1918. Июль, 21
Части Красной Армии подавили левоэсеровский мятеж в Ярославле.
Город пал. Началась расправа над восставшими. Пленных подвергали жесточайшим пыткам. Впервые чекисты применили здесь «пробковые камеры», в которых, когда повышалась температура, у человека кровь начинала идти изо всех пор тела. Спастись удалось немногим. Бежал в Казань Борис Савинков. Он взял в руки винтовку и вступил рядовым добровольцем в отряды Каппеля.
[Коняев Н. М. Русский хронограф. От Николая II до И. В. Сталина. 1894–1953 / Н. М. Коняев — «Центрполиграф», 2014.]
1938. Июль, 21
Директива НКВД об ускорении рассмотрения дел арестованных в целях разгрузки тюрем и скорейшего вывоза заключенных в лагеря.
[«30 октября» (2007. № 74. С. 1, 3–7).]
1941. Июль, 21
Из Ленинградской тюрьмы «Кресты» сначала в Казань, а потом в Томск отправлен этап заключенных из числа специалистов-конструкторов, работников секретного Особого технического бюро ОТБ(ОКБ)-172 – УНКВД по Ленинградской области, учрежденного в 1938 с целью использования заключенных специалистов для выполнения специальных конструкторских работ оборонного значения, главным образом, для разработки проектов новых артиллерийских систем и модернизации систем, состоящих на вооружении флота и береговой охраны.
В Томске к ноябрю 1941 для приема заключенных ученых в бывшем особняке купца Родюкова (ул. Войкова, 8) была устроена спецтюрьма («шарашка»). В 1941–1942 здесь на положении спецзаключенных содержалось около 80 человек, занимавшихся разработкой новых видов артиллерийского оружия. Из-за поспешной эвакуации и неорганизованности переездов многое из имущества ОКБ было растеряно, и в Томске бюро начало работать только в конце ноября 1941.
Научными руководителями ОКБ-172 в Томске были заключенные профессор Виктор Робертович Бурсиан (1886–1945), известный российский физик-теоретик, основоположник русской геофизики, перед арестом в 1936 директор НИФИ при ЛГУ, и находившийся в заключении с 1938 профессор Евгений Александрович Беркалов (1878–1952), доктор технических наук, в прошлом царский генерал-лейтенант, крупный специалист и изобретатель по сверхдальнобойной стрельбе, автор ряда научных работ по баллистике.
В спецбюро в Томске профессор Бурсиан был специалистом по всем видам расчетов от баллистики до механики, необходимых при проектировании артиллерийского вооружения, погиб в тюрьме в 1945. Профессор Беркалов руководил разработкой аванпроектов.
В Томске ОТБ-ОКБ-172 находилось около года. Летом 1942 оно было переведено в Молотов (Пермь), в конце войны вновь переведено в «Кресты».
Из воспоминаний Владимира Померанцера «По царским и сталинским тюрьмам»:
— Эта спецтюрьма отличалась особым порядком содержания арестантов. Тюрьма, в которую мы попали, представляла собой секретное конструкторское бюро, разрабатывающее артиллерийское оружие. Арестантские пайки в спецтюрьмах были сказочно богаты даже для высокооплачиваемого специалиста мирного времени, а про военное и говорить не приходится. Для поощрения и поддержания субординации среди арестантов вводились дифференцированные «столы» в нисходящем порядке первый, второй, третий и четвертый. Но были и сверхпервые столы, нулевые. Спецарестанты, удостоенные нулевого стола, получали право заказывать меню по своему желанию.
Условия содержания в спецтюрьмах были несравненно лучше любой тюрьмы общего назначения. Как правило, арестанты размещались в больших светлых камерах, на железных койках с матрацем, набитым мочалом, с перовой подушкой, простыней и байковым одеялом.
В камерах помещалось 20–30 человек; для высококвалифицированных заключенных выделялись небольшие камеры на 5–10 человек. В камерах соблюдалась чистота силами уборщиков из уголовных арестантов. Скученности в камерах не наблюдалось, — в них арестанты только ночевали. Большую часть суток арестанты проводили в рабочих помещениях. Даже после окончания рабочего дня в 8 часов, а и иногда и в 11 часов вечера арестанты старались оставаться в рабочих помещениях до их закрытия и опечатывания.
Условия работы были нормальными. Даже чрезмерная продолжительность рабочего дня по 10–12 часов воспринималась без протеста. Работа, особенно по своей специальности или близкая к ней, была спасительным средством. Была хорошая библиотека. Такого рода библиотеки составлялись большей частью из конфискованных книг осужденных. Библиотеки систематически пополнялись обширной текущей отечественной и зарубежной литературой и периодикой.
Спецтюрьмы отличались от общих тюрем особыми порядками тюремного надзора. В общих тюрьмах арестанты полностью находились в ведении тюремного надзора, в спецтюрьмах был двойной надзор: над работой заключенных и над их поведением и бытом после работы.
С приходом на рабочее место заключенный становился в подчинение бригадиров, руководителей групп, начальников отделов и начальника бюро. Бригадиры и начальники групп, как правило, назначались из среды заключенных, начальниками отделов являлись офицеры госбезопасности с инженерным образованием. Общий порядок в рабочих залах наблюдали тюремные надзиратели, они становились полновластными начальниками над заключенными после окончания работ бюро. Во время нахождения заключенных в бюро тюремные наблюдатели не имели права вмешиваться в распорядок работы и тем более в существо самой работы заключенного.
