Что происходило на самом деле в роковые 1914-1917 годы? Ответы на многие подобные вопросы даст книга талантливого публициста, одного из известнейших русских историков XX века, Сергея Петровича Мельгунова (1879–1956 гг.). В своем исследовании он рассказывает о политической обстановке в России накануне Февральской революции 1917 г. Непосредственный свидетель и участник событий, автор анализирует борьбу различных сил на политической арене страны.
Виновники неудачи
Первые военные неудачи повысили нервозность той части русского общества, которая безоговорочно пыталась слиться с правительством в своем патриотическом порыве. Легко было найти виновников поражения. Весь одиум пал на военное министерство. Виноват Сухомлинов, легкомысленно заверивший, что Россия готова к войне. Шовинистический угар еще не прошел, и поэтому так легко было брошено и подхвачено на первых порах обвинение в «измене». Эта «дичь», по выражению Л. Тихомирова, во время войны всегда принимается с доверием. Кого только не обвиняли в измене в дни русско-японской войны! То же было, конечно, и в эпоху мировой войны.
Будем обвинять Сухомлинова в чем угодно, но покончим раз и навсегда с теми несерьезными обвинениями, которые порождала лишь повышенность общественной психики. Сухомлиновское дело уже в революционную эпоху было поставлено на общественный суд. Конечно, обвинение в «измене» оказалось пуфом, хотя бывший военный министр ненавистного царистского режима в соответствии с неостывшими еще «революционными» настроениями в августе 1917 г. и был признан виновным в позорном преступлении.
В обвинительном приговоре было сказано, что Сухомлинов сообщал полковнику Мясоедову, «заведомо для него состоявшему агентом Германии», сведения, которые «заведомо для него долженствовали, в видах внешней безопасности России, сохраняться в тайне от иностранного государства». Этим Сухомлинов «заведомо благоприятствовал Германии в ее военных против России операциях». Что однако останется от этой формулировки, если обратить внимание на то, что теперь, по моему мнению, можно считать неоспоримо доказанной не только невинность самого Мясоедова, но и то, что он пал жертвой искупления вины других. На нем в значительной степени отыгрывались, и прежде всего, отыгрывалась Ставка. То же было и в отношении Сухомлинова, на которого, по выражению H. Н. Чебышева — одного из судей, Мясоедов давил тяжелым грузом в обвинительном смысле.
Временами чрезмерно осторожный в силу былой близости своей к великому князю Николаю Николаевичу, генерал Данилов и тот должен скорее согласиться, что Сухомлинов являлся «одною из искупительных жертв за грехи старой России».
Мне нет надобности защищать память Сухомлинова как военного министра. Сухомлинов, по выражению генерала Головина, был «хуже, чем невежественный человек» и проявлял «поразительное легкомыслие». Но так ли уже в действительности виноват Сухомлинов, по крайней мере, в легкомысленных бравадах: «мы готовы»? Что другое мог сказать публично накануне почти неизбежной войны военный министр? Сам Сухомлинов поясняет, что его прославившееся интервью, вызвавшее впоследствии такое негодование, появилось в печати с одобрения царя, который находил, что за границей нашу армию считают, очевидно, еще совсем не боеспособной и потому не находят нужным вообще с Россией церемониться.
«Фанфаронадой», показанным кулаком думали «отрезвить алармистов по ту сторону границы»! Это было, возможно, несколько наивно. Сухомлинов от себя добавляет, что никогда Россия не была так хорошо подготовлена к войне, как в 1914 г. — русская армия была обеспечена на шесть месяцев. Это почти соответствует действительности.
Надо ведь признать, что никто в мире не ожидал, что война может продлиться так долго. Немногие из военных авторитетов — вспоминает генерал Лукомский — допускали, что война затянется больше года. Также рассуждали наши экономисты. Припомните научно обоснованные статьи А. А. Чупрова в «Русских ведомостях». Иначе ли думали политические деятели? «Все решительно говорили, — рассказывает Шидловский, — что больше 3–4 месяцев война продлиться не может. Мы отлично знали, что утвержденная Думой военная программа еще не существовала... но нас это ничуть не смущало, и мы горели в то время огнем так же, как и все другие». Родзянко в показании Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства ссылается на мнение лидера партии народной свободы, который «был убежден, что война будет продолжаться 8 месяцев». А вот голос из среды «левых» — Станкевича: Германская опасность представлялась ему «крайне незначительной», и он ожидал, что после выступления Англии « в пару недель война закончится». Поэтому, исходя из «принципиального пацифизма», Станкевич заявлял о «необходимости соблюдать духовный нейтралитет в борьбе» — «остаться самому в стороне». Даже в 1915 г. — свидетельствовал граф Игнатьев в показаниях перед Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства — осталось убеждение, что война скоро кончится. Очевидно, такое убеждение нельзя отнести только к числу «оговорок», как утверждал во время сухомлиновского процесса В. П. Носович.
Мало того, до объявления войны никто не ожидал ее, хотя была она почти на носу. Гиппиус правильно записывает в дневнике: «Ожидала всего, только не войны!» Милюков с ироническим скепсисом относился к прогнозам Маклакова. Легко отвергались опасения Керенского, что принятие думской «малой» военной программы, с ассигнованием двух миллиардов на реорганизацию армии, может повлечь войну.
Члены Государственной думы в «самом беззаботном и спокойном настроении» разъезжались по домам в конце июня, хотя после июньского негласного совещания чинов военного министерства с членами Думы для С. П. Мансырева было очевидно, что дело идет не о нормальном улучшении армии, а о готовности к могущей разразиться в ближайшем будущем в ойне. Убежден был в июне и Шингарев в том, что не миновать войны (показания в Следственной комиссии).
Обвинять только правительство в том, что оно преступно не подготовило страну к мировой войне, как это делал, например, А. И. Гучков в августовском московском Государственном совещании 1917 г., было бы возможно в том случае, если можно было бы доказать, что сама власть провоцировала войну. Я не могу рассматривать всю сложную конъюнктуру, приведшую к кровавому столкновению. Ограничусь поэтому ссылкой лишь на «поденную запись» министерства иностранных дел за 17 июля. Из нее мы узнаем, что будущий «изменник» Сухомлинов тщетно умолял царя согласиться на общую мобилизацию ввиду неизбежности войны и опасности для России оказаться неготовой. И только под влиянием настояний Сазонова Николай II согласился на принятие означенной меры...
«Многое в этой войне вышло из предела человеческого разумения» — утверждала записка военно-морской комиссии в августе 1915 г. И, конечно, причины военных неудач были сложнее, нежели злая воля отдельных людей. В чем главным образом обвиняет наш авторитетный военный историк Сухомлинова? Я имею в виду генерала Головина. Пожалуй, в том, что Россия оказалась связанной «легкомысленно» данным Сухомлиновым обязательством перед союзниками.
Но это обвинение уже иного порядка и гораздо более сложное, так как переносит вопрос в плоскость общей оценки плана военных действий и стратегических ошибок, в которых могли быть повинны многие.