140 лет назад, летом 1883 года, в Москве был открыт для посещения Исторический музей. О том, каково быть музеем истории и одновременно ее частью во времена, когда растет плотность событий, “Ъ” рассказал генеральный директор ГИМа Алексей Левыкин.
«Для развития российского самопонимания»
— Вы руководите музеем с 2010 года, это солидный срок. Вы наверняка задумывались о преемственности: от прежних руководителей к вам, от одного исторического периода к другому. Каково это — это работать в одном из главных национальных музеев, который был учрежден в Российской Империи, работал в СССР и старается держать марку в современной России?
— Давайте по порядку. Перед тем как принять решение о том, чтобы возглавить такой музей, как ГИМ, не задуматься о преемственности по отношению к тем людям, которые руководили этим музеем на протяжении длительного периода, просто невозможно. Тем более что в тот временной промежуток, который я хорошо знал, музеем руководили два человека, которых я очень уважал: во-первых, мой отец, который был директором с 1976 по 1992 год (Константин Левыкин (1925–2015), историк, 16-й директор ГИМа.— «Ъ»). Во-вторых, один из лучших директоров — Александр Иванович Шкурко (1937–2022, историк, первый замминистра культуры РСФСР в 1982–1992 годах, директор ГИМа с 1992 по 2010 год, президент ГИМа с 2010 по 2022 год.— «Ъ»). Необходимо было очень внимательно проанализировать, какие задачи они ставили перед музеем, что им удалось сделать, а что не удалось. История каждого музея уникальна. Есть музеи, которые создавались на базе царских либо императорских коллекций. В нашей стране это, например, Музеи Московского Кремля — музей-сокровищница, хранящий государственные реликвии.
А Исторический музей несколько иной: он не создавался волей коллекционера, он был основан по предложению ярких общественных деятелей России XIX века.
Людей, которых объединяли общая любовь и интерес к истории российского государства. Их идея была поддержана государем императором Александром II. Музей создавался с особой миссией, которую в свое время очень удачно выразил один из его отцов-основателей — Иван Егорович Забелин: «Исторический музей создан для самоутверждения сознания и развития российского самопонимания».
— Можно ли сказать, что «развитие российского самопонимания» всегда было главной миссией ГИМа?
— 11 апреля 1888 года было высочайше утверждено «Положение об Императорском Российском Историческом музее» — новый устав музея. Согласно этому документу, цель Исторического музея — «собирать и хранить (в подлинниках, моделях, слепках, снимках, рисунках, фотографиях и проч.) разнородные памятники древности и старины, которые в своей совокупности представляли бы наглядную и по возможности во всех частях полную картину прошлой жизни как русского народ, так и народов, когда-либо обитавших в пределах Российской Империи». Этой цели музей и следует: с первых дней существования его экспозиция представляет не только историю создания русского государства, но и историю народа, историю процессов, которые проходили на огромном евразийском пространстве от Дальнего Востока и до Бреста. Я специально подчеркиваю — до Бреста, потому что коллекция музея содержит огромное количество свидетельств и документов, связанных в том числе с историей ныне независимых государств. Вполне возможно, коллекции, которые собраны здесь, значительно превышают то, что представлено во многих национальных музеях. И этой миссии, которая была заложена отцами-основателями, музей придерживался на протяжении всех 150 лет. В прошлом году мы отметили 150-летие со дня основания музея: за основу была взята дата 9 февраля 1872 года (в этот день Александр II фактически принял предложение о создании музея под патронатом наследника-цесаревича.— «Ъ»). В этом году 140 лет с того дня, когда музей открылся для посетителей. На смену самодержавному строю на короткий период пришла буржуазно-демократическая республика, затем была установлена советская власть, а после 1991 года вновь происходят идеологические и структурные изменения. Но что бы ни происходило, как бы ни менялась власть, музей выполнял свою миссию, завещанную отцами-основателями: представлял историю российского народа во всем его многообразии, во всех нюансах, во всех сюжетах.
