Журнал МИР МУЗЕЯ, июль, 2006 год.
5 марта 1913 года. Эта дата отмечена ярко-красной гуашью в дневнике Веры Фёдоровны Шехтель. Именно в этот день дочь известного архитектора Фёдора Осиповича Шехтеля Вера познакомилась с Владимиром Маяковским. Ей было 16 лет, ему - 19. Вера училась в гимназии, посещала художественную студию Юона. Она очень дружна была со своим братом Львом Жегиным (Шехтелем), который в это время учился в Училище живописи, ваяния и зодчества. Вместе с Лёвой и сестрой Китти (Екатериной Фёдоровной Шехтель) она посещала выставки, концерты, театры, ходила на этюды (или, как она их называла, «наброски»). Весь 1913 год Вера Фёдоровна вела дневник.
Вера Фёдоровна вспоминает, как 5 марта 1913 года утром она ехала, как всегда, в гимназию, на трамвайной остановке увидела высокого юношу. Он произвел на неё впечатление — вся его внешность: при бледном лице замечательные тёмные глаза (потом она назовет их лиловыми), волосы длинные, фигура огромная, темно-серая шляпа и тальма.
Вера пробыла в гимназии до трех часов, а придя домой, в передней увидела эту необычную шляпу. Шляпа принадлежала Владимиру Маяковскому. Выяснилось, что он учится вместе с Вериным братом Львом в училище. Войдя в комнату брата, Вера увидела там Маяковского. Полулежа на качалке он ей сказал: «Девонька, а сегодня мы вместе ехали в трамвае». Маяковский просидел у Шехтелей весь вечер. Спорили о живописи и тут же записывали свои мысли.
Творческая атмосфера в доме Шехтелей была притягательной для Маяковского. В их семье подолгу жил талантливый юный художник Василий Чекрыгин, хороший друг Льва Жегина. Лев познакомился с ним во время учебы в училище. Чекрыгину было всего 13 лет, жил он тогда в ужасных условиях в общежитии училища, страшно голодал. Жегин пригласил его в свой дом, всячески поддерживал, видя в нём незаурядный талант. Впоследствии они вдвоём ездили за границу.
Вера Фёдоровна вспоминает, что они всегда были вчетвером: она, Лёва, Вася и Маяковский. Дом Шехтелей как бы объединял творческую молодежь. Даже первая футуристическая выставка в Москве была устроена в их доме (9 января 1914 г.).
Маяковский приходил в дом Шехтелей почти ежедневно, даже по несколько раз в день. Вера отмечает, что он ей нравится, «очень умен». Она с увлечением работает над иллюстрациями к его стихам. Ей только обидно, что Владимир смотрит на неё, как на девчонку.
Родители Веры довольно настороженно отнеслись к eё увлечению и Маяковским, и футуризмом. Особенно не одобряет это знакомство отец Веры Фёдор Осипович.
Совместные прогулки, беседы, чаепития продолжаются к явному недовольству родителей. Лёва пытается защищать друзей. В своих воспоминаниях 1939 года он пишет, что по существу Маяковский был очень сердечный, добрый человек, но он тщательно скрывал эти черты своего «я» под маской напускной холодности и даже грубости.
Во время прогулки в Петровско-Разумовском вся компания фотографировалась. Получились очень хорошие снимки. Вера Фёдоровна отмечает, что Маяковский на фото очарователен.
30 апреля 1913 года семья Шехтелей переехала на дачу в Кунцево. Там же неподалёку поселился и Маяковский. Лёва уехал за границу. Вася Чекрыгин на родину в Киев, а Вера продолжает встречаться с Владимиром Владимировичем.
На даче у Шехтелей была мастерская, где Маяковский проводил много времени. Здесь же родилась его знаменитая «Жирафья серия». Рисовал он забавных жирафиков для Вериного альбома, и она шутливо окрестила самого Маяковского «жирафом». Он был очень увлечён своей фразой «И в небе жирафий рисунок готов...». Целый альбом его рисунков посвящён жирафу.
