Когда-то был такой журнал "Солдат удачи". Он пользовался заслуженной популярностью среди служивых людей. Там не было политики и красивых лозунгов, там была правда жизни от обычных людей - специалистов и ветеранов боевых действий. Я тоже периодически печатался в этом журнале в рубрике "Школа боевого опыта". Но однажды написал статью о том, как погибают на войне.... Прошло более двадцати двух лет с тех пор. И я решил снова представить эту статью людям, но немного с другого ракурса. Одним из главных действующих лиц того рассказа был мой старший товарищ полковник Дьяченко Валерий Анатольевич.
За прошедшие годы "успели мы немного постареть. Кто был в боях - тому беда знакома". Но душа, верность долгу и отзывчивость к чужой беде не старятся. Второй год Валерий Анатольевич трудится на общественных началах в госпитале Бурденко. Именно так, полковник в отставке кавалер двух орденов Мужества, ордена за Военные заслуги, дважды раненый Валерий Анатольевич Дьяченко снова в строю!
Что и сколько сделано - не передать. Многие раненые бойцы наверное даже не старались запомнить как его зовут, им было тяжело и не до этого. А посмотрев на фото - вспомнят и скажут: Да, это он нам помогал на самом первом этапе после ранений!
Я могу смело сказать, что этот человек посвятил всю свою жизнь служению Родине и простым людям. Валерий Анатольевич, спасибо!
Было прекрасное безоблачное утро. Ничто не предвещало беды, однако чувство беспокойства присутствовало, но я его упорно в себе давил, списывая на то, что это беспокойство от прошлого неудачного выхода в горы, когда от взрыва мины погиб лейтенант, а четверо бойцов были ранены. «Все должно быть хорошо», - успокаивал я себя и чтобы заглушить беспокойство, еще раз проверил готовность и снаряжение групп, уходящих в горы. Бойцы и командиры, в основном не смотря на молодость люди опытные, на лицах – сосредоточенность и суровость, минимум разговоров. Почему-то мне врезалось в память, как вышел из палатки Даниил, командир отделения. Этот молодой симпатичный парень всегда был немногословен, но собран и внимателен. А вот сейчас он был какой-то отрешенный. Возможно, человек все же чувствует близкую гибель, но что-то изменить уже не в силах. Он мог отказаться в тот день идти на задание, но как бы он смотрел в глаза своим ребятам, если бы они посчитали его трусом. Даниил был не из тех.
Я познакомился с Даниилом в конце мая, когда прибыл для действий с их группой. Скромный и воспитанный младший сержант Даниил Покутнев сразу мне приглянулся, так как не смотря на юный возраст парень был смышленый и порядочный. Он старался впитывать в себя все то, что я, как более старший человек, давал им для непосредственной боевой работы в горах. Я знал, что Данила-мастер (как называли его близкие друзья) собирался осенью поступать на курсы младших лейтенантов пограничных войск, и одобрил его решение, хотя профессия военного в целом и офицера в частности давно уже перестала быть престижной и привлекательной.
Вышли на вертолетную площадку. Пришло четыре Ми-8, сегодня уж точно на нашу долю найдется «вертушка». Диспетчер определил, какой вертолет будет работать с нами, мы переговорили с летчиками и ждем команды «Вперед».
Села еще одна «вертушка». Из нее к всеобщей радости вышли двое наших ребят, получивших пару недель назад осколочные ранения на все той же злополучной мине. Все бросились к ребятам, но Юра, получивший осколок в плечо, сердито крикнул: «Только осторожно! Все еще болит». В госпитале ему сделали операцию, осколок, прошив лопатку и легкое, полтора сантиметра не дошел навылет.
И вновь перед глазами Данила. Он искренне рад появлению ребят и тому, что дела у них идут на поправку. Да и к тому же тогда, при подрыве, получилось так, что прапорщик Юра собой закрыл Данилу. Данила не пострадал, он быстро рвал зубами индивидуальные перевязочные пакеты, оказывал помощь ребятам, тащил на себе с горы до вертолетной площадки раненого бойца. Пока ждали вертушку, несколько раз делали раненым перевязки. Данила растирал окоченевшую раненую руку своему другу. Глядя на него, я подумал: «Этот парень надежный, он о себе думает меньше, чем о товарищах». Последующие события утвердили меня в этом мнении. Мы пять дней сидели в горах под дождем и снегом с сухпайками на двое суток, но никто не ныл. Все были суровы и молчаливы. Мы не знали, как там наши раненые ребята. А хуже нет оставаться в неведении.