— Сейчас много говорится о том, что российским гражданам надо учиться понимать историю своей страны как сплошную линию, проходящую сквозь все политические перемены. Возможно, для демонстрации такой линии на редкость подходящим выглядит именно ГИМ, особенно если иметь в виду и экспозицию, и историю самого музея. Вы в связи с этим чувствуете востребованность со стороны власти и со стороны посетителей?
— Конечно. В допандемийный период мы принимали чуть более 1 млн человек (в год.— «Ъ»), сейчас этот поток восстанавливается. Восстанавливается и поток зарубежных туристов, но для нас принципиален прежде всего интерес тех людей, которые живут в нашей стране. Мы музей особый: мы направлены прежде всего на аудиторию россиян. К нам идут люди, которые хотят узнать что-то новое в нашей истории, расширить свои познания. Мы видим эту потребность со стороны общества и, конечно, со стороны государства, которое нас поддерживает. Музей создавало не только государство, его создавали и общественные структуры, и сейчас мы видим их интерес: с нами постоянно взаимодействуют общественные организации — мы помогаем им, они помогают нам.
— Какие общественные организации?
— Российское историческое общество, фонд «История Отечества», Российское военно-историческое общество, Русское географическое общество.
«Большевики довольно быстро поняли значение, которое имел музей»
— В советское время была создана такая конструкция: до революции 1917 года была одна история, а после уже как бы принципиально другая, и все, что было до, конечно, заслуживает внимания, но в основном с точки зрения истории классовой борьбы. Этот взгляд отчасти был потом перенесен и на 1991 год: будто бы снова началась еще одна отдельная история.
— Во-первых, вы не правы: никто ничего не собирается сбрасывать со счетов. Зачем сбрасывать со счетов нашу историю, тем более такую славную? Тем более осуществлены такие выдающиеся победы: победа над фашизмом, победа в космической гонке. Вы разговариваете с советским человеком, который вырос, родился и жил в советской стране. Чем горжусь, кстати. Во-вторых, вы немножко ошибаетесь с точки зрения подхода, в том числе к истории, в советский период. Идея о том, что история существует с 1917 года, существовала и даже господствовала достаточно короткий период, связанный с так называемой школой Покровского (Михаил Покровский (1868–1932), глава марксистской исторической школы в СССР.— «Ъ»). Покровский был деятельным участником большевистской партии и, кстати, историком, но он руководствовался своими взглядами. Я бы сказал, крайней точкой для этой концепции был документ, о котором, наверное, широкая общественность мало знает, но каждый историк знает его прекрасно: постановление Совнаркома и ЦК ВКП(б) 1934 года «О преподавании гражданской истории в школах СССР», которое предложило рассматривать историю как единый процесс, который начинается даже не со становления классового общества, а еще с более раннего периода — с происхождения семьи, частной собственности и государства. Это марксистская формулировка, но если вы придете в любой мировой музей, например в Лувр, вы увидите то, что и они начинают с этого периода. Другой вопрос, что, да, это идеология. И марксистский подход рассматривал процесс истории как борьбу классов. Кстати, такой подход не отвергали многие буржуазные историки, потому что идеи и взгляды Карла Маркса, а больше даже Фридриха Энгельса, который в большей степени занимался изучением исторических процессов, строились и базировались на тех знаниях, которые существовали в XIX веке в области истории. Они не из космоса прилетели и неслучайно произошли. Это раз. А во-вторых, конечно, любая смена власти, а тем более кардинальная, со сломом одного строя и прихода другого, со сменой идеологии очень сильно отражается на деятельности общественных и научных структур. В том числе музеев. Достаточно приехать в Голландию, зайти в прекрасные соборы, которые были когда-то католическими, а потом стали протестантскими. Вы удивитесь, в каком состоянии они находятся. А это результат буржуазной революции и религиозных войн в XVI веке, когда все красоты из этих католических храмов уничтожались, сжигались, выкидывались. Во Франции в дни Великой французской буржуазной революции были разграблены национальные сокровища. Зато Лувр как музей создавался гением Наполеона — это был музей, который создавала новая революционная власть.
