– Они собираются захватить Марокко!
– Пустяки! Я завтракал с Ларошем, который мне почти продиктовал проекты кабинета.
– Нет, мой дорогой, они тебя обманули, потому что боятся, как бы кто-нибудь не узнал об их комбинациях.
– Садись, – сказал Жорж.
– О! Они затеяли крупное, очень крупное дело. Руководит всем Вальтер, а он в таких делах понимает. Это действительно замечательное дело.
Его начинали выводить из себя эти предисловия.
– Говори же скорей.
– Так вот. Экспедиция в Танжер была ими решена еще в тот день, когда Ларош получил портфель министра иностранных дел. Затем постепенно они скупили весь марокканский заем, облигации которого упали до шестидесяти четырех или шестидесяти пяти франков. Они совершили эту покупку очень искусно при посредстве ловких агентов, не возбудивших ни в ком ни малейшего подозрения. Им удалось провести даже Ротшильдов, когда те стали удивляться такому спросу на марокканские облигации. Им называли имена посредников – людей с плохой репутацией, неудачных игроков на бирже. Это успокоило крупных банкиров. Теперь туда пошлют войска, и, как только наши будут там, французское правительство гарантирует заем. Наши друзья заработают на этом пятьдесят, шестьдесят миллионов. Понимаешь, в чем дело? Понимаешь также, почему они боятся решительно всех, боятся малейшей огласки?
Он спросил:
– Ты в этом уверена?
Она ответила убежденно:
– Еще бы!
Он заявил:
– Действительно, это ловко задумано. Что касается негодяя Лароша, то я ему еще отплачу за это! Подлец! Пусть он побережется! Пусть он побережется! Я ему пересчитаю его министерские ребра!
Роман Ги Де Мопассана «Милый друг» вышел в 1885-м году, за 27 лет до того, как Франция подчинит себе Марокко. Может великий писатель, как говорится, зрил в корень, может хищнические устремления французского капиталистического империализма были очевидны уже тогда, а может (и даже не может, а так и было), Мопассан просто поменял в тексте название одной североафриканской страны на другую, оставив как есть саму схему, благодаря которой идея о приращении Франции новой колонией воплотилась в реальность. За 4 года до того, как «Милый друг» был опубликован, французские войска вступили на землю древнего Карфагена, на разрушении которого настаивал сенатор Катон, и который спустя две тысячи лет был известен всему миру под именем Тунис.
В XIX век Тунис вступил в статусе части Османской империи, которой он стал за 300 лет до этого, когда североафриканские пираты и султанские адмиралы окончательно прогнали с этих земель испанцев, после реконкисты занявшихся уже конкистой не только в Америках, но и в Средиземноморье. Если Мальту и Сеуту с Мелильей испанцы и мальтийские рыцари смогли отстоять, то вот форты в Тунисе пришлось отдать туркам. Султан даровал управленцу новой территории титул бея, сделав его своим личным вассалом, а управляемую им землю - частью своей империи. В таком качестве Тунис и просуществовал до века промышленной революции и колониальных завоеваний, по пути сменив несколько династий и получив формальный статус суверенного государства. В таком качестве Тунис и увидели европейские капиталисты.
После завоевания Францией Алжира в 1830-х даже самому отъявленному салонному эксперту стало очевидно, что остальные североафриканские государства постепенно друг за другом как доминошки упадут в лапы европейцев. Вопрос был лишь один: когда и кому. Но после Весны Народов 1848-го года и расцвета национализма ведущие державы Европы оказались слишком озабочены войнами между собой, чтобы обратить внимание государственной машины насилия на Африку, поэтому карт-бланш получил бизнес.