На площадку приехал командир пограничного отряда со свитой. Почему-то ему приглянулся именно наш вертолет, хотя этот экипаж предварительно летал на разведполет по нашей задаче, площадку высадки знал. Но командир есть командир. За время работы в погранотряде я уже привык, что его командование относится к нам, прикомандированным «сухопутчикам», как к обузе, а к выполнению возложенных на нас задач – наплевательски, хотя именно от выполнения этих задач часто зависела жизнь многих наших солдат, независимо форму какого министерства или ведомства они носят.
Ну, на другом вертолете, так на другом. Точка карандашом на карте – и на взлет. И только когда мы высыпались из вертушки и посмотрели ей вслед, я понял, что выбросили нас не туда, всего то лишь на каких-то 3 – 4 километра ошиблись вертолетчики. В горах это расстояние можно идти сутки, а можно и вообще не дойти, смотря какие горы. Пока ориентировались, ставили задачи бойцам – рокот винтов. Садится вертушка, из нее выпрыгивает полковник Дьяченко, «сухопутчик», мой коллега и старший товарищ. Не удивляйтесь и полковники ходят в горы.
- Зачем Вы прилетели?
- Вертолетчики ошиблись и выбросили вас не там, где нужно. У тебя нет формуляров минных полей этого района, у меня – есть, к тому же мне эти места знакомы…
Что же, старшим виднее. Пошли. Чтобы не давать крюк в несколько километров для выхода в запланированный район, решили пойти напрямик. Для этого с высоты 2900 метров пришлось съезжать на «пятой точке» до 2500. На это ушло около двух часов. Это кажется ерунда, а вы попробуйте спуститься с высоты Останкинской телебашни при уклоне 30 – 50 градусов, а иногда и с отвесных скал.
Вышли к кошаре. Примерно месяц здесь никого не было. Однако следы пребывания боевиков остались: банки из-под консервов, надписи на камнях, датированные прошлым и нынешним годом. Запомнилась одна: «Народы Кавказа созданы для войны». Для войны за что и ради чего? Зачем нужно умирать молодым парням Кавказа и России?
Мы отработали по минированию этой площадки, чтобы неповадно было бегать через границу туда-сюда тем, кто "создан для войны". Нужно идти дальше. Определили порядок следования и дистанцию между бойцами, пошли. Отойдя от кошары метров 500 вдоль реки, сделали привал. Отдохнули минут 10 и снова в путь. Что-то бойцы приуныли, пришлось немного подбодрить.
Я иду третьим. Идем по козьей тропе вдоль реки. Но что-то настораживает, мне кажется, что до нас здесь кто-то ходил. Стараюсь ступать след в след впереди идущему бойцу, в основном смотрю на тропу, хотя опасность здесь может подстерегать откуда угодно. Хотя и кажется, что ты готов к этим опасностям, однако все случается всегда неожиданно. Взрыв! Он «расцвел» перед моими глазами черным дымом и столбом земли. Несколько секунд был в оцепенении и шоке. Тех, кто шел впереди я не видел. Первая и глупая мысль «А почему меня не задело? Значит фугас». Я услышал, как кто-то скатывается вниз к пропасти и закричал: «Данила, где ты? Что случилось? Где Дьяченко?» В ответ только тишина. Я подумал, что подорвался шедший впереди полковник, но и Данилу зацепило взрывом. Метрах в двадцати от меня вниз по склону раздались стоны. «Санинструктор, со мной, остальные на месте!» крикнул я и начал спускаться вниз, откуда исходили стоны, и увидел, что лежит Данила. Картина предстала жуткая. Левая нога у парня была оторвана выше колена, на правой ткани были выбиты до колена, кость перебита, стопа болталась на коже. Он был жив и в сознании, лежал ничком и стонал. Все те двадцать метров, что он катился вниз, были отмечены кровью. Еще метров пять - и Данила упал бы в пропасть, небольшой карниз его остановил.