— В 1917 году музей уже просто в силу адреса оказался в гуще событий. Как он пережил перемены? Хотели ли большевики его закрыть? Почему не стали? Как меняли концепцию?
— Я бы сказал, самый тяжелый период для музея — это период установления советской власти. Когда действительно господствовала школа Покровского, когда реально считалось, что истории до 1917 года у новой власти нет, история только сейчас начинается. Тогда действительно ставился вопрос о существовании самого музея. Но все-таки большевики были совсем не глупыми людьми, если им удалось удержать власть и построить мощное государство. Они довольно быстро поняли значение, которое имел музей. Да, экспозиции менялись. Да, главное внимание уделялось переходу одной системы в другую, изучались вопросы именно классовой борьбы. Но музей продолжал жить. Его коллекция выросла в тысячи раз: сюда поступили многие частные коллекции. Некоторые люди просто для того, чтобы сохранить вещи или документы, передавали их на хранение в музей. В музей попадали памятники из разоренных церквей и монастырей, благодаря чему они сохранились в годы воинствующего атеизма. А затем вернулся более системный подход к истории, развитие научных исследований, в том числе археологических. В Историческом музее постоянные археологические исследования ведутся практически с момента его основания.
— Музей не только коллекция, но и люди. Как все эти перемены переживали сотрудники?
— Происходили сложные процессы, менялись взгляды, в том числе и официальный взгляд на историю. Как правило, после этого в музее проходила реэкспозиция. А как поменять взгляды тех сотрудников, которые работали? Это очень тяжело. Был уникальный случай: директором Исторического музея в первые годы советской власти был представитель рода Рюриковичей князь Щербатов — участник и герой Балканской войны (Николай Сергеевич Щербатов (1853–1929), директор ГИМа с 1909 по 1921 год.— «Ъ»). Мы читаем воспоминания и дневники, опубликованные нашим музеем, например знаменитого российского, а затем советского ученого Орешникова (Алексей Васильевич Орешников, историк, специалист по русской и античной нумизматике (1855–1933).— «Ъ»), который описывает в том числе все сложности периода Гражданской войны и начала 1920-х. Это очень страшное время — люди буквально едва выживали, но они продолжали работать, выполнять свою главную миссию: хранить, изучать и показывать национальное достояние. В 1920-е годы в музее сформировался высокопрофессиональный коллектив, сыгравший выдающуюся роль в музейном деле: Марина Михайловна Постникова-Лосева (1901–1985), фактически автор школы изучения русского ювелирного декоративно-прикладного искусства, Мария Михайловна Денисова (1887–1961), которая создала школу российского оружиеведения. Возможно, взгляды сотрудников музея были несколько иными, чем взгляды широких масс, но они оставались настоящими патриотами своей страны.
«Люди закрывали ящики телами»
— Как музей работал в войну?
— Ему снова помогли сотрудники, которые продолжали выполнять свою миссию. У нас есть описания этого времени во многих дневниковых записях. Когда в 1941 году началась эвакуация, определенная часть коллекций Исторического музея осталась здесь. Я всегда подчеркиваю, что музей продолжал работать в годы Великой Отечественной, не закрывался, за исключением короткого промежутка в восемь дней. 28 октября 1941 года была сильная бомбежка в Москве (бомбардировки Москвы продолжались с июля 1941 года по июнь 1943 года, количественного пика они достигли в ноябре 1941-го, но наибольший ущерб был нанесен городу во время налета 28 октября 1941 года. Одна из бомб взорвалась у здания Центрального телеграфа на улице Горького.— «Ъ»), и в музее выбило оконные стекла. После этого авианалета на Москву музей неделю был закрыт, 7 ноября 1941 года открылся вновь. В этот день прошел парад войск на Красной площади, ставший символом мужества, стойкости и уверенности в победе. После парада полки, проходившие мимо музея, сразу уходили на фронт. Часть коллекции, наиболее ценная, была эвакуирована — сначала в Поволжье, потом в Кустанай (ныне Костанай, Казахстан.— «Ъ»). Эвакуация проходила по Москве-реке, через Оку на Волгу. Погрузка происходила в Южном порту Москвы. В этот момент началась бомбежка. По сохранившимся свидетельствам, сотрудники музея, сопровождавшие ценный груз, просто закрывали ящики своими телами, спасая национальное достояние. Это яркая черта характера музейщика. Всего за годы войны из коллектива музея, насчитывающего 250 человек, были мобилизованы 98 сотрудников, из них погибли более 30 (более подробно — в онлайн-проекте «Исторический музей в годы войны»).
