Утро. Нет ничего хуже, чем утро. Утром нет никакого смысла жить. Иногда мне кажется, что однажды, встав с постели, я не найду другой дороги, чем дорога к рельсам возле моего дома или не найду другого завтрака, чем коктейль из всех сильнодействующих таблеток в моей аптечке. В общем, если вдруг я покончу с собой, то это будет утром. Было ли так всегда? Я не помню.
Воспоминания о школе стёрты... напрочь... Словно там жила другая личность. В принципе почему «словно»? В общем так и было. Поэтому я не помню, что я чувствовал по утрам в том возрасте, мне даже интересно, как это всё тогда происходило во мне. Но дверь закрыта. Ключей нет.
Я чувствую себя Мэдисон из рассказа Чака Паланика «Проклятые». Мне вечные тринадцать лет. Я в аду. Я бесконечно с наушниками на голове, выслушиваю разных людей. Правда не оказываю им никакой психологической помощи, просто толкаю какой-то дурацкий корм для их бедных животных. Как всё до этого дошло? Да всё так же, как и у этой героини данной книги. Однажды я просто умер.
Я уже почти не помню тот день. Помню, шёл дождь. Весна? Лето? Осень? Я не помню почти ничего, но хорошо помню это чувство – всё. Всеобъемлющее глобальное ВСЁ. Что было после этого? Пустота, в которой постепенно сбывались мечты детства. Абсурдно, нелепо и грустно. Словно тебя в детстве при переезде забыли одного в старом доме, но подарили все те игрушки, о которых ты когда-то мечтал. Вот ты сидишь среди этих игрушек, а вокруг нет никого. Ты один. Ты брошен. Зачем тебе теперь эти игрушки?
Проходит минута. Час. Два часа. Сложно мерить время часами, когда одна минута может длиться дольше часа, а час быстрее минуты. Даже время здесь относительно. Хотелось бы прокрутить его на несколько часов вперед. Миг. И ты уже дома. Миг. И тебе уже легко и спокойно.
Я не хочу выходить из дома. Закрыться. Что-то писать, что-то читать. Словно мне снова четырнадцать. Я словно снова боюсь выйти на улицу. Всё-таки четыре года в самоизоляции до сих пор дают о себе знать. Я не умею нормально контактировать с людьми, мне тяжело находиться в скоплении людей. Но это не самое страшное. Самое страшное –это чувство, когда не понимаешь нормально всё с тобой или нет, нормально ли ты оцениваешь реальность и себя в ней. Вечный самоконтроль и шизотипичное расстройство личности. Мне тяжело вне своих четырех стен, мне хочется сбежать, я боюсь всего, но больше всего я боюсь себя.
Хуже того то, что физически я чувствую себя не лучше. Интересно, как с этим у других людей? Наверно нет никого, у кого бы что-то не болело. Болит голова. Болит желудок так, что бросает в жар.
Мне говорили беречь здоровье – я слал смело на фиг. Наш адрес не дом и не улица, наш адрес – ближайшая аптека. Нам нужны перцовая настойка и триган-д (одна моя подруга очень любила такие приколюхи). Чтобы нажраться нужно достаточно много денег, баллон пива стоил пятьдесят-семьдесят рублей, но его было мало. Перцовая настойка стоила рублей пятнадцать, бутылка газировки так же. Этого дерьма хватало, чтобы убраться в хлам. Кому этого было недостаточно – триган. Лично я любил феназепам, он вставлял покруче, но достать можно было только через кого-то. Дешёвый джин шёл как газировка. Две тысячи седьмой. Эмо-поколение блейзера. Блейзер – дорого, пьем какую-то дичь, название которой даже не запоминается. Пьем каждый день. Каждый день до состояния «а можно я посплю здесь?» Беречь здоровье? Зачем? Будущего нет! Нет, оно есть! И, к сожалению, оно наступило.
Сейчас я не пью. Я вернулся к тому, кем я был изначально. Мне не нужно подстраиваться под компании или какого-то определённого человека. Я есть я. Никаких норм и стандартов кроме своих. Так же и с алкоголем. Я с детства наблюдал, как этот яд губит близкого для меня человека, я ненавидел эти пьяные гулянки, на которых ещё ребёнком я присутствовал.
