90 лет назад, 16 июля 1933 года, началась героическая экспедиция под руководством Отто Шмидта. Поход на «Челюскине», зимовку во льдах и знаменитое спасение полярников впоследствии стали с гордостью называть «эпопеей».
Это произошло спустя всего лишь полтора десятка лет после первой революционной зимы с ее блоковскими метелями и метаниями, после страшного, жестокого периода отечественной истории, характерного, по словам Есенина, тем, что «хлестнула дерзко за предел нас отравившая свобода». Страна жила и развивалась в крайне суровых условиях. Газеты постоянно напоминали о классовой борьбе, которая, мол, должна год от года обостряться. Но в то же время пробивалась, как сильный росток, и другая тенденция эпохи: людям требовалась сказка, романтика. Подобные запросы были увязаны в массовом сознании то с парившими над Россией рукотворными чудо-птицами — самолетами, то с покорением необитаемого края за полярным кругом, опасными плаваниями среди льдов.
В 1932 году экспедиция под руководством Отто Юльевича на ледокольном пароходе «Александр Сибиряков» сумела пройти за одну навигацию из Белого моря в Баренцево, доказав возможность сквозного плавания по Северному морскому пути. На этот раз исследователь взялся за еще более трудную задачу.
ОБЫКНОВЕННЫЙ ПАРОХОД
В 1933 году Отто Юльевич решил доказать, что вдоль северных границ СССР можно пройти на обычном пароходе с мощной силовой установкой, отказывался даже от ледокольного сопровождения. Полярника упрекали в авантюризме, безрассудстве, но академик верил в свою звезду. К тому времени в его послужном списке значились покорение Земли Франца Иосифа и путешествие на «Сибирякове» (за тем плаванием следил весь мир).
16 июля 1933 года на борт «Челюскина» поднялись 111 человек: экипаж, научные работники, журналисты, смена зимовщиков и строителей для острова Врангеля. Их провожал весь Ленинград. Отто Юльевич принял на борт продукты питания на два года и — стремясь продемонстрировать всем важность и нужность транспортной артерии за полярным кругом — большой груз (3,5 тыс. т) угля. А чтобы экипаж мог питаться свежим мясом, на судно доставили 26 коров и 4 поросенка. А еще — оборудование для новой станции, которую должны были построить на острове Врангеля, и гидросамолет отечественного производства.
Шмидту снова везло. Первые льды пароход встретил в Карском море и миновал их почти без проблем. 1 сентября полярники аплодировали себе: они достигли мыса Челюскин. На первых порах не остановили и сплошные льды Чукотского моря. Однако Воронин не перестал тревожиться, понимая, что главные испытания были впереди. К тому времени он уже являлся капитаном судна — вместо сошедшего в Мурманске Биезайса... Повидавший виды мореход опасался не зря: 23 сентября многолетние глыбы сковали пароход, и тот, потеряв управление, стал дрейфовать вместе с ними. Пять недель дрейфа оказались на редкость удачными: течение несло героев к Берингову проливу.
В ноябре 1933-го «Челюскин» отнесло далеко во льды, и никакие ледоколы уже помочь ему были не способны. Предстояла арктическая зимовка. Сдавленное глыбами судно получило несколько роковых повреждений и в любой момент могло пойти ко дну. На палубе все было готово для спешной эвакуации.
ЛАГЕРЬ ОТТО ШМИДТА
Эти люди не собирались «выживать», они отстраивались, изучали местную природу, проводили эксперименты, выпускали стенгазету «Не сдадимся!», где было много карикатур и прочего юмора, сочиняли и распевали частушки. Шмидт организовал на льдине кружок, читал желающим лекции по диалектическому материализму и математике. Другие ученые, последовав этому примеру, повышали образовательный уровень полярников. Свои вахты несли врачи. Имелся у зимовщиков и патефон с пластинками. В общем, известный всему миру лагерь жил, а не существовал. Сам академик держался невозмутимо, вел себя так, будто никакой катастрофы не случилось, а его сотрудники просто-напросто проводят в необычных условиях научный эксперимент. Тем временем на душе у Шмидта было неспокойно, он задавался вопросом: как отнесутся к ЧП в Москве, не объявят ли его врагом народа или как минимум прожектером-вредителем? Но в Кремле решили представить ситуацию как победу несгибаемого духа советских людей. Кренкель получил весточку от всего Политбюро: «С восхищением следим за вашей героической борьбой». Стало ясно, что за потерю «Челюскина» руководителя экспедиции не накажут. О его товарищах пресса регулярно сообщала как о героях без страха и упрека.
Еды оставалось на два месяца, и уже приходилось экономить каждую галету. Люди привыкли пить солоноватый напиток из растопленного льда. Печник Михаил Березин вспоминал: «Наш рацион был не слишком обильный: утром — чай, в полдень — обед из одного блюда — консервный суп или каша, вечером — ужин и опять чай, который грели сами в палатках. Старостам палаток выдавался сухой паек, на три дня — банка сгущенного молока, каждому четвертому — поочередно — банка рыбных консервов, затем — немного сахару, конфеты, галеты, иногда сыр, свинина. Раздавали муку, из которой пекли на примусах лепешки. Потом, когда в железной бочке оборудовали «хлебозавод» очень хитрого устройства, — стали печь лепешки на весь коллектив». В общем, несмотря на лишения, держались челюскинцы стойко.
Самым радостным днем для них стало 5 марта 1934 года, когда летчик Анатолий Ляпидевский нашел лагерь и, покружив над ним, приледнился. Первыми на Большую землю взял с собой женщин и детей. Тем не менее все уже поняли: спасение пришло. 13 апреля пилоты Михаил Водопьянов, Николай Каманин и Василий Молоков прилетели сюда в последний раз, чтобы доставить на материк последних челюскинцев: заместителя Шмидта Алексея Боброва, радистов Кренкеля и Серафима Иванова, боцмана Анатолия Загорского, моториста Погосова и, само собой, капитана Воронина. Забрали со льдины и восемь собак, помогавших людям в течение всего периода дрейфа. Лагерь опустел, а вскоре бесследно растворился в Северном океане. Так завершилась самая, пожалуй, эффектная и эффективная спасательная операция в истории: никто не погиб, благополучно вызволили всех. В живых остались и летчики, совершившие десятки опаснейших слепых полетов надо льдами. Использованная ими техника сегодня кажется почти первобытной.