Откуда-то из кустов матерясь и что-то крича вынырнул полковник, он был контужен. «Вы меня слышите?» - спросил я. «Плохо. Что с парнем?». Я скрестил руки над головой, хотя в тот момент даже и представить себе не мог, что Данила может умереть. Мы с санинструктором вкололи ему два противошоковых препарата, наложили три жгута и бинты. Остальные бойцы сделали из палок носилки и передали нам. Данила лежал ничком и все время меня спрашивал: «Ноги целы?». Мне оставалось только врать ему и успокаивать: «Данила, целы. Потерпи, брат. Мы тебя сейчас вытащим отсюда, вызовем «вертушку», а в госпитале с тобой врачи сделают все что надо».
- А что это было?
- Данила, духи фугас поставили, ты на него наступил.
- Я ног не чувствую. Точно ноги целы?
- Целы, Данила, целы. Терпи, родной.
Нужно было срочно вызывать вертолет. Найти в горах малочисленную группу и вдобавок посадить вертолет на какой-нибудь малопригодной для этого площадке – дело для вертолетчиков сложное. Принимаем решение: часть группы с полковником во главе выходят на вертолетную площадку, вызывают вертолет, наводят вертушку на нас. Я с остальными бойцами выносим Данилу к кошаре (больше подходящего места для посадки вертолета нет) и ждем. Так и сделали. Полковник ушел, когда мы все еще оказывали помощь Даниле. Когда мы укладывали его на носилки, он увидел, что стало с его ногами и закричал: «Мужики, застрелите меня, я не хочу жить калекой, застрелите меня мужики!». В этот момент я сам готов был застрелиться.
Уклон был довольно крутой. Мы вчетвером выносили Данилу на тропу. Цепляясь руками за деревья, на «И р-р-раз» мы поднимали носилки к тропе. Каждое наше движение приносило парню неимоверную физическую боль, а нам – боль моральную. Я увидел, что он начал закрывать глаза. По наивности я думал, что это начали действовать противошоковые препараты. Я до конца верил, что мы его вынесем и он останется жив. Но как только мы вынесли его на тропу, он умер. Перед смертью ребята спросили, есть ли у него в разгрузке граната, так как после взрыва могла выдернуться чека и произойти взрыв. Он приоткрыл глаза и сказал: «Одна», после чего умер.
Я сидел над телом бойца. В этот момент мне показалось, что сама по себе смерть не страшна, страшно то, что жизнь людей, оставшихся в живых, разделилась на жизнь до взрыва и жизнь после. «Данила, как же я скажу о тебе твоей матери?».
Я встал, посмотрел на бойцов. В их глазах боль утраты и растерянность: что дальше? «Выносим Данилу к кошаре и ждем «вертушку». Вперед» - сказал я. Данилу взяли за разгрузку, чтобы удобнее было нести и пошли. Шли больше часа. Уходя от кошары, мы поставили там мину, чтобы «народам Кавказа» не хотелось больше воевать. Теперь нужно было ее снять. Я оставил бойцов и пошел к мине. Снимать ее было нельзя, нужно было уничтожить. Я уложил радом с миной тротиловую шашку и отошел к бойцам. Даже когда ждешь взрыв, все равно голова вжимается в плечи, как только он прозвучит. Так и сейчас. Но через секунду после первого – еще один. Что это было? Когда я осмотрел место взрыва, оказалось, что стоял там рядышком еще один точно такой же фугас, на котором подорвался Данила, не дошел я до него два шага.