Время 23:00. Мне двенадцать лет. Я качаюсь на качелях во дворе какого-то дома. Этот дом будет важным для меня, но лет так через десять, поэтому об этом потом. Сейчас я качаюсь на качелях и пою какую-то песню. Моя мать неподалеку пьет в компании своих знакомых. Завтра мне в школу. Пьянка продолжается. Завтра в школу я не иду, мне обещана записка, что я плохо себя чувствую. Я действительно плохо себя чувствую, но не физически. Другие бы дети радовались, что не идут в школу, а их родители это поощряют. Но я... Я вижу этих взрослых, которые меняются на глазах, вливая в себя эту ядовитую гадость. Мне не нравится здесь. Я хочу уйти. Но мне двенадцать лет, я не могу по-другому.
Душный офис. Боль в животе разрастается... медленно... тягуче... постепенно... Возможно, если бы не эта боль, всё было бы нормально... Но никогда бы не подумал, что буду работать в офисе.
Города за окном мелькают... Казань... Пенза... Киров... Слободской... Альметьевск... Какие-то села, деревни. Уазик то гладко скользит по татарским дорогам, то прыгает по полям в пензенской области... и так год за годом. Казалось, что так будет всегда. Но у всего есть финал. Я мог работать месяцами без выходных. Вставать в шесть, садиться в уазик, ехать на раскоп и возвращаться с него часов в девятнадцать. Меня не волновали правила рабочего дня, отсутствие выходных и прочие вещи, которые обычно важны для работников. Мне просто нравилось то, что я делал. Поле это или город, не важно, лопата в руках и бесконечные разговоры о самом важном, о всякой ерунде в общем-то. Я помню, как застряли в полях Пензы на две недели, без нормальной еды, без какого-либо душа (мылись в речке), деньги постепенно заканчивались. Было жарко. Даже в палатках спать было практически невозможно, как вставало солнце, дышать было нечем. Помню поле Куркуля и середину осени. Сидишь, чистишь скелет чела, погибшего около тысячи лет назад, идет моросящий дождь, трясёт от холода. Ветер в полях осенью лютый. По-моему, тогда я ходил и угарал на тему, мол, уйду я от вас и стану офисным планктоном. Это была явная шутка. Так как так вышло?
Невыносимая рутина день за днем. Времени становится всё меньше и меньше. Кажется, что всё постепенно подходит к концу, а ты ни фига не успеваешь. Дописать альбом? Нет времени. Дописать книгу? Нет времени. Постепенно о тебе забывает аудитория, забывают коллеги музыканты. Всё что тебе остается – работа и подготовка к экзаменам по выходным. Разобрать всю огромную кучу дел, кажется просто невозможным. Ты зарастаешь этим словно плесенью. Здравствуй, экзистенциальное поражение!
СМС «перезвоните, пожалуйста», звоню, отвечает Булавка. Тащится ко мне вечером, только нужно будет снова наскрести ей деньги на обратный проезд и на бухло. Мутим тусу, делаю СМС-рассылку. Место встречи – кладбище. Единственное место, где нам всем спокойно. Детский сад для детей, которые никак не могут вырасти. Булавка ещё учится в школе, я нигде не работаю и нигде не учусь. У нас вечно нет денег, их в принципе ни у кого нет, но практический каждый вечер в фарш. С нашей компанией я прожил многое, кучу всяких дурацких ситуаций, подростковых проблем, которые сейчас уже кажутся абсолютно несерьёзными. Времени было много, такая... частичная свобода в рамках нашего социума. Но мы были счастливы. Сейчас же всем горько от воспоминаний. У всех есть хоть какие-то деньги, но смысл от этих бумажек и железяк? Мне кажется, что мы там что-то забыли. Что-то очень важное.
Я снова сижу на антидепрессантах и транках. Настал тот момент, когда я всё же не смог справиться со всем сам. Мне стыдно за себя. Я всегда был против этих таблеток. Я всегда думал, что всё в руках человека. Человек может всё.
