Глава 23.
Я с трудом разлепил глаза, все тело было задеревеневшим от долгого лежания на камнях.
-Это сколько же я провалялся и что тут происходит? - Обозревая место возле грота, в котором лежали клинки, спросил я. Сверху был слышен яростный лай нашей новой подружки и злобное шипение Дэя. Пахло еще, как мне показалось, озоном, как после грозы.
Я подпрыгнул как на пружинах: «Да это же Дэй орудует своими молниями, с кем это он так схлестнулся то?» - мой вопрос самому себе повис в воздухе. Послышался характерный звук летящего заряда с потрескиваниями. Раздался хлопок, после которого раздался злобный вой. «По ходу попал, вот только в кого, интересно?» - заковылял я изо всех сил к месту схватки, с двумя обнаженными клинками в руках. От грота шла наверх тропинка. Ноги свело судорогой, и я нутром понимал, что не успеваю. Появилось липкое чувство беды, которое вот-вот совершиться. Яростный лай сменился душераздирающим визгом… и смолк.
-Да чтоб вас! - Я заорал и, невзирая на боль, ринулся наверх. Дэя между камней зажала какая-то здоровая тварь с подпалинами на шкуре. Кот яростно шипел, периодически хлестая себя хвостом по бокам и готов был пойти в рукопашную. Его магия заканчивалась и у него осталось последнее средство: сцепиться с противником когтями и зубами. Она лежала немного в стороне… белая шкурка была залита кровью, на боку большие рваные раны от когтей. Она была мертва. Я громко свистнул, привлекая внимание твари, она обернулась и мерзко, как мне показалось, ухмыльнулась. Высокая, сутулая, четырехпалые руки, с огромными когтями длинной с кухонный нож на каждом из четырех пальцев. Умений махать двумя железками в руках не было никаких, зато была злость, такая, которая заставляет, не взирая ни на что, вцепиться зубами и рвать.
Тварь подходила, концы когтей касались каменистой земли, оставляя на ней глубокие борозды. Ни волнения, ни тряски рук, удары сердца передавались в руки и в клинки: страха не было ни капли.
-Что-то ты медленно идешь, - сказал я вслух и пошел ей навстречу. Она остановилась, не ожидала, видимо, такого поворота.
-От тебя все бегают, да? А я вот-нет, - я поднял руки и согнул их, клинки легли на плечи. Единственный прием, который я знал, не относился к фехтованию. Мне о нем рассказал преподаватель ОБЖ и касался он работы с дубинкой.
Тварь рванула ко мне, удар ее правой лапы пришелся на мою левую. Клинок отразил удар, ее когти нарвались на него. Я, естественно, его выронил- сила удара была чудовищная. А она отхватила неслабое потрясение, что-то в этом столкновении ей очень не понравилась.
Я ухватился двумя руками и рубанул со всей дури в сторону ее левой лапы. Удар с плеча получился резким, коротким и очень сильным, вложился в него всем корпусом.
«Попал!!!» Клинок встретил сопротивление и, преодолев его со свистом, рассек воздух, попутно увлекая за собой густую, шипящую струю крови.
Меня по инерции развернуло спиной к происходящему. И я побежал, боясь удара в спину. Отбежал, развернулся, выставив перед собой оружие. Тварь орала, махая конечностями и разбрызгивая из отрубленной лапы черную кровь. Мелкими шажками я стал приближаться к ней снова. Вот чего я не ожидал, так того, что она своей нижней лапой пнет в меня хорошего размера валун. Попасть не попала, но это заставило меня сбиться с шага и отвлечь внимание от нее. Чем она и воспользовалась.
«Ну все, хана мне», - без эмоций я смотрел как она близко подбежала ко мне, и я не успевал даже убежать.
Меня спас Дэй, пришедший в себя. Он сначала шибанул в это чудище своим разрядом, а потом, недолго думая, прыгнул ей на спину и вцепился в нее когтями и зубами. Чудище прогнулось грудью вперед и попыталось оставшейся лапой достать до спины и сковырнуть кота.
Это был шанс, и я со всей дури засадил в открывшуюся зверюгу клинок. Вой стих, тварь как будто обмякла и стала оседать, загребая при этом вокруг себя лапой камни, ветки, в общем все, что попадется. Меч застрял в туше, а я отпрыгнул в сторону от беспорядочно мечущейся лапы. Тварь лежала на боку и хрипела с каждым вздохом все тише и тише. Когда полностью стих хрип, подошел Дэй, обогнул умирающую зверюгу по широкой дуге и уселся рядом. Его хвост выписывал по земле замысловатые фигуры, да и меня потихоньку начинало трясти.
-Вот и первая кровь, и первые потери, - ни к кому не обращаясь, сказал я, - Мы так и не дали собачке имя. Давай немного еще посидим и пойдем. Надо ее похоронить, но не здесь, не рядом с этой тварью.