Площадка для посадки вертолета готова. Но теперь, когда Даниила уже не воскресить, понимаю всю серьезность ошибки, допущенной нами, когда мы решили, часть группы отправить на площадку десантирования. Полковник серьезно контужен, дойдет ли? Где гарантия, что они не выйдут на боевиков или на их фугасы? Беспокойство усилилось еще больше, когда я услышал в паре километров от нас длинную пулеметную очередь. В нашей группе пулеметов не было, до ближайшей заставы – километров 15, так что свои здесь не ходят. Еще через полчаса раздался взрыв мины ОЗМ-72 и беспорядочная стрельба примерно в том же районе, откуда раздалась очередь. В душе поселились самые мрачные опасения. Я приказал бойцам занять круговую оборону. Солнце садилось, становилось прохладно. Вместе с приближением ночи таяли надежды на то, что мы сегодня выберемся из этого проклятого ущелья живыми. После подрыва прошло уже более пяти часов. И вот, наконец спасительный рокот винтов, нас ищут! Сигнальная ракета в небо, дымом обозначили место посадки. Нас заметили! Вертолет заходит на посадку. И здесь начинается методичный обстрел вертолета, бьют одиночными по правому борту. Командир вертолета принял решение не рисковать боевой машиной и уйти из этого района – бог ему судья. Он тоже отвечает за свой экипаж, значит любое его решение – правильное.
Я собрал бойцов и сказал: «Ребята, как это не страшно звучит, но помощи сегодня ждать бесполезно, нужно готовиться к бою. Судя по удалению выстрелов, боевикам часа полтора хода до нашего района. За это время надо хотя бы окопаться, тогда может быть мы и сможем продержаться часов до 5 утра, когда начнут летать вертушки. Вероятнее всего полковник не дошел до площадки десантирования, вы сами слышали, слишком уж много было стрельбы. Но экипаж вертолета нас обнаружил. Нужно продержаться». Бойцы только успели молча приступить к делу, как снова рокот винтов. Вертолет заходил на нас, несмотря на вновь начавшийся обстрел. Командир экипажа рисковал боевой машиной, своей жизнью и жизнью подчиненных, но он шел на посадку, он был готов погибнуть ради спасения других. Я обозначил площадку и показал, где садиться. Вертолет сел на проверенную площадку. Я увидел лицо командира. Это был Валера Катаев, уже второй раз вытаскивавший мою группу после передряг, настоящий ас. Бойцы быстро внесли на борт Данилу, побросали наши вещевые мешки. Когда я заскочил на борт, то увидел полковника. Он очень плохо слышал, заикался, речь была нечленораздельная, но главное – он был жив. И только благодаря его мужеству, стойкости, благодаря тому, что он дошел - оставшаяся в горах группа была эвакуирована.
Смерть в тот день прошла рядом с полковником Дьяченко. Он переступил фугас, установленный боевиками и остановился. Что-то почувствовал. Он присел, сделал знак группе остановиться и начал осматривать место. Но Данила, шедший за ним, вероятно, этого знака не увидел. Он совершил ошибку, видя, что впереди идущий присел, Данила не остановился и подошел вплотную к нему, хотя я постоянно твердил «Держите дистанцию! Будьте внимательны». Недоучил, есть и моя вина в его смерти. Данила левой ногой наступил на замыкатель фугаса, изготовленный из отрезка резинового шланга. По сути он ценой своей жизни спас полковника, получившего сильнейшую контузию, от смерти. А полковник своим беспримерным пятичасовым переходом в горах к площадке десантирования спас оставшуюся группу.
Борт через двадцать минут сел в погранотряде. Через минуту на вертолетку сбежались все. Подошла санитарная «буханка». Даниила переложили на носилки и уложили в санитарку.
Той ночью разошлись по палаткам только под утро. Каждому нашлось дело. Рано утром Даниила умыли, накрыли его тело флагом России и проводили до вертолета, где состоялось прощание. Похоронили Даниила только через 18 дней (так у нас в государстве все «четко» налажено) в его родном городишке Шебекино.
Вернувшись из командировки, я написал его родителям письмо с описанием гибели их сына. К несчастью, именно мне пришлось закрыть глаза геройски погибшему парню, которого они родили, вырастили и воспитали НАСТОЯЩИМ ЧЕЛОВЕКОМ.
А что же наше государство, которое посылает молодых ребят на войну? Через полгода после гибели Даниила его родители получили 4,5 тысячи рублей боевых и все…
За два с половиной месяца, проведенных полковником Дьяченко в госпитале, никто из вышестоящих начальников не нашел времени его посетить. Не зря известную фразу «Родина Вас не забудет» офицеры часто дополняют «…но и не вспомнит».
© Забегаев Сергей Константинович, февраль 2002 года.