(из странствий по Башкирии)
Если вы, дорогой читатель, окажетесь в нашем замечательном уфимском доме-музее С.Т. Аксакова и начнёте пристально рассматривать предметы музейной обстановки, советую обратить внимание на внушительных размеров сундуки. Присмотревшись, можно увидеть, что это не обычные домашние лари для всякого бытового скарба. Кожаные, не утратившие своей крепости ремни подскажут, что перед вами очень редкий экспонат – дорожный сундук. Если оглянуться в прошлое, то всего лишь каких-то 150 лет мы путешествуем по железным дорогам, плаваем на комфортабельных пароходах, летаем самолётами, мчимся на авто. Тысячелетиями наши предки совершали поездки почти исключительно гужевым транспортом – в основном на лошадях. Это сейчас лошадка вызывает умиление на улицах Уфы, а детишки просят родителей покататься на миленьких пони в детском парке. Полвека назад практически все умели запрячь лошадь, прекрасно разбирались в конской упряжи, умели ездить верхом или править повозкой.
Сначала пароход с паровозом, а потом вездесущий автомобиль вытеснили гужевой транспорт. Исчез целый мир! Современнику трудно представить, как, в каких условиях совершались поездки людьми прошлого, насколько они были «привязаны» к своим местам обитания, как нелегко было решиться на дальнюю поездку, особенно зимой, когда можно было просто замёрзнуть посреди бескрайней снежной пустыни. Путешествие даже в соседний город превращалось в длительное, утомительное, дорогое и нередко рискованное предприятие. Среди уфимской рекламы в январе 1876 года встречаются совершенно необычные для нашего времени объявления: «Желаю иметь попутчика или попутчицу до Нижнего. Проезд на половинных издержках. Спросить во флигеле А.В. Мейера (Каретная ул.) А.И. Багина, от 10 до 12 час. дня», «Ищут попутчиков в Троицк или Златоуст. Обратиться в дом Злакоманова, квартиру Розовой, по Бекетовской улице» («Уфимский листок объявлений и извещений». 1876. 19 января). В январе следующего года читатель находил объявления: «Ищется попутчик до Оренбурга. Обратиться к г. Плеевскому, в доме доктора Бочкова», «Ищут купить дорожный возок; имеющих таковой просят обратиться в квартиру инспектора гимназии» (Там же. 1877. 17 января). Уфимцы опасались в одиночку пускаться в дорогу, да и вдвоём дешевле.
Всю территорию России и Южного Урала пересекали многочисленные гужевые тракты, на которых стояли ямские станции. Путник, ехавший на казённых (почтовых) лошадях, на такой станции менял лошадей, каждый ямщик обслуживал определённый участок, передавая возок следующему, как современные машинисты электровозов меняются на определённых станциях. Богатые путешествовали на собственных лошадях, можно было нанять возницу с лошадью и на простой деревенской телеге пуститься в путь. Массовые перевозки по гужевым трактам происходили зимой, по санному пути, летом по разбитым дорогам в основном совершались пассажирские поездки, ездили по казённой надобности, везли какие-либо лёгкие грузы.
Основу гужевой транспортной сети Уфимской губернии составляли «обыкновенные просёлочные дороги, проходящие от селения к селению, не отличаясь особенною исправностию», которые «были, тем не менее, к проезду доступны и исправлялись владельцами тех земель, по которым они пролегают». Губернская власть довольно оптимистично констатировала удовлетворительное состояние гужевых путей в крае. Лишь коммерческие дороги «не отличались исправностию», особенно Верхнеуральский тракт, тянувшийся от станции Шафраново к Стерлитамаку, а затем далее, до Верхнеуральска. К началу 1890 года он «был почти в непроездном состоянии», вызывая жалобы заводовладельцев и местного населения. Усилиями полиции и уездного земства к концу года тракт привели в более-менее пригодное состояние.
Среди обычных путей выделялись почтовые тракты, имевшие общегосударственное значение, по ним перевозились почтовые грузы, действовало ямское сообщение. По территории Уфимской губернии к 1914 году пролегали три почтовых тракта: Оренбургский из Уфы на юг до Оренбурга; Бывший Сибирский, связывавший Уфу с железнодорожной станцией Сулея. Третий тракт шёл от Бирска через Мензелинск к городу Елабуге Вятской губернии.