Да дадут ли мне психолога?! Я устал! Я сижу и реву в углу, никто не замечает. Я хожу по зданию, достаю врачей. Мне плохо – им всё равно. У меня нет сигарет – забрали. У меня нет ни одного режущего предмета – забрали. У меня нет ничего, кроме книг, что можно взять в библиотеке. Даже мою тетрадь мне не дают, да и зачем мне она, когда нельзя держать при себе ручку или карандаш. Подъем, принесли бритвы, несколько штук на всех психов. Желающие бреются и умываются; ведут похавать. Кормят, кстати, вкусно. Потом самое крутое, что есть в этом месте – перекур. Можно четыре раза в день, курим по несколько сигарет: в курилке дышать невозможно. Здесь, как и в тюрьме – сиги – это валюта. Если помоешь пол, тебе выдадут сижку и возможность лишний раз курнуть. В принципе тут больше делать нечего. На второй завтрак-ужин-обед подают нормальную такую порцию колёс, я сначала их жрал, позже выплевывал, смывал в раковине или унитазе. К чёрту эту фигню. На улицу выходить нельзя. Но сейчас мне плохо, я хожу в слезах по коридорам и требую психолога. Меня запихивают обратно в палату, делают укол и закрывают там. Я спокоен. Я сплю. Спасибо.
Музыка – это своеобразная машина времени. Недавно слушал песню Червоны Рутты «Снег, холодный дождь...» и поймал себя на странной мысли: вот сейчас я сижу со смартфоном в руке, слушаю этот трэк, а лет семнадцать назад я гонял его на своём кассетнике. Я прям почувствовал всю эту цепь, связанную с этой песней. Вот мне тринадцать – я впервые слышу эту песню на только что купленной кассете, мне девятнадцать – у меня появился компьютер, и я достал эту песню и слушаю на нем и наконец сейчас, на телефоне, пока делаю уборку дома. Эту всё сложно описать какими-то словами, это можно только прочувствовать.
Когда мне было одиннадцать, я словно попал из одного мира в другой. Сменил место жительства, стал жить с матерью, ходить в другую школу. Этот мир встретил меня враждебно, мне было плохо везде. Дома меня периодически ждали пьянки и какое-то безразличие. Я мог лежать реветь несколько часов, но ко мне просто не подходили. В школе я практически сразу стал изгоем... был новеньким – значит чужим. Вся моя жизнь тогда заключалась в музыке, аниме и комиксах. Школа очень часто прогуливалась. Деньги, что давались на буфет экономились и копились на кассеты. Я жил музыкой, мне постоянно нужно было открывать для себя что-то новое. Уже в детстве я знал более сотни групп, которые мне нравились. У меня всё было завалено кассетами, те кассеты, которые мне не нравились я стирал и записывал на них музыку с радио или телевизора. Я составлял свои личные хит-парады песен, копируя то, что было на радио. Сложно сказать, что я любил только один жанр, но в основном предпочтение отдавал российскому поп-року, Мумий Тролль были кумирами для меня. Позже панк сыграл огромную роль в моих музыкальных вкусах, как и в мировоззрении в целом. Правда панк достаточно веселая и жизнеутверждающая музыка, поэтому в свои, так сказать, темные периоды жизни я слушал в основном разную «мазафаку».
Я вечный Синдзи Икари. Полезай в долбанного робота! Ты должен сражаться! Многое зависит от тебя! Я не могу, у меня не хватает сил. Я не справлюсь с этим. Мне проще исчезнуть.
Увлекся японской анимацией я довольно рано, видимо это какой-то зов восточной крови. Уже в шесть – семь лет моё внимание привлекла такая классика аниме, как «Ведьма Салли» и «Грендайзер». Уже тогда я понимал, что мультики из Японии самые крутые. Они оставляли какое-то особое ощущение после себя, некую незабываемую атмосферу. Им ты веришь. Это всё на самом деле. Ну типа того. Хах. А про влияние «Сейлор Мун» на мою жизнь нужно сказать отдельно. Мир тогда повернулся спиной ко мне, я перестал верить в людей, я мог бы озлобиться, но именно Сейлор Мун словно учила меня ходить заново. Я видел прекрасную сагу о дружбе и любви. Эта сага говорила мне, что надежда ещё есть, что мир не так уж и плох, а люди не такие злые. Возможно, я научился верить, и эта вера стала моим спасательным кругом. Забавно читать в прессе о том, как аниме портит детей, доводит их до суицида. Аниме может и спасти. Просто порой нужно углубиться во что-то, чтобы это понять. Хотя что тут понимать? Вот вы смотрите фильмы? Сколько там жанров? Так и в аниме, это же японская анимация, а не определённый её жанр. К слову, стоит сказать, что и культ из аниме делать глупо и нелепо, так же, как и субкультуру вокруг всего этого.