Однако сблизила их не только общность интересов, но и зародившаяся любовь. Позже Вера Фёдоровна напишет с горечью: «Но у моих родителей были несколько не такие взгляды, как было бы нужно, и произошла трагедия: Маяковский был изгнан из нашего дома. Мотив был такой. Вернее, это было не причиной, а поводом, потому что причины были более глубокие. Владимир Владимирович прекрасно плавал. Я очень много ездила с Владимиром Владимировичем на лодке. Он плавал совершенно гениально. Когда мы приехали в Кунцево, Владимир Владимирович тоже туда приехал. И вот они устроили как-то вечером гонки с Васей Чекрыгиным. Мы все стояли на берегу и были жюри, а они были без костюмов. Был вечер, и они решили, что их одевать нечего. А мы стояли наверху и действительно видели всего две точки. И это послужило поводом. Родители обиделись.
После этого мы с Владимиром Владимировичем виделись в саду. Была такая студия, замечательный был домик. Сюда Владимир Владимирович приходил тайком. Раньше показывалась шляпа Владимира Владимировича из листвы, потом мы делали знак, что вход возможен, и здесь объединялись».
Вера Фёдоровна вспоминала историю издания первой книги Маяковского «Я!». Друзья решили опубликовать его стихи собственными силами, поскольку издателя найти не удалось. Л. Жегин и В. Чекрыгин сделали иллюстрации, Чекрыгин переписал от руки стихи на литографской бумаге. После долгих поисков в Хлыновском тупике была найдена маленькая типография, которая решилась напечатать первую книгу В.В. Маяковского. Обложку придумал сам поэт. Автопортрет: чёрное пятно и жёлтый бант. Этот жёлтый бант был завязан Владимиру Владимировичу Верой Фёдоровной. Маяковский ходил в нём повсюду, вызывая косые взгляды москвичей.
Самый первый, сигнальный экземпляр книжки был подарен автором Вере Фёдоровне с трогательной надписью: «Хорошей Вераньке. В.М.». Он сейчас хранится в рукописно-документальном фонде Государственного музея В.В. Маяковского.
Летом, на даче, встречи Веры с поэтом продолжаются. Катание на лодке по Москве-реке, вечерние гуляния по Солдатенковскому (Кунцевскому) парку, в котором было так называемое «проклятое место», о котором написал И.С. Тургенев в романе «Накануне». У векового дуба расстилался плащ Маяковского. У Веры Фёдоровны свято хранилась открытка с видом этого места, куда она любовно пририсовала поэта.
В своих воспоминаниях Вера Фёдоровна пишет: «Как это было чудесно, сколько интересных мыслей рождалось, сколько было споров и толков. Владимир Владимирович всегда был так самобытен, так остроумен...»
Несколько позже, в 1915 году, Вера Фёдоровна завела тетрадь, в которую записывала остроты друзей. Обложкой служил титульный лист журнала «Новый сатирикон» (27 августа 1915 г. №35) со стихами Маяковского. Кроме того, в тетрадь бережно вклеены вырезки со стихами поэта 1915 года: «Гимн взятке», «Внимательное отношение к взяточникам», «Моё к этому отношение», «Военно-морская любовь», «Великолепные нелепости», «Пустяк у Оки» и др.
«В середине лета 1913 года, — вспоминает Вера Фёдоровна, брат и Вася Чекрыгин уехали.... Помню, Маяковский у дуба произнёс шуточную прощальную речь, называя меня связующим звеном в нашем тесном кружке. После отъезда брата и Чекрыгина встречи наши не прекратились. Бывать у нас в доме Маяковскому стало в это время невозможным — родители были шокированы всем вызывающим явлением Маяковского...»
Но запрет родителей достиг обратного результата: они продолжали встречаться тайно. Все свои переживания, восторги и горести Вера Фёдоровна могла теперь доверить только своему дневнику, записной книжке, стихам и рисункам. Она мечтала нарисовать портрет Маяковского и уговорила его позировать. Он позировал, хотя Вера отмечает, что «плохо». Удивительные по откровенности дневниковые записи сопровождены стихами самой Веры, раскрывавшими глубину охвативших ее чувств:
Вечер разврата
Утрата незнания
Я и не я
Я не знаю сама
Кто на гичках стремлений
Ко страстности вьется
Кто с улыбкой лукавой
Девственность сбросить спешит
Это я обездевила душу
Это я оженила безвольно тебя
Наполнила счастьем море и сушу
Ведь ты не забудешь меня?
