствием и скрытой ненавистью к полякам. Назревали условия для заговора против ставленника польской шляхты.
Почти через год в Москву приехала невеста Лжедмитрия Марина Мнишек. С нею прибыли ее отец и 2 тыс. поляков. 8 мая молодой царь обвенчался с высокомерной полячкой «на пятницу и на Николин день», что было против устава и обычаев русской православной церкви. Женитьба на католичке, прибывшей к русскому царю с огромной свитой спесивых шляхтичей, вызвала новую волну недовольства среди жителей столицы. Этим расчетливо воспользовался Василий Шуйский для организации заговора против самозванца.
Князь Василий Шуйский — фигура незаурядная в русской истории. У А. С. Пушкина были все основания назвать его <<лукавым царедворцем». Устами Бориса Годунова поэт произносит: «А Шуйскому не должно доверять: уклончивый, но смелый и лукавый...» 141 А. С. Трачевский дает Василию Шуйскому еще более развернутую характеристику: «Этот приземистый, изможденный, сгорбленный, подслеповатый старик, с большим ртом и реденькой бородкой, отличался алчностью, бессердечием, страстью к шпионству и наушничеству; он был невежествен, занимался волхвованием и ненавидел все иноземное. Он проявлял мужество и крайнее упорство только в отстаивании своей короны, за которую уцепился с лихорадочностью скряги» 142.
Во время правления Годунова Василий Иванович стал единственным представителем знатного рода Шуйских, кто не только не попал в опалу, но и добился высокого доверия правителя. Он более чем успешно справился с довольно щекотливым поручением Бориса по расследованию обстоятельств гибели царевича Дмитрия в Угличе. Когда только что появился самозванец и реальная сила была еще в руках Годунова, Шуйский на площади клялся, что царевич Дмитрий действительно умер. Когда Борис умер и победа самозванца стала очевидной, он же признал в Лжедмитрий истинного царевича и этим по существу решил судьбу семейства Годунова.
После вступления Лжедмитрия на престол Шуйский стал распускать о нем дурные слухи. Басманов донес об этом самозванцу. Состоялся суд. Судьи, назначенные из всяких чинов, приговорили Шуйского к смерти. Но царь, показывая пример милосердия, помиловал его, смерть заменив сначала ссылкой, а затем разрешив ему даже оставаться в Москве.
И вот теперь наступил наконец час решительных действий для князя Василия Ивановича. Он очень быстро договорился с боярами, торговыми и ратными людьми, объяснив им, что его недавнее лживое признание в лице безродного самозванца истинного царевича потребовалось только для того, чтобы убрать с царского трона династию Бориса Годунова.
Заговорщики условились в урочный час ударить в набат и объявить народу, что поляки убивают государя. Затем людскую толпу направить для расправы над поляками, а самим ворваться в Кремль к самозванцу будто бы для его обороны, а на самом деле разом покончить с ним.
Ночью 17 мая 1606 г. неожиданно зазвонили все московские колокола. Народ хлынул на Красную площадь. Там с мечами и на конях уже были бояре. Они послали толпу на расправу с ненавистными поляками, а Шуйский со своими ближайшими сторонниками направился в Кремль. В царском дворце Басманов принялся униженно уговаривать бояр, но был тут же убит. Лжедмитрий попытался бежать через окно, однако неосторожно упал и сильно разбился. Испуганные стрельцы, стоявшие на страже, в растерянности отнесли самозванца обратно во дворец. Заговорщики не стали медлить — они мечами зарубили его и уже мертвого сбросили с крыльца.
17 мая много поляков было перебито возбужденным народом — резня продолжалась почти до полудня. Но Марина Мнишек и ее отец остались живы — бояре укрыли их от расправы. Потом они были высланы в город Ярославль.
Труп самозванца сначала вместе с трупом Басманова был выставлен на поругание на Красной площади. Потом через трое суток его сожгли, пепел смешали с порохом и выстрелили из пушки в ту сторону, откуда Лжедмитрий пришел в русскую столицу.
Народ не любил князя Шуйского. Поэтому после смерти Лжедмитрия бояре побоялись созывать Земский собор. Сторонники Шуйского на Красной площади «прокричали» новым царем Василия Ивановича, потомка Александра Невского. Они преследовали определенную цель: при царе, не отличавшемся выдающимися способностями, хотели сами править делами государства.
При этом бояре потребовали от нового царя заверения в том, что он ничего не будет делать без их совета.
Источник:
Русская история. Популярный очерк - Заичкин И.А., Почкаев И.Н. Москва • Мысль • 1992