— Когда война кончилась и коллекции вернулись, наступила очередная новая эпоха. За счет чего росли фонды музея после войны и в последние десятилетия СССР?
— В ГИМ пришло действительно очень большое количество экспонатов в годы революции, частные коллекции, переданные, конфискованные, памятники из разоренных монастырей, из разоренных имений. У нас огромная коллекция изобразительного искусства, которая в количественном отношении, возможно, превосходит даже коллекцию Третьяковки: около 600 тыс. единиц, включая рисунок, графику, живопись, фотографию. Правда, ее структурный состав несколько другой: это в основном памятники, которые попадали в музей из имений. А после 1941 года началась в основном чистая музейно-собирательская деятельность. Понятие комплектования неотрывно от самого музея, он должен все время комплектоваться, тем более такой музей, как исторический: нашим коллегам, которые придут сюда работать после нас, придется представлять коллекции в том числе начала XXI века. Кроме того, есть от 9 до 13 ежегодных археологических экспедиций, главная цель не только научное познание тех или иных культур, но и комплектование музея. Есть дары, которые приходят от людей — их очень много, они идут шаг за шагом, незаметно, но постоянно. Есть закупки. Сейчас, правда, есть свои чисто финансовые сложности по сравнению с периодом, когда государство специально выделяло достаточно большие специальные гранты. В рамках государственной программы сохранения историко-культурного наследия и пополнения фондов музеев в 2014 году Министерство культуры приобрело для Государственного исторического музея уникальное собрание стекла из собрания коллекционера и антиквара Галины Ойстрах, на покупку коллекции из 221 предмета конца XVIII — начала XX веков было выделено 100 млн руб. Многие произведения коллекции не имеют аналогов в крупнейших музейных коллекциях стекла и представляют исключительный интерес с научной точки зрения. В 2014 году в музее проходила выставка новых поступлений — это были памятники, приобретенные благодаря специально выделенному Министерством культуры финансированию. На данный момент пополнение коллекций происходит больше благодаря спонсорам музея. Когда я начинал свою деятельность, мы говорили, что коллекция музея приближается к 5 млн единиц. Недавно на совещании в Туле я говорил о том, что коллекция цифру 5 млн превзошла. Нарастание коллекции идет постоянно.
«Родились целые поколения, которые не могли попасть в Исторический музей»
— В 1986 году музей закрылся на реконструкцию и открылся только в 2000-е годы. Был ли в этом какой-то символизм или это чистое совпадение?