Маяковский просил её не выступать с чтением стихов. Он предупредил: «Веронька, не пишите стишков. Никогда!»
В стихах юной Веры Шехтель явно ощутимо влияние поэзии В.В. Маяковского, его стихи она знала наизусть, ведь многие из них писались при ней. Вспоминая об этом, Вера Фёдоровна говорит, что стихи «нашёптывались» Владимиром Владимировичем, Маяковский всегда ходил и нашёптывал. «Помню, он идет, я с ним тараторю рядом, а он всё время шепчет, шепчет, и раз даже натолкнулся на какой-то столб».
Как это бывает, жизнь развела их. Но в лирике Маяковского можно проследить мотивы, связанные с их юношеской любовью, разрушенной грубым вмешательством родителей Веры. Она вспоминала, как после десятилетней разлуки Маяковский сказал ей: «Вы помните эту фразу: "Теребя перчатки замш"?» Имеются в виду строки:
Вошла ты,
резка, как «нате!»,
муча перчатки замш,
сказала: «Знаете -
я выхожу замуж.
Воспоминания Веры Фёдоровны в высшей степени правдивы, и она пишет по поводу произнесенной Маяковским фразы: «Я не уверена, что это моя фраза. Я бы не могла это сказать», и добавляет неуверенно: «Наверное».
Рисунки в записной книжке Веры Шехтель иллюстрируют её дневниковые записи: автопортрет карандашом с надписью, которую она зачеркнула: «Я вчера влюбилась в В.М.». И в дневнике Веры Фёдоровны от 16 апреля 1913 года: «...Вечером заходил Маяковский, и я именно сегодня в него влюбилась...., можно предположительно датировать этот рисунок 17 апреля 1913 года.
А на соседней странице запись: «Знаешь кто я? Я назв[ана] маленькой».
Доверяет свою тайну она только брату Лёве, отметив в дневнике, что Лёву «страшно любит».
Там же в записной книжке рядом с рисунком Маяковского (со спины) Верина запись: «Ты ему вчера то сказал?» Видимо, Вера просит брата что-то передать Владимиру Владимировичу. Лёва безотказно носит Маяковскому Верины записки, а когда брат уехал, она грустит, что «Лёвушки ужасно недостает».
В своих записях Вера Фёдоровна любовно называет Владимира Владимировича «большой». Она посвящает ему альбом своих стихотворений, который озаглавила «Стихи Веры Шехтель. Посвящается Владимиру Маяковскому, 1914». Эта рукописная книжка оформлена и переплетена ею самой.
Как-то раз во время свидания в лесу (26 июня 1913 г.) Владимир Владимирович был необыкновенно мрачен. Он собирался уезжать в Финляндию. Вере Фёдоровне сказал, что они не должны встречаться и что они прощаются навсегда, потом добавил, что встретятся, может быть, через год, «а то Веронька маленькая». Трудно сказать, что послужило поводом для этого расставания. Наверное, все-таки неприятие его Вериными родителями. Девушка была в отчаянии . Но тут произошёл любопытный случай. Вера решила, что они больше видеться не будут, так как он этого не хочет. Вера по-прежнему ходила на место, где они встречались — это обрыв у реки в лесу. Там она рисовала, вспоминала своего «жирафа». Вдруг ей показалось, что её зовет Маяковский. Она побежала к месту их встреч и там неожиданно его увидела. Он сказал, что не выдержал и вернулся. 7 июля было объяснение дома. Сестра Китти (Екатерина Фёдоровна Шехтель) объявила Вере, что она знает о свидании с Маяковским. А 29 июля мама сказала, что ей передали о тайных Вериных свиданиях.
6 декабря 1913 года дома разгорелся очередной скандал из-за Маяковского. Вере последовало предложение уехать на полгода за границу, и она, с тяжестью на сердце, вынуждена была подчиниться.
Уезжала она 11 июня 1914 года. Перед отъездом Вера пишет Владимиру Владимировичу письмо, в котором снова говорит о своей любви к нему, вспоминает свидания в Кунцево у знаменитого дуба, в Колокольниковом переулке у Васи Чекрыгина, Сокольники. В каждой строке письма остро чувствуется боль разлуки и вместе с тем огромная благодарность судьбе за то, что она подарила Вере счастье встретиться с Маяковским.