Ничто так не предвосхищает экономическое порабощение страны как её отставание в развитии и никто так этому не способствует как правители, пекущиеся о собственной, а не государственной выгоде. Европейцы предпочли пойти типичным путём европейцев и открыли тунисским беям великую тайну - что индустрия развлечений в Европе уже давно превосходит тунисскую. Остались в прошлом роскошные султанские серали и тысячекомнатные дворцы, теперь любой европейский магнат был богаче бея в десятки и сотни раз. Но есть решение! Государственный долг. Это же так просто - выпускать облигации под государственные гарантии, а полученные деньги тратить не на развитие страны, а на шлюх в Монако, шампанское в Париже и обустройство дворца по последнему писку моды у себя в Тунисе (а мы тут говорим, что для страны ничего не делается). За считанные годы европейские банкиры и бейская династия довели Тунис до двух экономических кризисов, а в 1867-м году до голода, поскольку инфляция, поддержанная парижскими печатными станками, достигла таких размеров, что ни население не могло купить себе еды, ни государство не могло ему помочь, ведь деньги в бюджете на хлеб для народа были потрачены на пирожные для государя.
Для решения проблемы, ведь пострадали не только жители Туниса, но и иностранные вкладчики, которые выплаты денег по купленным облигациям уже точно не дождутся, была созвана международная комиссия, которая постановила, что, говоря современным языком, кредитный рейтинг Туниса хуже некуда, поэтому правительство бея отстраняется от управления финансами Туниса, а оно передаётся в ведение специального органа из четырёх ответственных лиц, двое из которых назначаются правительством Франции, одно - правительством Италии, одно - правительством Великобритании, как стран, чьи граждане наиболее пострадали от кризиса. Так как деньги всё-таки тунисские, то был создан ещё один номинальный орган, где заседали два тунисца и один француз. Однако, в воздухе висит вопрос. А что османы? А в Константинополе были весьма довольны тем, что вассальная присяга бея султану все ещё действует, остальное диван абсолютно не волновало.
В 1871-м году в Европе произошли крупные изменения. Пруссия преобразовалась в Германию, попутно на полях сражений унизив Францию, Италия оккупировала Рим, завершив Рисорджименто (лишь Папа заперся в своей резиденции и продолжал отрицать реальность), и две новые державы стали резко искать, куда бы высвободить переполнявшую их молодые тела энергию. Итальянцы нашли первыми. Итальянские предприниматели, будто вспомнив славные времена миланских и венецианских купцов, не уступали французам в темпах экономического порабощения Туниса, а итальянская диаспора была в разы больше французской, образовывая в крупных тунисских городах такие же маленькие Италии, которые потом можно будет увидеть в Нью-Йорке и Чикаго. Осенью 1871-го итальянцы послали в Тунис флот, чтобы попробовать впервые со времён императора Юстиниана установить единый флаг в Тунисе и Риме. Но их акция получила жёсткое противодействие со стороны, само собой, Франции и Османской Империи, но ещё и Великобритании. Никто не согласовывал с Лондоном подобную акцию, а Лондон такого не любил. Англичане явно дали понять, что не признают итальянских территориальных приобретений и молодая держава была вынуждена отступить. Султан же прислал в Тунис фирман, подтверждавший сюзеренитет Константинополя над землями под управлением бея. Но пока османы жили в средневековье, Европа переходила в модерн.
Следующим шагом в порабощении Туниса стали концессии. Первую получила Великобритания, за помощь в отстаивании тунисской независимости выторговавшая себе право постройки первой в Тунисе железной дороги. Затем подключилась Франция, бравшая количеством: французы выкупили у бея на веки вечные право строить железку на его землях, за исключением той, что принадлежала англичанам (а железка в XIX веке - это главный двигатель экономики). Затем были выкуплены порты, права на поставку основных товаров и прочая, и прочая. Бей проявлял невероятную находчивость, все время находя на какие свои нужды потратить европейские деньги, а европейские деньги все проникали и проникали в страну.