За состоянием грунтовых дорог следило земство (местное самоуправление), содержался штат сотрудников: старший инженер в Уфе, шесть его помощников по уездам и младший технический персонал. Нанимавшиеся подрядчики выполняли значительные объёмы различных работ. Например, в 1914 году проводился крупный ремонт дорожного полотна по Оренбургскому почтовому тракту возле Уфы (укреплялся берег, был замощён участок незаливаемой дамбы), отремонтирована проезжая часть полотна Уршакской дамбы. На Елабужском тракте (около Уфы) укреплялись «путём бетонирования» откосы Киржацкой дамбы, уплотнялась «путём рассыпки песка» проезжая часть. Также работы заключались в «заравнивании колей, засыпке рытвин и прочистке местами боковых канав». Зимой велось заравнивание «ухабов, очистка снега во время буранов угольником» и заграждение «дороги от заносов щитами и валами».
Большое внимание уделялось исправному функционированию переправ. В первой половине 1914 года только в Уфимском уезде земство содержало переправу с временным мостом на Елабужском тракте через речку Кармасан близ деревни Мамяково, через реку Студёную около деревни Ахлыстино, временный мост через Чермасан, Дуванейскую переправу на Белой. Наконец, через Белую в самой Уфе были наведены два плашкоутных моста (Роднов М.И., Дегтярёв А.Н. Хлебный рынок Уфимской губернии в конце XIX – начале XX века. Уфа, 2008. С. 89 – 92).
Русская литература богата яркими произведениями, центром сюжета в которых была поездка на конных тройках, вспомним знаменитое путешествие из Петербурга в Москву А.Н. Радищева или странствие из Уфы до Оренбурга Глеба Успенского. В местной прессе также время от времени появлялись заметки, описания подобных путешествий гужевым транспортом. Например, Лев Вонифатьевич Пиглевский, старший ревизор Контрольной палаты в Уфе, в конце марта 1884 года по домашним делам отправился из Уфы через Белебей в Ильинскую волость, что лежала в окрестностях этого самого Белебея. Весна, непролазная грязь, на станциях менялись зимние экипажи на летние, и обратно. Впечатлений хватило с избытком, так что Л. Пиглевский отправил в «Уфимские губернские ведомости» (1884. 28 апреля) очень интересную статью, где честно признавался: «Дорожные истязания, причинённые мне дорожною распутицею, выше всякого описания»! В июньских номерах уфимских «ведомостей» за 1885 год были опубликованы увлекательные очерки П.Л. Бодрого-Лукашенко «Из путевых заметок (в 1884 г.)» о поездке по маршруту Давлеканово – Иткулово – Шарыпово – Чуюнчи. А в газетах соседнего Оренбурга находим материалы о поездках гужевым транспортом уже по южной Башкирии, например, некий Галль оставил большую статью «Несколько дней в Башкирии. Летняя экскурсия» («Оренбургские губернские ведомости». 1897. 24 июля).
Среди подобных путевых заметок выберем две также весьма занимательных. В номерах «Уфимских губернских ведомостей» от 16 февраля и 29 марта 1880 года появилась статья некоего А. Клеванова «Поездка в Табынск и Усолку» (во втором номере – в Усолье). Заканчивая свой материал, автор (или редакция) заявил, что «продолжение будет». Но больше ничего в «ведомостях» не опубликовали. Хотя работа А. Клеванова носит незаконченный характер, читателю будет любопытно окунуться в «прелести» летнего путешествия по неасфальтированным дорогам Башкирии, по старому Оренбургскому тракту на юг от города.
Второй материал под названием «От Оренбурга до Верхнеуральска (Путевые заметки)» появился в 1897 году на страницах газеты «Оренбургские губернские ведомости» в номерах за 19 и 22 января. Автор выступил под псевдонимом «00». В данной публикации опущено начало статьи, текст приводится с того момента, как путешественники оказались в пределах Башкирии. Они мечтали увидеть легендарную страну эпохи кантонной системы («сорок лет назад» – напишет «00»), но реальность оказалась иной. Подобные статьи открывают простой сельский мир конца XIX столетия, мир давно ушедший и не сохранившийся в других источниках.