Бюро, в котором мы оказались, было эвакуировано из Ленинграда в начале войны сначала в Казань, а потом в Томск. До войны оно было очень большим по составу, но перед эвакуацией произвели генеральную чистку, оставив только высококвалифицированных специалистов с минимумом вспомогательных работников, а остальных разослали по лагерям. Из-за поспешной эвакуации и неорганизованности переездов многое из имущества было растеряно, и в Томске бюро только в конце ноября, дней за десять до нашего появления, начало работать. Все прежние задания были приостановлены, и руководители из самих арестантов начали в порядке личной инициативы разрабатывать так называемые аванпроекты, или эскизные проекты.
Мы с Иллиминским получили нужные чертежные инструменты, кое-какие справочники и расположились работать в той же камере, где и жили — так распорядилось тюремное начальство.
По установившимся традициям в спецбюро никто из заключенных не интересовался нашими разработками. Но когда у нас возникала необходимость в консультации, то нам ее охотно давали. Два человека были полностью осведомлены о наших предложениях: профессор Бурсиан, руководивший всеми расчетными работами в бюро, и генерал (бывший, конечно генерал) Беркалов, руководивший разработкой аван-проектов.
Бурсиан, один из основоположников русской геофизики, долгие годы томился в тюрьме, да и умер в ней после окончания войны. В спецбюро Бурсиан стал специалистом по всем видам расчетов от баллистики до механики, необходимых при проектировании артиллерийского вооружения. Высокий, худой, слегка сутулый старик с продолговатым морщинистым лицом, отвислыми щеками, высоким лбом, близорукими бегающими маленькими глазками, редеющими седыми волосами на голове, глуховатый, с походкой мелкими шажками, всегда устремленный вперед. При разговоре он не смотрел на собеседника, устремив взгляд куда-то вдаль, слушал, приложив к уху трубочкой ладонь и собрав губы сердечком. С чрезвычайной немецкой аккуратностью во всем, вежливый и трусливый, Бурсиан относился к нам с любопытством, но без благожелательности. Он выслушивал наши вопросы, тотчас обстоятельно отвечал на них, но не проявлял готовности помочь в разработке наших предложений по существу.
Беркалов — небольшого роста, худощавый, но не худой, с отличной выправкой старик. «Самый молодой генерал царской армии» — так обычно его начинали рекомендовать новым «окабешникам». Беркалов был крупным специалистом и изобретателем по сверхдальнобойной стрельбе. В разговоре он, слегка улыбаясь, бесцеремонно разглядывал своего собеседника. Казалось, он говорил: «Ну, ладно, ладно, знаем мы все эти штучки-дрючки, а ты по существу расскажи о себе, что ты за человек. Что? Уже ссучился? Или еще нет?»
Когда мы с Иллиминским приходили к нему за консультацией, он, прежде всего, угощал хорошими папиросами, потом расспрашивал о наших дотюремных специальностях и только уж после трехкратной попытки изложить ему наши предложения, он, доброжелательно посмеиваясь, говорил: «Ну, ну, что это вы предлагаете? Дальномер? Очень хорошо. Даже если он ничего не будет мерить, то все равно будет все очень хорошо. Главное — не вещь, а идея, стремление, живой огонек в душе, а все остальное приложится, так, кажется, Толстой говорил. Нет? Ну, все равно, я так говорю».
Через месяц мы закончили наш проект-схему. Побеседовали о проекте с Бурсианом и с Беркаловым. Первый написал неопределенную положительную рецензию, второй кратко изложил свое мнение о желательности продолжать разработку идей автора.
На наши вопросы к авторитетным окабешникам — к тюремному начальству мы не смели обращаться — что будут делать с нашими предложениями и с нами, мы получали довольно согласованные ответы: предложения отправят в «вышестоящие» инстанции для заключения, а наша судьба в руках Всевышнего: может, оставят при бюро, а может быть, и «спишут». А пока нам рекомендовали испытать свои силы в различных видах конструкторских работ. Иллиминский — отличный конструктор и рисовальщик, начал помогать в разработке одного аван-проекта. А я не конструктор, и в качестве конструктора не мог быть использован. Но у меня были кое-какие вычислительные способности, и я нашел себе место в расчетном отделе Бурсиана.
В военное время продолжительность работы в бюро, не считая перерывов на принятие пищи, составляла 11 часов. После окончания войны рабочий день стал девятичасовым. По воскресеньям, как правило, работы в бюро не было. Вот этими воскресениями и временем ежедневных прогулок — утром, в обед и вечером — пользовались арестанты для своих личных занятий мастерством или умствованиями.
Трудовая дисциплина поддерживалась тюремными надзирателями, следившими за распорядком дня, а внутри бюро — офицерами госбезопасности и системой начальников из арестантов. Каждый отдел состоял из групп, последние разбивались на бригады.
Подобные бюро — спецтюрьмы, именовавшиеся особыми конструкторскими или особыми техническими бюро, управлялись особым отделом НКВД или МВД. Каждому бюро назначался производственный план, который развертывался по отделам, группам и бригадам. Словом, по производственной деятельности эти бюро по форме ничем не отличались от таких же бюро в промышленности или военном ведомстве…»
Источники и литература:
- Людмила Николаевна Приль. Архивная находка: «Шарашка» в Томске!Центр документации новейшей истории Томской области.
- Владимир Померанцев. По царским и сталинским тюрьмам. Отрывок из воспоминаний.
- Крук Н.С. История ОКБ-172. Дополнение // «Вестник «Мемориала»]
- Бурсиан Э. В. Виктор Робертович Бурсиан (1886–1945) // Успехи физических наук. — 1988. — Т. 155, вып. 6. — С. 317–321.
- Беркалов Евгений Александрович. История в документах. Центр документации новейшей истории.