Следующая рубежная дата - 1878-й год. Во-первых, Османская империя даже с построенной по европейскому образцу армией проиграла очередную русско-турецкую, и окончательно стало понятно, что ей осталось недолго. Во-вторых, прошли две франко-германские военные тревоги, которые показали, что новая война в Эльзасе и Лотарингии в ближайшие годы скорее невозможна, потому что невыгодна остальным великим европейским державам. В-третьих, случился Берлинский Конгресс, на котором британцы узаконили передачу им османами Кипра, но всё-таки что-то должны были дать другим взамен. Французам они предложили Тунис, пообещав не противиться его возможному захвату, как они делали это с итальянцами. Одновременно с этим и Бисмарк вместо подталкивания Франции к новой войне решил сменить тактику и наоборот отвлечь Париж от европейских дел, решив, что полезнее будет если Франция увлечётся колониями чем если будет неотступно стоять на границе с Германией во всеоружии. Железный канцлер мягко намекнул, что не будет против, если Франция решит присоединить Тунис. Французы одобрили. Пазл сложился.
В то же время и во французском обществе появился запрос на колониальные завоевания. Французскому капиталу было тесно в границах Шестиугольника, он рвался наружу и выплёскивался уже даже из Алжира, который через пятьдесят лет стал отработанным материалом. Золота не может быть слишком много, поэтому капитал хотел ещё. А так как французская политическая система того времени крайне способствовала сращиванию французских политических элит и французского крупного капитала, организовать мероприятия по приращению территориями, если капитал того хотел, было проще простого.
В 1880-м году итальянцы выкупили у англичан их ту самую первую в Тунисе железную дорогу. Обладавшие монополией французы были готовы мириться с английским исключением, подтверждающим правило, но не с макаронническим. Надо было срочно действовать. Во главе же Совета министров Франции в то время как раз стоял человек по имени Жюль Ферри, который стал главным апологетом идеи приобретения колоний в высших политических кругах Парижа. Однако, как бы он ни хотел организовать экспедицию в Тунис, он сомневался. В конце года предстояли выборы, а так как правительство в Третьей Республике назначало Национальное Собрание, то от них зависела судьба и его кресла тоже. Ферри стал аккуратно прощупывать почву: какие настроения среди депутатов, среди банкиров, среди простого народа. Казалось, что все располагает к авантюре, даже главный противник Ферри Леон Гамбетта не стал бы выступать резко против гипотетической экспедиции. Уже была и причина - рост влияния итальянцев, которое надо было снижать. К тому же султан, встав в очередное утро с кровати не с той ноги, решил, что фирмана для подтверждения его прав на Тунис недостаточно, решил впервые с XVI века сам назначить туда правителя (до этого титул бея передавался по наследству или в результате местных переворотов). Французам при поддержке других великих держав еле удалось под угрозой применения силы отговорить его от этого шага, но все понимали, что вопрос Туниса надо решать сейчас, пока его не решил кто-то другой. Оставалось ждать повода, и в конце февраля 1881-го Ферри его получил.
В последних числах самого короткого в году месяца в Париж стали приходить сведения о том, что на границе Туниса и французского Алжира происходят стычки кочевавших там берберских племён, приведшие к жертвам. Подобные столкновения происходили постоянно, и обычно колониальные власти (что можно сказать не только о французах в Оране, но и об арабах в Тунисе, которые в глазах берберов были такими же поработителями) не обращали на них внимания, отдавая урегулирование конфликтов на откуп местным вождям. Те, в свою очередь, действительно успешно справлялись в большинстве случаев с враждовавшими соплеменниками, но в этот раз зарыть куммию войны им не удалось. Вскоре раз на раз стали выходить уже по 500 человек с каждой стороны – с тунисско-берберской и с алжиро-французо-берберской. Когда одна из таких стрелок началась на территории Французского Алжира, за своих вписались французские пограничники (хотя многие из них скорее всего были такими же французами как нынешняя сборная Франции по футболу, но погоны французских погранвойск у них были неотличимы от погранцов в Лотарингии и Шампани). Впрочем, это на Дальнем Востоке небольшие отряды хорошо обученной европейской пехоты могли громить целые армии местных царьков, Ближний Восток был делом намного более тонким. Французские пограничники получили от тунисских берберов не меньших люлей чем франко-алжирцы, но теперь разборка перешла с племенного уровня на национальный.