А. Клеванов
Поездка в Табынск и Усолку
Летом прошлого года [1879-го. – М. Роднов] вздумал я прокатиться в Табынск, село Стерлитамакского уезда, верстах в 100 от Уфы, знаменитое чудотворною древнею иконою Казанской Божией Матери, – иконою, чтимою не только русскими, но и инородцами на далёкое пространство в глубь и Сибирского края. Усолье, иначе Богоявленский завод, находится в 10 верстах от Табынска к юго-востоку, среди начинающихся отрогов Уральских гор. Тут в 3 верстах от Усолья находятся соляные ключи, на которых явилась чудотворная икона Богоматери. Покупаться в солёной воде ехал я.
Выехал из Уфы 31-го июня на почтовых в тарантасе, взятом напрокат на месяц у содержателя почтовой станции за семь рублей в месяц; тарантас отдали как бы в совершенной исправности. Почтовые лошади очень хороши, а ямщик – татарин и презлой. Вообще ямщики по всем трактам – татары и нам случалось встречать немало таких, которые или действительно не знают по-русски или притворяются, что не знают, а во всяком случае на все ваши вопросы отвечают белмей. Выехали мы часа в два пополудни, спустились с крутого спуска на мост и переехали Белую, в которой воды было ещё много. Прекрасный вид представляет Уфа на высоком берегу Белой и долго, долго она оставалась в виду; в хорошую погоду видно Уфу вёрст за 30, т.е. главное – высокую колокольню собора, выстроенного и без того на самом высоком холме из тех, где расположена Уфа. По переезде через мост обе стороны дороги окаймлены мелким кустарником, где преобладает орешник, в избытке перевитый хмелем. Дорога не широка и местами сохранились ещё остатки шоссировки. Местами также дорога густо обсажена большими деревьями – вид красивый в хорошую и тёплую погоду; но осенью в ненастье, вследствие скопления воды, дорога в этих местах бывает чересчур грязна и неудобна. Проехали мы версты две благополучно, вдруг – тарантас на бок, колесо свалилось переднее, оказалось, что чеки не было, а резьба подтёрлась. С большим трудом отыскав толстый шест в лесу, ямщик и ехавший со мною солдат служитель подняли грузный тарантас и надели колесо, кое-как укрепив его; впрочем не успели отъехать двух вёрст – та же история.
Ещё раз закрепив колесо, ехали шагом до станции Камышлы и таким образом 22 версты от Уфы до Камышлов ехали 4 часа и уже в седьмом часу подъехали к станции, едва было не сломав себе шеи недалеко от неё. В версте не больше не доезжая станции Камышлы, протекает поперёк дороги река Уршак в плоских и болотистых берегах. Через неё недавно выстроен мост, высоко поднятый над полотном дороги, для того, чтобы его не заливало весной; но плотина ещё не сделана, а устроены подмостки, всё равно как на паром въезжать, но очень крутой на высоте не менее трёх сажен и без перил. Не зная и не чуя опасности, мы не вылезали из тарантаса и взобрались на мост как на печку. Но при спуске чуть было не попали в реку, вследствие неловкого подёргиванья вожжами татарина-ямщика, а только благодаря присутствию духа ехавшего со мною служителя, успевшего ударить по коням, когда уж тарантас одним колесом висел над рекою, лошади выхватили и мы спаслись; иначе и убились бы и утонули. Несмотря на то, что мы ехали большим Оренбургским трактом, станционные помещения неудобны и это тем чувствительнее для проезжающих, что ночевать больше негде. Постоялых дворов нет, а чувашские избы бедностью и неряшеством превосходят всякое описание. Ночевать в Камышлах отсоветовал смотритель, уверяя, что в Подлубове на следующей станции отличное помещение. 18 вёрст осталось до Подлубовой, но почти на половине дороги прекрутой и большой овраг, где надобно ехать тихо и осторожно. Колесо у нас больше не сваливалось – на станции большой гвоздь воткнули вместо чеки и доехали благополучно до места.
По дороге от Уфы вёрст десять Белая в виду, а за нею тёмною стеною стоят леса, по-видимому сплошные, а по дороге лесу вовсе нет и постройки в Камышлах самые жалкие, по дороге до Камышлов деревень близко нет, а виднеются вдали и то редко. На станцию Подлубову мы приехали почти ночью; большой помещичий дом обещал хороший и покойный ночлег. Но вышло на деле не так: в бывшем помещичьем доме одна половина, обращённая в сад, занята училищем, в котором по летнему времени года никого не было. Везде картина упадка и неряшества: балкон обвалился, крыльцо едва держится. Внутри тоже запустение: двери скрипят и не притворяются, стёкла побиты и сквозной чувствительный ветер в июньскую ночь веял по комнате. Ночлег был жалкий и неудобный; на станции очень много собак, неизвестно кому принадлежащих. Утром я вышел на крыльцо; напротив дома находилась хорошая белая каменная церковь, в виде совершенно исправном, как бы свидетельствуя, что духовное переживает земное помещичье. Кругом дома был большой сад, от которого и теперь сохранилось позади много деревьев.