Дни то безжалостно тянутся, то бегут слишком быстро. На улице пасмурно, в колонках последний альбом Билли Айлиш. Ощущаю себя стариком: хорошее настроение от того, что ничего не болит. Так же оно портится от физической боли и дискомфорта. Среди моих знакомых уже стало принятым говорить о своих болячках, о давлении, чувствительности к погоде. Старость пришла быстро, но где-то внутри всё ещё шестнадцать.
Ох, блин, чтобы картина была полной нужно ещё, как минимум, рассказать о литературе. И тут мне стыдно. Читать я стал поздно, мне наверно уже тогда было лет шестнадцать и мне в руки попала книга «Мастер и Маргарита» Булгакова. Конечно, это не первая моя книга, но именно она послужила началом превращения меня в книжного червя. Сложно вспомнить и перечислить всё прочитанное мной, но теперь я без книг практически ни дня. Это прям моё восприятие информации, я понимаю лишь читая. Я не очень люблю смотреть фильмы, они не могут погрузить меня в свою атмосферу, только с книгой я ощущаю этот переход из одного сознания в другое, из одних реалий в другие.
Хочу распасться на атомы. Потерять тяжесть физического тела и лететь. Лететь над всеми местами, где я был, которые были мне дороги. Поля, леса, озера, реки, города... Люди?
Каждый раз, когда я расставался с очередной девушкой, я мечтал превратиться в какого-нибудь маленького котёнка или хомячка и остаться жить у нее. Я думал, что этого мне было бы достаточно. Эти мысли доводили меня до слез, сейчас же как-то не по себе от этого. Это проявление некой жалости к себе, сейчас я вижу это так. Хотя может это и есть некое чувство любви. На данный момент сложно об этом рассуждать, мертвые ничего не чувствуют. Пафосно, но с долей правды. Ахаха.
В детстве я очень любил ездить в сад со своими бабушкой и дедом. Эти дни были для меня неким праздником. Я очень печалился, если вдруг такая поездка могла сорваться. Оглядываясь назад, я понимаю, что именно бабушка и дед заменяли мне родителей. Именно у них я чувствовал себя действительно дома. Даже сейчас, только приезжая к бабушке, я могу действительно отдохнуть. Жалко, что им пришлось продать старую квартиру, она навсегда осталась в моей памяти как некий приют моего детства. Жалко, что от сада остался заросший пустырь, где больше нет ничего. Всё это ещё больше как-то разделило мою жизнь, обозначив разные периоды.
Апрель две тысячи девятнадцатого года. Число значения не имеет. Время тоже. За окном идет дождь со снегом. На улице отвратительно. Если бы сейчас был раскоп, то мы скорее всего работали бы. Скользили подошвой по сырым трапам, чуть ли не роняя носилки с землей. Возможно, сидели бы на погребениях, в постепенно промокающей одежде и с сырыми перчатками. Все археологи не любили такую погоду – и с раскопа уйти совестно, и делать практически ничего не возможно. Но я бы очень хотел снова спустится по скользкому трапу, опираясь лопатой на своеобразные ступеньки, попутно ворча или шутя над своими коллегами. Снова ступить на культурный слой, оставленный несколько столетий назад. Вдохнуть свежий воздух и начать работать.
Везёт тем, у кого есть эти долбанные смартфоны с безграничными возможностями и выходом в интернет из любой точки страны. Делаю селфи. Там и камера лучше. Смотрю на свой красный кнопочный самсунг. Зато его не жалко. Попадет земля или свалится куда-то, промокнет под дождем. Ну что поделать. Куплю новый. Такой же. Ох уж эти побочки археологии.
За окном постепенно меняются пейзажи: леса сменяют небольшие деревеньки, потом леса снова показывают свою власть и их снова сменяет какой-то населенный пункт, и это неизменно. Но здесь, в России, леса непобедимы. Огромные расстояния между условными пунктами А и Б. Возможно это скучно, возможно в окно и вовсе нет смысла смотреть. Но я смотрю. В наушниках уже в который раз репитом «Город под подошвой». Частично это про меня. Ну на процентов десять где-то.