Когда эти новости дошли до Парижа, Жюль Ферри немедленно созвал внеочередное заседание Нац. Собрания, где произнес речь о необходимости защиты французских граждан от посягательства злостных тунисских бандитов. Но, позвольте, ведь в таком случае разборки с берберами на их территории будут означать нарушение территориальной целостности Туниса! Ферри ответственно заявил: если бей не в силах справиться со своими же поданными, это сделаем мы. 7 апреля 474 из 476 присутствовавших на заседании депутатов проголосовали за выделение денег на экспедицию по восстановлению порядка на границе.
Через две с половиной недели экспедиционный корпус в составе 24000 солдат в красных штанах высадился на севере Туниса. Алжиро-тунисскую границу в это же время в разных местах - одна у побережья, одна южнее, в пустыне - перешли еще две дивизии колониальных войск в размере примерно 10000 человек. Местные берберы и войска бея избрали для борьбы с оккупантами тактику партизанской войны, поэтому продвижение французов было непростым, но все равно каждый новый день солдаты неумолимо двигались вперед. Когда за неделю французы взяли под контроль всю Крумирию - область проживания берберов, напавших на Французский Алжир - некоторым могло показаться, что операция закончена. Однако, из Тулона в Бизерту уже шел корабль, на борту которого находился Жюль Бреар - новый командующий экспедиционными войсками с полномочиями подписания документа об урегулировании. Текст документа он само собой уже имел при себе.
Прибыв 2 мая в Бизерту, порт на севере Туниса, Бреар через шесть дней во главе колонны в шесть тысяч солдат двинулся на столицу. 12 мая он встал лагерем неподалеку от города и через генконсула Теодора Рустана потребовал аудиенции у бея. В тот же день бей принял прошение, и в сопровождении кавалерийского эскадрона французские посланники въехали в город. Охрана дворца встретила французских гусаров со всеми подобающими почестями, будто это была обычная иностранная делегация, а не передовой отряд оккупировавших часть территории страны войск. В 4 часа дня аудиенция началась. Генерал Бреар сразу передал бею проект договора об урегулировании, согласно положениям которого Тунис становился протекторатом Франции и передавал в её ведение свою внешнюю, финансовую и оборонную политику. Бреар дал бею на размышление три часа, тот предпочел провести их в отдельной комнате со своими советниками. Перед тем как заседание началось, Рустан вежливо проинформировал бея, что уже связался с его братом, который готов подписать договор без обсуждений, если многоуважаемый бей вдруг откажется. В таком настроении высшие тунисские сановники удалились на вынесение решения.
Из шестерых министров и советников лишь глава столичного региона уговаривал бея не поддаваться на шантаж французов. Несмотря на то, что остальные участники совещания были единогласны в своем решении согласиться с французские условиями, заседание продлилось все три отведенных французами на это часа. Лишь в 7 вечера бей официально заявил Бреару, что согласен с положениями договора и Бардосское соглашение (по названию дворца бея) было подписано. Тунис стал французской колонией. Но если бы все было так просто…
23 мая договор был ратифицирован Нац. Собранием (89 воздержавшихся, 1 высказавшийся против депутат Альфред Таландье, заявивший, что он не против протектората как такового, но против его навязывания военным путем), 27 мая - Сенатом, и дело, казалось, оставалось за малым - мирным путем наладить в Тунисе работу французской администрации, как то было во всех других колониях, и воплотить в жизнь положения Бардосского договора. Но вот незадача - деньги, которые выделило Нац. Собрание, можно было потратить только на содержание экспедиционного корпуса в ходе операции. А раз договор подписан, и операция закончена, то и французские солдаты должны вернуться домой. Конечно, ратификация договора о протекторате накладывала на Францию определенные финансовые обязательства, но в их рамках на территории Туниса удалось сохранить лишь 15000 солдат, и тех не в столице - это было одним из встречных условий бея при подписании договора, на которые Бреар великодушно согласился. Положение французов в стране оставалось достаточно шатким.