Снова уселись на тарантас и покатили на следующую станцию Ишлы. 18 вёрст дорога больше ровная, оврагов мало; в Ишлах нам пришлось оставить большую Оренбургскую дорогу и свернуть на просёлочную, ведущую в Табынск. Верстах в 14 от Ишлов находится большое татарское селение Бузовяз, где более тысячи домов и три мечети. В селении из жителей русский всего один – и тот содержит кабак. Ничего не может быть скучнее вида татарских деревень – ни деревьев, ни земли около домиков; вообще татары не разводят никаких огородных овощей и вообще очень верны своей национальности: в русских селениях вы встречаете поселившихся там татар, а в татарских русских поселян вовсе нет и если бывают русские, то как торговые гости или содержатели кабаков. Да ещё правда забыл: волостные писари из русских, иначе быть не может. Если русские в отдалённых краях недолюбливают новизны, то татары ещё более, и теперь они живут своим особенным миром, как жили 200 лет тому назад.
Из Камышлов мы приехали в Ибраево, большую татарскую деревню, как и все их посёлки, лишённую зелени деревьев, так что от солнца укрыться негде, кроме как под стеною самого строения; много изб находится внутри дворов. От Ибраево до Табынска считают сорок вёрст; но мы ехали, и довольно порядочною рысью – часов шесть, если не больше; очень может быть, что иногда и плутали: молодой татарин, который у нас правил лошадьми, гулям на Табын зимою, а зимою везде напрямик дорога. А теперь видно было, что он не знал твёрдо дороги; не раз он спрашивал о дороге встречавшихся чуваш и говорил с ними на непонятном нам языке, по-русски же наш ямщик не говорил ни слова; только русские рубли умел он различать хорошо и слово на чай также понимал хорошо. Вёз он нас такими разбойничьими трущобами, что не раз мы заподозревали нашего молчаливого возницу в злостных насчёт нашей личности и собственности намерениях. Мы спускались в горные долины, ехали по лесу по такой узкой дороге, что сучья то и дело лезли внутрь тарантаса и грозили нам выбить глаза и испещрить лицо. Дороги едва видно было след; за всё время попались навстречу человека четыре чуваш. Погода была ясная, но по краям горизонта собирались грозные тучи, и когда мы из лесных ущельев подъехали к озеру, составляющему старицу Белой, и вдали, но в большом расстоянии, показалась высокая колокольня села Табынска, тучи надвинулись ближе. Но дождя не было, а поднялся сильный ветер, который скоро перешёл в настоящую бурю, сопровождавшую нас до перевоза. До Табынска по прямому направлению оставалось по-видимому не более 6 вёрст, но сделали мы наверное вдвое более и заехали к перевозу вовсе с юга, потому что озёра и буераки делают прямую дорогу невозможною.
Проехав чувашскую слободу Александровку, мы въехали в лес и таковым пробирались вдоль крутого берега Белой вплоть до перевоза. Ехать иначе как шагом было невозможно, потому что вся дорога была испещрена глубокими ямами и колдобинами и пересечена огромными кореньями деревьев, вышедшими на поверхность земли. Внизу, где мы плелись нога за ногу, было тихо, но вверху сильно шумели деревья, кивая головою то в ту, то в другую сторону. Какое грустно тяжёлое впечатление производило это судорожное завывание леса.
Наконец, мы выбрались из лесу на поляну, усеянную мелким, хрящеватым камнем и склонявшуюся покато, но вовсе не круто, к берегу Белой, где стоял паром. Несмотря на бурю, поверхность Белой едва рябилась под сенью берегов и леса, паром был самого первобытного устройства: перил не было, тянули его верёвкою сами проезжающие, потому что единственный и работник, и приказчик, и хозяин был одноногий с деревяшкою господин в изорванной рубашке и такой же вообще одежде, которая только обнаруживала желание прикрыть наготу тела, но плохо достигая цели, так как в бесчисленные прорехи ясно виднелось тело. Перевоз не бесплатный и за тройку берётся 25 коп. Надо было подумать, как взобраться на паром, потому что въездной мост был саженях в 25 от берега весь в воде.
