Пришвина узнает каждый по «Кладовой солнца»: в одном селе возле Блудова болота осиротели двое детей, Настя и Митраша...
И появляется такая романтически-символически-реалистическая сказка, где действуют звери, птицы, дети и собака-спасительница, мечтающая о хозяине, и представляется автор таким старичком-лесовичком... Только в душе этого дедушки с белой бородой кипели нешуточные страсти.
Родился Михаил Михайлович Пришвин в 1873 г. в состоятельной купеческой семье, которую едва не дотла разорил игрок-отец, но мать, вышедшая из старообрядцев, сумела и спасти заложенное имение, и дать образование пятерым детям.
Михаил прошёл достаточно типичный путь молодого либерального интеллигента: в гимназии озорничал, конфликтовал с учителем, был исключён, сдавал экстерном, бездетный дядюшка-предприниматель уговаривал унаследовать капиталы и «дело», но Михаил поступил в Рижский политехникум, охотно учился и так же охотно увлёкся социализмом: листовки, споры, перевод запрещённой книги А. Бебеля – в результате арест и год в тюрьме (полгода в одиночке).
Мать настояла – уехал в Германию, получил диплом инженера-землеустроителя. А дальше – поиски места в жизни: работает агрономом, пишет в газетах, собирает фольклор, всерьёз увлекается русским старообрядством, в Первую мировую – фронтовой корреспондент.
В 1917 г. пишет статью о Ленине и большевизме под заголовком «Убивцы!», где заявляет, что никакой всенародной поддержки у большевиков нет, это заговор с целью захватить власть. Арестован, выпущен по просьбам М. Горького.
Уехал из Москвы, работает в деревенской школе, пишет очерки, рассказы, которые никто не печатает. Пытается жить так, чтобы не встречаться с властью и идеологией: пишет о природе, об охоте, о животных. Написанную повесть «Мирская чаша» решается послать Троцкому, тот отвечает: «Признаю за вещью крупные художественные достоинства, но с политической точки зрения она сплошь контрреволюционна».
В годы войны Пришвин помогает интернату, где разместили детей, вывезенных их Ленинграда, фотографирует семьи колхозников – карточки посылают на фронт мужьям.
И ведёт дневник, которому поверяет все свои мысли – душа не принимает происходящего, а выхода нет!
Понимаю, что сейчас накинутся любители обличений: «Льёт воду на мельницу классовых врагов! Страна ему всё дала!» Ничего ему не дали – единственное, не арестовали. Всё остальное добывал трудом.
А дневниковые записи трагичны:
Апрель 1929-го – «В общественной жизни готовимся к серьезному посту <…> Кончилась «передышка» Ленина. Начинается сталинское наступление».
Май – «Лева рассказывал, что в Университете висит ящик, в который каждый студент приглашается опустить на «другого донос».
Октябрь – «Не остается никакого сомнения в том, что мы быстро идем к состоянию 18–19 гг., что очень скоро придется совершенно прекратить писание, рассчитывать только на свою корову и паек».
Ноябрь – «Мир в своей истории видел всякого рода грабежи, но таких, чтобы всякий трудящийся человек был ограблен в пользу бездельнической «бедности» и бюрократии под словами «кто не работает…», противно думать об этом…»
Декабрь – «глазами Москвы – «нет и не было в мире переворота грандиозней нашего», а глазами «Сергиева посада»: «нет и не было в мире большего унижения человека».
Январь 1930-го – «…одолел враг, и все полетело: по всей стране идет теперь уничтожение культурных ценностей, памятников и живых организованных личностей». «Правда, страшно до жути».
Февраль – «Алеша Толстой, предвидя события, устраивается: собирается ехать в колхозы, берет квартиру в коллективе и т. п. Вслед за ним и Шишков. Замятин дергается… Петров-Водкин болеет…»; «Классовый подход к умирающим (в больнице выбрасывают трех больных «разъясненных лишенцами). Каждый день нарастает народный стон».
Март – «Поражает наглая ложь».
Май – «Писателям будет предложено своими книгами (написанными) доказать свою полезность Советской власти».
И наконец как выход из положения: «Я накануне решения бежать из литературы в какой-нибудь картофельный трест или же проситься у военного начальства за границу».
Жил в деревне, писал и убирал в стол, благодарил Бога: не только не арестовали, но в 67 лет влюбился, женился на женщине, которая была моложе на 26 лет, стала его добрым ангелом, его берегла и сохранила рукописи.