Вера Фёдоровна Шехтель стала первым собирателем материалов о великом поэте. На протяжении всей своей жизни В.Ф. Шехтель трепетно хранила подобранную ею папиросу В.В. Маяковского, не расставалась с медальоном, в который вставила фото молодого поэта в чёрном галстуке-банте. Она берегла его рисунки, лубочные открытки, записку на крышке папиросной коробки Ява», вырезки с публикациями стихов Маяковского. Всё это сейчас хранится в Государственном музее В.В. Маяковского.
Вера Фёдоровна оставила для музея воспоминания, написанные в 1938 и 1940 годах. Воспоминания 1940 года были напечатаны в шестом номере журнала «Литературное обозрение» в 1993 году, а отрывки из воспоминаний 1938 года впервые приведены в данной публикации. Также впервые представлены её стихи и рисунки. Все эти материалы Вера Фёдоровна Шехтель завещала передать в музей В.В. Маяковского, и, когда в 1938 году в Москве была открыта библиотека-музей поэта, она передала часть собранных материалов в фонд музея. Остальные документы были переданы семьей В.Ф. Шехтель.
Многолетняя дружба связывала Веру Фёдоровну с сестрой поэта Людмилой Владимировной Маяковской. Сохранилась их переписка. Из этих писем можно узнать, что Вера Фёдоровна на протяжении всей своей жизни хранила память о первой любви.
Впоследствии В.Ф. Шехтель стала профессиональным художником, работала в театре, занималась прикладным искусством.
Людмила Владимировна пишет Вере Фёдоровне подробные письма о своей работе над книгой о брате, о поездке в Багдади.
В письме от 18 декабря 1955 года Вера Фёдоровна просит Людмилу Владимировну подписать её на 13-томное собрание сочинений Маяковского, также в письме есть фраза: «В дни, когда мне было очень тяжело как всегда видела во сне Владимира Владимировича». Тогда она была тяжело больна.
В.Ф. Шехтель неоднократно выступала со своими воспоминаниями в музее В.В. Маяковского. Но она — человек чрезвычайно скромный и тактичный. Иногда из-за болезни ей приходилось отказываться от приглашений. Так, в апреле 1955 года, обращаясь к Людмиле Владимировне, она пишет, что очень хотела быть в музее, но «не решилась идти в таком уродливом виде, в котором волею судеб я сейчас нахожусь — туда, где многие узнают меня, вспомнят 13ые и 14ые годы и невольно сопоставят меня с памятью о Владимире Владимировиче. Не хочется мне своим видом бросать тень на их воспоминания о Маяковском. Может быть, это и мелко и глупо — но перейти через это я не могу, несмотря на громадное желание и даже... право быть там».
Напоследок хотелось привести слова Шехтель из письма Л.В. Маяковской 28 июля 1954 года: «В наше последнее свидание с Вами — всё опять снова воскресло в моей душе и всё облеклось, если можно так выразиться, через
Вас — да именно через Вас, в тот образ бесконечно ценный глубокий, настоящий, который вот сорок лет сегодня, всегда со мной. Всю жизнь. Ведь сегодня День памяти Володи! Памятный для меня день! -
... Я хотела от Владимира Владимировича, от наших отношений именно того настоящего, большого — что и осталось у меня навсегда.
Я всегда пыталась говорить с ним об этом — но... я всегда боялась, робела перед ним — и боялась наоборот что-то нарушить, вызвать его осуждение и погубить то, что было.
Если бы я была немного старше, может быть, я поняла бы, что и он должен согласиться со мной и не боялась бы говорить и понять с ним вместе правду. Казалось бы, что он должен был бы чувствовать это сам. Но, видно не со мной он почувствовал эту правду. Сейчас мне ясно — что в первый год — всё-таки мне кажется Володя был очень близок к чему-то большому по отношению ко мне и ждал от меня не только большого чувства (в нём он был уверен), но и каких-то может быть даже требований и борьбы за настоящее в жизни — я же не сумела всё это осознать тогда и просто мучалась, приходила в отчаяние и не находила в себе сил говорить об этом, а попросту не чувствовала себя в праве, была слишком ничтожна. Но что бы ни было — было всё. Это настолько ценное, что осталось фундаментом на всю мою жизнь».