Левый берег Белой, где стоит Табынск, не очень высок, но крут; прямой подъём невозможен, а поднимаются над берегом реки по косогору над самою рекою без всяких ограждений. В сухое время это ничего, но в грязь, когда колёса катятся в сторону – небезопасно – можно и в реку съехать. Затем пришлось ещё, прежде чем приехали в Табынск, переехать длинный, узкий и высокий, очень высокий мост через речку Усолку, текущую в провале глубиною более 10 сажен. Мост вполне исправен, хотя устроен для одной тройки (узок), но страх невольно овладевает, когда взглянешь вниз: я, как дитя, зажмурил глаза. Вообще считаем нужным заметить, что по всей дороге от Уфы до Табынска и Усолья мосты везде в такой исправности, какую нам редко случалось встречать в губерниях внутренней Руси, в особенности с тех пор, как земства стали заведывать мостами и переправами. Там чисто приходится, не бывши лжецом, избегать мостов и предпочитать брод, как более безопасное средство перебраться на ту сторону. Кстати о бродах: река Белая несмотря на свою кажущуюся ширину, под Табынском мелка и её можно, как говорят, во многих местах не только переехать вброд, но даже и перейти. Это причина, почему здесь не ходят пароходы Бельской компании, хотя одно лето они и ходили до Табынска. Впрочем, мне кажется, что напрасно компания не посылает парохода в Табынск и Стерлитамак, порядочный уездный город Уфимской губернии, лежащий 60 вёрст выше Табынска вверх по Белой: пароходство по Белой до спада вод в этих местах весьма возможно, а громадный прилив богомольцев к девятой пятнице после Пасхи в Табынск и Усолье дал бы хороший сбор.
Вот и Табынск. Он похож скорее на маленький городок, чем на село. Прилично выглядывающие домики, обширная площадь с великолепною церковью, широкие улицы, где ни травинки – всё это придаёт Табынску вид порядочности, но совершенно отнимает сельский характер, и жить в Табынске летом значит глотать пыль, если не с мостовой, то с почвы. Зелени деревьев и травы в Табынске очень мало, зато около церкви, обнесённой прекрасною оградою, видите зелень. Табынск есть в некотором смысле центральный пункт местной администрации и интеллигенции. Тут живут пять священников, соответствующее число дьяконов и псаломщиков, притом певчие с регентом, получающие хорошее содержание, да и духовенство вообще здесь живёт хорошо и получает доходы весьма значительные. Доходы духовенства велики оттого, что чудотворная икона Пресвятой Богородицы, явившаяся, по преданию, на соляном ключе близ Богоявленского завода, иначе Усолья, именуется Табынскою. Главный праздник чудесного явления иконы совершается в девятую пятницу по Пасхе, когда десятки тысяч богомольцев стекаются со всех сторон в Табынск и на место явления чудотворной иконы, куда из Табынска совершается крестный ход на место явления чудотворной иконы. Оно находится в 12 верстах от Табынска, в дачах Богоявленского завода, в просторечии Усолья, принадлежащих г. Пашкову.
Табынск существует с 1734 года, когда на месте теперешнего селения построена была небольшая крепость Табынск статским советником Кириловым, и тогда же воздвигнута была церковь во имя Вознесения Господня, с приделом Казанской Божией Матери, надобно думать в честь уже находившейся в то время нынешней чудотворной иконы Пресвятой Богородицы. В Табынске ныне живут мировой судья, становой пристав, земский врач, находятся два училища – мужское и женское, содержимые на счёт земства. Число жителей обоего пола в Табынске простирается до тысячи душ.
Я после приезжал в Табынск из Усолья, а на этот раз проехал мимо, спеша к ночи в Усолье. Вообще прелестен был вид полей, по которым пролегала извиваясь дорога: засеянные поля, покрытые уже значительного роста хлебами, перемежались с обширными степными участками, на которых росла густая, сочная трава, испещрённая прекрасными цветами. Здоровый, ароматический воздух проникал в грудь и бальзамом ложился на лёгкие. Кое-где виднелись и леса, а горные возвышения, находящиеся вдали, становились всё ближе и ближе. Наконец дорога подошла к невысокому холму. Так как завод Богоявленский, иначе Усолье, находится в горной долине, то его не видно ранее, пока вы уже не подъедете к нему – и действительно, как только дорога заворачивает круто за угол холмов, то перед вами, как на блюдечке, открывается всё село завода, до него остаётся не более полуверсты.