27 июня восстал город Сфакс на побережье Средиземного моря южнее той области, где располагались французские войска. Жившим в городе иностранцам пришлось спасаться бегством при помощи стоявших в порту Сфакса судов под флагами европейских стран. Всего через несколько дней к городу подошла французская Средиземноморская эскадра вскоре поддержанная эскадрой Леванта (Восточного Средиземноморья). Они обстреливали город на протяжении двух недель и когда от городских районов остались уже только одни развалины, 16 июля, на побережье высадились три полка морских пехотинцев. Меньше чем за день они взяли Сфакс под контроль, потеряв 40 солдат убитыми и 106 ранеными, погибших тунисцев насчитали до 800. Две эскадры до конца июля преследовали предводителей восстания в Сфаксе по близлежащей территории, обстреливая прибрежные поселения. Порядок в округе был восстановлен, но события в Сфаксе дали сигнал остальным племенам, что антифранцузское восстание началось.
По всему Тунису вспыхивали мятежи. Французские войска, те самые 15000 солдат, были распределены по восьми гарнизонам на севере Туниса, и подавить восстания на прилегавших к местам их постоянного базирования территориях не составило им большого труда, но чем дальше от восьми французских баз и особенно от береговой линии, где у французов было преимущество в виде поддержки корабельной артиллерии, отходили восставшие, тем труднее французам было их окончательно уничтожить. Поэтому восстание в центральных регионах продолжилось вплоть до осени.
Становилось очевидно, что 15000 солдат не хватит для полного контроля территории Туниса, однако Нац. Собрание отказывалось выделить деньги на отправку дополнительных сил. На носу были выборы, и ни одна партия не могла с точностью предсказать, как такое решение, даже в виде простой инициативы, отразится на их рейтингах. Имевшихся на руках средств военному ведомству хватило для отправки дополнительных 8000 солдат, но этого все еще было недостаточно.
Тем временем в центре страны действовал отряд под предводительством племенного вождя Али Бен Аммара. В открытых сражениях, таких как нападение на французский гарнизон города Кеф, он терпел поражения, но атаками на коммуникации и небольшие отряды успешно держал в напряжении французские войска. 30 сентября Бен Аммар напал на городок Уэд-Зарга, важный железнодорожный центр. Девять европейских служащих городского вокзала, среди которых оказалось двое французов, были прилюдно казнены. Когда новости об этом дошли до Европы, общественное мнение оказалось вдруг настроено резко негативно по отношению к варварам, убивающим цивилизованных европейцев. Французские политиканы быстро смекнули, что теперь вопрос выделения денег на подавление восстания в Тунисе стал хорошим способом заработать очки накануне выборов. И генералам было дано разрешение действовать, не считаясь с расходами.
7 октября французская армия вошла в Тунис, дворец бея был взят под прицел артиллерийских орудий, установленных на вершине холма Бельведер, самой высокой точки в окрестностях города. Корпус в 8000 штыков перешел алжиро-тунисскую границу, еще столько же высадилось в Суссе, на побережье. Генерал Ложеро, принявший командование операцией по усмирению мятежников, взял на вооружение двойную стратегию: оттеснить восставших к тунисско-ливийской границе и подорвать их моральный дух. В рамках первой цели три колонны шедшие с севера, востока и запада оставляли войскам Бен Аммара и всем присоединявшимся к ним один путь - на юг, а затем на восток, в Ливию (тогдашнюю Триполитанию). В рамках второй французские войска сначала установили трехцветный флаг над Тунисской цитаделью, окончательно подорвав престиж бея и показав, кто теперь настоящий хозяин страны, а затем атаковали священный город Каруан - важный исламский религиозный центр. Вид разгуливающих по священным улицам неверных, в то время как те, кто выступил против них, бегут в пустыню, действительно оказал сильное влияние на тунисцев. Все больше и больше местных жителей уходили из отрядов мятежных вождей и возвращались к мирной жизни, армии Бен Аммара и других вождей постепенно таяли. К концу года все мятежники были вытеснены за границы Туниса, вместе с вождями ушли 140000 человек, но тех, кто просто не хотел жить под властью европейцев. Сражаться за земли, на которых они жили, у этих людей желания не было, они предпочли эмигрировать. Тунис окончательно перешел под контроль французов.