Было бы круто ехать на таком же автобусе где-нибудь в Америке, вместе со своей группой. Вот вы отбахали концерт в каком-нибудь небольшом городке и теперь мчитесь в следующий. Вы уже немного устали от дороги, друг от друга, шума и разговоров, поэтому каждый залипает во что-то своё. Что бы вы играли? Наверно хоррор-панк, этот ответ почему-то мгновенно всплывает в голове. Очередные клоны Misfits. Не так уж и плохо на самом деле. Я постепенно погружаюсь в объятия этой сладкой мечты, боясь потерять тонкую нить связи с этой фантазией, я растворяюсь в ней. Нет, я не где-то в Марий Эл или Татарстане, я где-то там далеко за океаном. У меня другая жизнь, другие проблемы, другой я.
Водитель окликнул меня, вырывая из лап сладкого полусна. Небольшая остановка. Сгонять в туалет, покурить, что-то купить, если есть такая возможность. Главное покурить. Неизвестно сколько ещё ехать. Так всегда. Место, в которое я еду, я увижу впервые. Мне красочно его расписали в виде теплого и уютного санатория, тогда я ещё не знал, что меня тупо обманули. Любители пошутить, блин. В итоге мы застрянем до середины осени в холодных сырых полях Татарстана с водкой и роллтоном.
Я люблю дорогу. Наверно я готов ехать вечно, хотя прекрасно помню, что такое сутки в пути по палящему солнцу. Я даже не знаю, почему мне так близка эта атмосфера, но любая мысль о дальней дороге меня погружает в неё.
Я помню свой сон. Он был похож на какой-то фильм, ибо меня как такового там не было, была какая-то девушка, глазами которой я видел мир, но иногда это проецирование зрительного сигнала переходило на общий обзор, вид от некого третьего лица. Я не совсем помню сюжет данного сна, но помню некоторые ощущения этой девушки. Какое-то странное обреченное безразличие ко всему, но фокусирование внимания на каких-то мелочах, происходящих в реальности, например, качающиеся ветки, какая-то вещь, лежащая в кармане. Нет, вряд ли с ней действительно было что-то не так, скорее она просто не видела выхода из сложившейся ситуации. Парень за рулем паниковал, торопился, нужно было поскорее убраться подальше от города, ему нужно было вывести эту девушку, как-то спасти её. И вот они едут... И вот она молча смотрит в окно куда-то в небо, на фоне которого пролетают кроны больших деревьев... Пасмурно, словно вот-вот пойдёт дождь. Они делают остановку. Просто перекусить, выйти на улицу, подышать свежим воздухом. Я помню столик где-то на краю леса, скамейку. Всего лишь остановка на несколько минут. Снова в путь. Девушка понимает, что потеряла брелок со связки своих ключей в том месте стоянки, но что поделать, они едут дальше. Всё то же серое небо за окном машины, бесконечный монотонный лес, словно ленивый художник решил особо не париться над декорациями. Небольшие диалоги главных героев, словно сценарист решил разбавить немой фильм парой бессмысленных слов, чисто так для вида. Сценарист вообще решил отдохнуть по полной и не прописал каких-то мыслей для главной героини. Просто едет машина. Просто дорога. Она словно бесконечна. Те же декорации. Долбаный арт-хаус. И вот они едут, едут, едут и едут. И снова остановка, снова те же декорации. И вроде бы всё вполне логично, сколько там ехать до следующего населённого пункта? Но всю логику рушит один простой момент.
Вот эта стоянка. Девушка садится за стол, а на столе лежит тот самый брелок, потерянный ей на прошлой стоянке.
Этот сон завершил серию моих снов с подобным сюжетом. Позади всегда была опасность и нужно было бежать, но убежать не получалось. Проблема была то в бесконечной дороге, то в лифте, который останавливался постоянно на том же этаже, то в троллейбусе... да... правильно... который приезжал на ту же остановку.
Я пытался анализировать эти сны, понять их смысл, возможно в этом был какой-то сигнал, а может просто цепь каких-то мыслей. Возможно, я так и пытаюсь всю жизнь от чего-то уйти, но бесконечно стою на месте.
Интересно, а что бы было, если бы та машина просто повернула назад?