Завод пересечён речкою Усолкою на две далеко неравные части: по сю сторону помещаются заводские строения и дом г. Пашкова, по ту сторону за р. Усолкою – церковь, неизменно белая с зелёною крышею, и всё селение, а также и некоторые помещичьи постройки.
Вечерело, солнце давно село. Чувствовалась усталость от дороги, а где найдётся приют – было неизвестно. Казалось лучше всего было обратиться к управляющему заводом Пашкова англичанину Гильтону. Для его квартиры отведён тут возле дороги большой дом, окружённый цветниками и садом, дом этот, имеющий вид швейцарской хижины, стоит на берегу запруды реки Усолки и не в пример лучше домика, назначенного для приезда помещика.
Остановился я у ворот и послал узнать, дома ли г. Гильтон, чтобы у него, как у хозяина завода, просить гостеприимства. Ответ был, что г. Гильтона нет, что он на Верхоторском заводе, где управляет его родной брат, а жена-де Гильтона без него ничего не может. Поехали далее и по такому же узкому и высокому мосту переехали через текущую в обрывистом овраге Усолку. Миновали церковь и остановились у большого заводского дома, где, между прочим, живёт помощник г. Гильтона, бухгалтер. Остановились у ворот. Становилось темно, а голову приклонить всё негде. Вдруг из ворот выходит почтенных лет и наружности причетник и ведёт лошадь поить. Картина простотою чисто библейская. Я подозвал почтенного псаломщика и сообщил ему о своём затруднительном положении, что мне с семьёю [так в тексте, может, автор не хотел на страницах газеты рассказывать о семье, ехавшей с ним, вспомним об опасностях пути, но тут проговорился. – М. Роднов] приходится ночевать чуть не на улице. «У бухгалтера и у священника гости – сказал добрый псаломщик, они не пустят, да и вам будет беспокойно, у поселян есть помещения, но теперь поздно искать, многие уже и спать улеглись». Затем добрый псаломщик, оставив лошадь, которую во всё время разговора держал в поводу, побежал, несмотря на свои почтенные годы, бегом в ворота домой – казалось, что он ходил советоваться с женою. Через несколько минут он вернулся и предложил переночевать у него. Конечно, подобное приглашение было принято с радостию. Напившись чаю утром рано в Подлубове, мы дорогою ничего не ели и сверх того порядочно устали.
Добрая семья псаломщика, состоящая из жены и двух дочерей невест, уступила нам своё собственное неприхотливое и необширное помещение. Оно всё заключалось в довольно большой комнате, вход в которую прямо с крыльца, зимою доступному всем ветрам, а в особенности самому злому северо-восточному. Первая комната была кухня с большою печкою и узкими скамьями около стен. Затем следовала небольшая спальня, где всё было бедно, но чисто и порядочно, а на столике лежали даже нумера Нивы. Добрый псаломщик, в поте лица снискивая хлеб, не отказывает своим милым дочерям и в умственной пище. Газеты и письма сюда приходят по земской почте из Стерлитамака. Так как семья псаломщика уступила нам свои постели, то понятно, как беспокойно должна была она провести ночь. Дай Бог им всего лучшего за их доброту! Под гостеприимным кровом мы прекрасно уснули под шум дождя, который как бы дал нам время доехать: в грязь здешние чернозёмные дороги непроездны, в особенности в тяжёлом тарантасе. Здесь любимый экипаж – корзина, поставленная на длинных дрогах, экипаж этот самый лучший для здешних дорог, а от дождя закрываются с верху кошмою, иначе войлоком.
В помещении, псаломщиком нам уступленном, полы все не только расчелились, но и ходуном ходят и пропускают свободно ветер снизу, рамы едва держатся от ветхости… всё в виде самого крайнего упадка. Дом этот г. Пашкова и не поправляется, несмотря на обилие леса, который тут чуть не даром. Бедный псаломщик рад и этому крову, но небезынтересен рассказ его о том, как он в это помещение попал. Его дом на прекрасном усадебном месте рядом с теперешним училищем, обветшал и пришёл в негодность. Крестьяне купили два сруба новых и, разломав старый дом, поставили их на прежней усадьбе и соединили сенями и покрыли. Но тут вернулся управляющий завода г. Гильтон из поездки и воспретил доканчивать постройку, так как место усадьбы помещичье, а по штату полагается только один псаломщик, то нужно-де дождаться смерти больного дьякона и построить на его усадьбе, а пока псаломщику отведено то удобное помещение, какое я описывал выше.