Впрочем Париж понимал, что если оставить все как есть, то нового восстания, а значит и новых трат на его подавление не избежать. Решение было одно - поставить под контроль не только внешнюю политику Туниса, но и внутреннюю. А значит нужен был новый договор о протекторате. Переговоры с беем о его подписании начались осенью 1882-го, а в июне 1883-го была наконец заключена Ла-марсская конвенция. Являясь дополнением к Бардосскому договору, она постановила, что отныне правительство Франции через генерального резидента вольно проводить на территории Туниса любые политические и экономические реформы, от бея требовалось только формальное согласие. Создавалась колониальная администрация, полностью дублировавшая местные органы власти и этим полностью лишавшая их субъектности. В следующие годы ряд законов прервет связь племен с их вождями и землей, облегчит передачу тысяч гектаров тунисской земли в руки французских промышленников и банкиров и окончательно ввергнет Тунис в пучину прелестей колониализма.
Завершение тунисской авантюры, однако, не помогло Жюлю Ферри удержать власть. Он получил изрядную порцию критики за то, что специальная военная операция по принуждению Туниса к миру полностью провалилась переросла в оккупацию страны, а затем в операцию по подавлению мятежа. И нет, большинство не было против колониальных приобретений, но то количество денежных средств, которое было на них затрачено, многих не устраивало. Выборы осени 1881-го партия Ферри проиграла.
Теодор Рустен, который потратил 7 лет на выстраивание собственного государства в государстве в Тунисе и стал первым французским генеральным резидентом при бее (фактическим правителем страны), был обвинен в неспособности претворять в жизнь французскую политику и отправлен послом в Вашингтон, освободив окно возможностей, открывавшееся в новой колонии, для следующего поколения ястребов.
Великобритания, не высказав ни единого фи в сторону Франции по ходу всех тунисских событий 1881-го года справедливо решила, что Франция сделает ответный жест доброй воли, и в следующем году оккупировала Египет, где роль французского капитала на тот момент была ничуть не меньше английского. Однако, чувствуя себя должником, Париж за своих не вступился.
Для Италии оккупация Туниса французами стала национальной трагедией. Король отправил в отставку правительство, не сумевшее помешать лягушатникам, а на следующий год заключил с Германией и Австро-Венгрией Тройственный Союз, косвенно направленный против Франции. Поезд до станции Первая Мировая тронулся с места.
Наконец, что же именно побудило Ги Де Мопассана через четыре года после тунисских событий завуалированно отразить их в своем chef-d-œuvre? А тот факт, что прямо перед началом операции большую часть тунисского госдолга выкупил некий Франко-египетский банк, среди крупнейших акционеров которого были Шарль Ферри, брат Жюля, Леон Гамбетта (подозрительным образом не одобрявший колониальных завоеваний, но не высказывавшийся против конкретно тунисской авантюры) и Теодор Рустан. Облигации несколько раз банкротившегося бедного полуфеодального государства стоили сущие копейки, но одним из условий Бардосского договора (составленного по большей части Ферри и главой МИДа Сент-Илером) было гарантирование Банком Франции всех тунисских ценных бумаг, ведь французы все-таки считали себя людьми благородными. Стоимость облигаций стала пробивать все мыслимые потолки, теперь они ничем не отличались по статусу от ценных бумаг самой Французской Республики, а их крупнейшие держатели, например Франко-египетский банк, обогатились в несколько раз. Оппозиция просекла фишку почти сразу, лидер тогда крайне левого крыла Нац. Собрания Клемансо еще во время предвыборной кампании произнес речь относительно способов обогащения премьер-министра и его приспешников. Может эта речь даже как-то повлияла на расклады на выборах (хотя тот же Гамбетта их выиграл), но в любом случае деньги в карманах выгодополучателей тунисской экспедиции осели уже крепко.
Так завершилось завоевание Туниса. Обретет независимость он лишь через семьдесят с лишним лет. В виде относительно развитого на фоне соседей государства, с самым большим в регионе количеством носителей французского языка. Есть ли корреляция? А бей его знает.
Автор - Владислав Розанов