Мы потихоньку приходили в себя, Тварь воняла, в пылу потасовки я этого не ощущал, но сейчас, это было просто конкретное фу. Запах от нее был мерзостный. Я, зажимая нос, приблизился к ней спереди: «Хорошо, что так удачно упала, не подмяла под себя оружие. Вон, рукоять торчит, но как же страшно подходить к ней, даже к убитой.»
С трудом сдерживая рвотные позывы, я вытащил из раны свое имущество и поспешно бросился прочь. Все-таки меня стошнило. Долго полоскал в небольшом ручейке и себя и клинки.
Собачку завернули в мою куртку и пошли в обратный путь. Подходящее место нашли, примерно, часа через два пути: на склоне ручья. Небольшая расселина, куда мы ее и положили, я заложил камнями. По наитию достал один из клинков и очертил им круг, вокруг места, где она лежит, чтобы никто не тревожил ее.
На душе было тягостно, поднялся ветер, зашелестели листьями деревья. Как мужчины переживают горе? Просто каменеют изнутри каждый раз, когда в жизни происходит потеря. Кусочек души превращается в камень. Ни слез, ни эмоций, просто еще один булыжник образовался у тебя внутри и стало тяжелее. Поэтому с возрастом мужчины перестают плакать совсем… нечему внутри плакать… просто нечему. Весь оставшийся путь молчали, просто шли, каждый думал о своем. Так и прошли оставшиеся два часа до прихода на поляну. Акация даже не шевельнулась, когда мы подошли к тропинке. «Теперь надо как-то Бэл вызывать, а сил никаких нет.», - грустно думал я, глядя на буйство зарослей. Орали мы примерно минут пятнадцать, я почти сорвал голос и начал неслабо злиться. Было ощущение, что она в курсе, что мы пришли. Но она с характером, просто вредничает. Наконец, началось акациевое движение, кусты разошлись, открыв тропинку, по которой мы вышли на поляну.
-Ни здрасте, ни привет, ни спасибо… - начала было вредная белка, - и где ваша бло…? - она осеклась на полуслове. Вот если бы можно было сказать, что животные умеют сбледнуть с лица, вот это был как раз тот случай, она интуитивно поняла, что случилась беда. Метнувшись рыжей молнией, она уселась на нижнюю ветку, вровень с моим лицом и начала всматриваться в меня.
-Она умерла, - тихо прошептала она. - Я сразу не поняла, не уловила.
Что-то объяснять именно сейчас сил не было ни физических, ни эмоциональных.
-Я спать, господа, наша келья в порядке? Не закрылась?
-Да, все в полном порядке и даже более чем, - голос Бэл стал снова деловит и спокоен, - но завтра крайний срок, нам нужно все обсудить и все решить. Поэтому на завтра ты весь мой. Спокойной ночи.
-Да, мы подумаем обо всем завтра, - согласился я.
В ходе нашего недолгого общения я все-таки краем глаза успел заметить сильные изменения на поляне, на которой стоял дом-дерево. Во-первых, она увеличилась по площади, хотя в сумерках я не мог толком всего разглядеть. Во- вторых, я заметил, что холл в доме тоже изменился, когда я поднимался в свою комнату, а Дэй куда-то исчез. Холл стал шире и просторнее. Исчезли торчащие ветви из стен, даже светляки стали пожирнее. В-третьих, лестница уже не была набором ветвей, соединенных между собой, это были добротные и устойчивые ступени. И в-четвертых, в комнате уже была полноценная кровать, правда, без белья. И был еще стол. А светляки в комнате не просто сидели на воткнутых в стенах ветках, а накрыты под своего рода абажуром, смахивающим на цветок колокольчика.
«Все чудесатее и чудесатее», - удивлялся я увиденному, хотя увиденное мне очень нравилось. Я бросил свою поклажу на стол, расстелил куртку на кровати, покрытой слоем какой-то хвойной свежей растительности и задумался о проблеме: у меня стали приходить в негодность вещи, которые я носил. Был еще, конечно, запас в домике егеря, из которого мы ушли дня три назад, но там не было ничего подходящего для проживания в лесу – это раз. Я хотел нормальной еды, а не консервов, которые уже не лезли в меня, да и к тому же заканчивались – это два. И самое главное - у меня не было денег. Отпускные, они же увольнительные, которые мне капнули на карточку, были большей частью потрачены, если и оставалось на ней что то, то только котейкины слезы. Между тем потребности мои никуда не делись, а наоборот возросли, считай, новая экипировка нужна. «Мне денежки нужны, меня девушки не любят», - грустно сказал я сам себе, рассматривая начинающий расходится шов на джинсах. Даже элементарной иголки с ниткой нет. «Призрак бедности глумливо заглядывал в окно».
-Сволочь! - сказал я ему и лег спать.
Продолжение следует...