«00»
От Оренбурга до Верхнеуральска (Путевые заметки)
…Переехав в последнем русском селе через прелестную, быструю р. Ик, мы очутились в Башкирии, которая резкой полосой отделяется от помещичьих земель: правый берег Ика покрыт лесом владельцев г. Э(ннатских. – ?), левый берег гол – это башкирский. Дорога идёт сначала богатыми поёмными лугами, влево от неё виднеется дер. Аскарова, с прекрасным зданием волостного правления 1-й усерганской волости орского уезда, 1-го земского участка, vis-à-vis с которым стоит хороший, просторный дом школы. Далее дорога пролегает через перевалы Уральского хребта в дер. Кугарчи, расположенной в красивой местности при р. Емагиле, по которой весною сплавляется россыпью дровяной лес. Вдали, красивой лентой, между скалистых гор, извивается р. Сурень, бывшая мать-кормилица лесопромышленников. По дороге встречались нам деревни и хутора переселенцев, преимущественно раскольников, не пьющих водки и живущих весьма зажиточно.
От Кугарчей до бывшего медеплавильного Преображенского завода дорога идёт всё время в гору, местами возле таких глубоких обрывов, что ранее ездить было опасно, но теперь, благодаря заботливости г. земского начальника 1-го уч. орского уезда, везде сделаны перилы. Там и сям встречаются башкирские и русские деревни. В с. Бердяш есть школа и церковь, в которой священником чувашин, житель этой же деревни и, как после передавали, человек хороший. Вся дорога пролегает по замечательно живописным местам, от которых глазу трудно оторваться, но глядя на толстые пни, стоящие у дороги, невольно рождается вопрос: чем вызвана была необходимость сгубить эти вековые гиганты? Зачем было допущено истребление таких дорогих богатств края, для которых нет уже возрождения? Хвойные леса истреблены дотла, а на месте их растёт кривая, изуродованная глубокими снегами лиственная поросль.
Но вот показался и Преображенский завод, принадлежащий г. Охотникову. Он стоит на высоком полугорье, внизу течёт р. Зилаир. Производство меди давно прекращено, здания фабрики разрушены. Южная часть селения окаймлена крутыми, отвесными скалами, с кой-где поросшими соснами, внизу этих скал извивается быстрый и чистый Зилаир – вид очаровательный.
Днём климат умеренный, но вечера и ночи сыры и холодны, так что даже среди лета по вечерам приходится прибегать к тёплой одежде. В заводе есть церковь, довольно значительный базар с постоянными лавками, много хороших купеческих домов. Есть больница, которая помещается в собственном доме, приобретённом в 1895 г. Вообще это большое село отличается хорошими постройками. В Преображенском, кроме администрации экономии, живёт врач, становой пристав, акцизный сборщик, а летом приезжают на отдых жители Оренбурга.
Завод этот был основан первым пионером горнозаводского дела г. Твердышевым; потом переходил из рук в руки и за весьма недорогую цену приобретён г. Охотниковым. В заводе этом много опустелых домов, прежние обитатели которых, с прекращением заводских работ и вследствие плохого урожая хлеба, перешли на башкирские земли. Хлеб в окрестностях Преображенского завода родится плохо, не успевая вызревать – от ранних морозов. В заводе этом была, как известно, стоянка Пугачёва и его буйной и разноплеменной шайки, к которой присоединилось много заводских крестьян.
Из завода мы поехали в д. Юлук. Проезжая казачьим зилаирским лесом, мы были удивлены, за что он носит в народе громкое название «бора» (официально, он называется лесной зилаирской дачей), когда в нём нет почти хвойного леса, а преобладает берёза, и в некоторой части леса – корявая, покрытая лишаями.
Д. Юлук заселена башкирцами и припущенниками татарами, последние сеют много пшеницы, занимаются торговлею. В ноябре там бывает ежегодно двухнедельная ярмарка, на которую пригоняется много лошадей, рогатого скота, привозится сырьё, сало, съезжается много торговцев.