Хочу спать. Всегда ненавидел это дело. Но сейчас прям рубит. Слишком поздно выпил атаракс, возможно эффект от него ещё не прошёл, плюс утром закинулся антидепрессантами, возможно всё дело в них... Или я просто не выспался... Сейчас бы уснуть... надолго... навсегда... Шучу. Хотя, возможно, нет.
Они мне говорят, что нужно скорее жениться и завести детей. Я каждый раз вздрагиваю от таких слов, мне страшно потерять то немногое, что у меня осталось. Сколько времени нужно тратить в день на то, что они называют «семьей»? Сколько я смогу сделать в такой ситуации? Сколько меня самого останется в моей же жизни? Я ничего не имею против семейных отношений, но я не могу заставить себя делать то, что мне совсем не нужно, что мне в тягость. Но вопрос тут в другом.
Я никого не люблю, уже достаточно долгое время не испытывал это чувство. Вспоминая себя прежнего, мне становится противно. Я буквально не мог находиться один, расставшись с одной, я уже через неделю был с другой. Это нелепо, но мной двигали именно чувства. Я постоянно влюблялся, сходил с ума, терял голову, страдал. Но за одной приходила другая, за другой ещё одна и так до той самой, после которой всё во мне закончилось. Потом были отношения, и они были не просто так, были и чувства, и любовь. Но внутри уже было всё сломано и, кажется, что это уже никогда не восстановить.
Да и на данный момент некое абстрактное одиночество уже стало частью меня, оно было не вынужденное, а выбранное мной. Возможно, я стал ещё больше замыкаться в себе, возможно, мой диагноз стал прогрессировать. Но я чувствую гармонию с этим. Любовь – это действительно страшно, мне бы не хотелось испытать это на себе снова.
Хреново, когда ты взрослый и, вроде бы, ответственный, а она только пару лет назад закончила школу и, до сих пор, в голове какая-то помойка из разной хрени. В моей голове примерно то же самое, она – это практически я, а я – практически она, только с этими «стоп-сигналами» в голове, которые походу вырабатываются с годами. И мы оба разбиты. Мы оба чертовски разбиты. Я не знаю где, кто и в чем виноват. Я не знаю, кто прав, а кто нет. У меня сорвало башню, у неё сорвало башню, у всех словно её сорвало. Мир частично обезумел. И, возможно, это нормально. Для него. Мира. Но не для нас.
«Давай напьёмся и покончим с собой», – говорит она мне, и я знаю, что она серьёзна. Мир застывает, холодный осенний воздух теряет любые свойства, люди замерли, просто застыли на своих местах, даже ветер перестал трепать ветви деревьев. В моём сознании возникла картина, как мы полуживые ползаем по полу квартиры в своей крови и блевоте. Мрачная отвратительно романтическая иллюзия. Смерть не приходит быстро, и мы просто медленно умираем друг у друга на глазах. С какой-то стороны это даже прекрасно, а с какой-то отвратительно. Привлекательно страшно. Трагично и тепло. Я чувствую, как кожи моего лица касается холодный осенний ветер. Мир ожил. Всё вокруг загудело и зашевелилось. «Нет, это глупо», – отвечаю ей я. «Стоп-сигнал» сработал.
Мир не может быть адом или раем. Мир – это просто мир. Но мы можем видеть в нем всё, что угодно.
«Что за больной ублюдок!» – это Ксю. «Кто ты?» – это Ник.
«Кто я?»
Психолог смотрит на меня растерянно.
«Я просто хочу узнать кто я, чего я хочу, что испытываю, о чем думаю. Я не понимаю кто я и где я настоящий».
«Вы знаете, мне кажется я не смогу вам помочь. Но я могу дать адрес, куда вы могли бы обратиться».
Интересно зачем я всё это пишу? Попытка высказаться или понять себя? Возможно всё же высказаться. Я могу быть слишком разным, кому-то я кажусь замкнутым и мрачным, кому-то наоборот раздолбаем. Но в любом своём амплуа, я вряд ли буду сидеть с вами и говорить о жизни. Личное? Нет. Доверие? Дело и не в нем. Просто я не вижу смысла об этом разговаривать. Я могу поговорить с вами о музыке, книгах, о всякой фигне, но только не о своих проблемах. Но в соцсетях я могу вас этим достать, да и то вряд ли буду достаточно искренним. Я не могу об этом говорить, но я могу об этом написать.