Но ярмарка эта с каждым годом падает, вследствие упадка в Башкирии скотоводства и коневодства. В Юлуке есть хорошие купеческие дома, возле которых ютятся башкирские лачужки без крыш.
Из Юлука мы перебрались в д. Иткуловку. Это обыкновенная башкирская деревня с мечетью и волостным правлением 1-й Бурзянской волости, в которой «золотокопы» и «лесорубы» обделывают свои выгодные, но не совсем опрятные дела, разоряя башкирцев и расплачиваясь с ними гнилым ситцем, тухлой бараниной и спитым негодным чаем. В близких и далёких окрестностях этой деревни лежат золотоносные площади, все уже находящиеся в когтях алчных ястребов, которые окортомили их за бесценок на долгие сроки.
Вот и дер. Серменева, расположенная на правом берегу р. Белой, в красивой местности, с обширными поёмными лугами, прилегающими к реке; горизонт сжат, но, опоясанный Уральскими горами, покрытыми мелким лиственным лесом, очень живописен. В нескольких стах саженях от селения, весной, пробегают баржи, нагруженные железом, которые везут на Нижегородскую ярмарку. В Серменевой есть лесная пристань и волостное правление – тамьяно-тангауровское. Жители этого селения отличаются грубостью, пьянством и буйством.
Вот наконец мы выбрались на бывший коммерческий тракт, проложенный инженером П.И. Сергеевым, теперь почти заброшенный, но местами ещё сохранившийся, и добрались до Белорецкого завода, принадлежащего ныне московской К° Вогау. На заводе этом выделывают гвозди, проволоку, резное, брусковое, шинное и т. д. железо. Постройки завода для служащих и мастеровых весьма хороши и отличаются опрятностью и порядком. В заводе живут управляющий, его помощник, инженер, лесничий, земский начальник, становой, церковный причт. Общество живёт дружно и весело, там есть хорошая библиотека, школа, почтово-телеграфная станция. При выезде из завода виднеется большая площадь с бороздами, где недавно началось разведение хвойного леса. Река Белая у Белорецкого завода довольно мелководна, местами встречаются пороги, а потому для подъёма воды устроены плотины, вода из которых, при движении каравана с железом, спускается и ходко несёт нагруженные баржи.
Дорога до Верхнеуральска костоломная, не говоря о крутизне гор, на каждой версте наталкиваешься на огромные каменья, промоины, буреломные деревья. В настоящее время отпущено 40 тыс. земских денег на устройство здесь коммерческого тракта.
Описывать Верхнеуральск не стоит: он, как все захолустные города, скучен – с базарною площадью, с лавочками и залежалым товаром; есть невзрачный сад, порядочная аптека, булочная без булок, несколько каменных домов и ни одной гостиницы с номерами для приезжающих.
Вообще поездка наша была весьма неудачна. Мы ехали в Башкирию, чтобы отдохнуть, подышать горным воздухом, а главное пожить в кочевье и попить кумыз [т.е. кумыс. – М. Роднов] , но ни третьего, ни четвёртого нам не удалось. Кумызу нет, потому что Башкирия обеднела лошадьми, её прежние табуны исчезли, их заменили изнурённые клячи: проехавши два уезда мы встретили только 3 кошемных кибитки, остальные кочевники живут в лубочных шалашах, которые не защищают ни от дождя, ни от солнца. Тяжёлое и удручающее впечатление произвела на нас Башкирия. Куда девались её девственные поля, покрытые серебристым ковылом [ковылём. – М. Роднов], над которыми парил только орёл? Где её дремучие леса, в которых раздавался только рёв зверей? Где её тысячные табуны могучих, выносливых, быстрых коней, добывавших копытами свой корм? Где сам отважный смелый народ, не боявшийся ни вьюг, ни непогод? Где его золотые россыпи? Где всё, что сорок лет назад составляло силу и богатство этого кочующего народа? Всё это в руках неумолимых кулаков, и никогда не вернётся Башкирия.
Публикация подготовлена Михаил. Родновым.
Пояснения к тексту.
Воскресенский кафедральный собор находился на месте, где через тридцать лет после его сноса было построено здание Башдрамтеатра.
Шоссировка – благоустройство дороги, посыпка ее щебнем.
Припущенники – поселившиеся на земле коренного владельца.
Оригинал публикации находится на сайте журнала "Бельские просторы"
Автор: Михаил Роднов
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.