— Символизм был в том, что рухнул Советский Союз. Если бы этого не произошло, музей бы открылся гораздо раньше — в те сроки, которые были определены для реконструкции. Но так как в стране происходили тектонические сдвиги, судьба Исторического музея многих людей в верхах совершенно не интересовала. Поэтому этот процесс затянулся. А в 1986 году музей был практически полностью амортизирован: его инженерные системы, его залы требовали очень серьезной реконструкции, потому что работать уже было опасно. Музей не мог функционировать и с точки зрения физической охраны, и с точки зрения противопожарных систем — их нужно было создавать заново, и с точки зрения климат-контроля. Но то, что он был долгое время закрыт,— это беда национального масштаба. Родились целые поколения, которые не могли попасть в Исторический музей. Среди тех, кто шел в музей до закрытия, были не только москвичи. Благодаря тектоническим сдвигам, которые произошли в нашей стране, мы потеряли около миллиона посетителей из регионов и до сих пор не можем восстановить эту часть потока. Школьников сюда обязательно привозили. И когда они сейчас попадают в музей, мы неизменно слышим: «Я здесь был, когда был ребенком». Но, к сожалению, этого не могут сказать граждане, детство которых пришлось на конец 1980-х — начало 2000-х. Это действительно была национальная трагедия. Возможно, какие-то пропуски даже в нашем понимании истории из-за этого: школа школой, а музей более углубленно и наглядно объясняет и это более эмоционально. Вы не только слышите рассказ экскурсовода, но и видите памятники, которые принадлежали великим людям прошлого, отражают те или иные процессы или просто уникальны сами по себе. Но наконец наступило время, когда во главе государства оказались люди, начавшие понимать ту роль, которую должен играть музей. Прежде всего это Виктор Степанович Черномырдин и Валентина Ивановна Матвиенко. Они помогали Историческому музею, выделяя в эти сложные годы первые средства. Благодаря этому удалось в два этапа создать экспозицию на первом этаже, а потом уже открыть музей в начале 2000-х. В 1986–2002 годы прошла реставрация основного здания, которое за годы советской власти лишилось своих уникальных интерьеров, над которыми работали так долго и кропотливо отцы-основатели: были сбиты архитектурные украшения, забелены росписи и фрески, в том числе «Родословное древо русских государей» в Парадных сенях. Это было очень тяжелое для музея время. Потребовалась большая исследовательская работа, чтобы восстановить подлинный облик экспозиционных залов. Проблема недостающих площадей так и не была решена. Потребовалось перекрытие внутренних дворов музея — в результате появились новые пространства, просторный выставочный зал и Половецкий дворик. Четырем угловым башням вернули навершия в виде золотых двуглавых орлов, а промежуточным башенкам — геральдические пары льва и единорога.
— А как повлияло на работу музея сначала разрушение железного занавеса в конце 1980-х, а затем его частичное восстановление в последние месяцы?
— Здесь дело не только в Историческом музее — это очень серьезно повлияло вообще на музеи нашей страны и на мировое музейное дело. Я на себе переживал пик интереса к тем собраниям, которые хранили в музеях России. Интерес, который был в Соединенных Штатах Америки, в Европе, выражался в том, что масштабные, мощные выставки посещали миллионы человек. Это сыграло очень большую роль и для развития культуры в Западной Европе и в Америке, и для нас, потому что мы получили возможность для организации ярких выставочных проектов на наших площадках, это был обмен. В 2013–2015 годах прошла серия выставок о викингах: в Копенгагене, Берлине и Лондоне. В 2013–2014 годах в Штутгарте была выставка «Русские бриллианты в немецкой короне: Романовы, Вюртемберги и Европа»: на ней были представлены 44 предмета из собрания Исторического музея. 60 предметов выставлялись в Немецком историческом музее Берлина на выставке «Поражение. Освобождение. Новое начало» к 70-летию окончания войны. Там же в 2017–2018 годах была выставка к 100-летию Октябрьской революции.
Исторический музей делал совместные проекты и с музеями КНР: в 2017–2018 годах в Тайюане, Нанкине и Гуанчжоу показывали «Сокровища Российской Империи из собрания ГИМ», в Пекине также была выставка из 238 предметов нашей коллекции к 100-летию революции. В 2018 и 2019 годах были две выставки предметов ювелирного искусства в Минске, в 2019-м Исторический музей участвовал в Пекине в выставке «Сокровища национальных музеев вдоль Шелкового пути».
— Существовал ли в других странах интерес к переданным ГИМу фондам Музея Ленина? Был ли вообще интерес с какой бы то ни было стороны к фондам Музея Ленина после его закрытия и преобразования?
— Безусловно, интерес к фондам Музея Ленина существовал и существует — именно поэтому сотрудниками музея был разработан онлайн-проект «Виртуальный музей В. И. Ленина», который каждый желающий может изучить, если зайдет на сайт музея.
— Что происходит с международным сотрудничеством в последние полтора года?
— Санкции, которые сейчас введены против нашей страны, в том числе в области культуры, конечно, отрицательно влияют на международный культурный обмен. Ряд международных проектов с музеями Италии и Германии мы были вынуждены приостановить, например очень яркий проект, который начинался с выставки графики Дюрера из собрания Пинакотеки Тозио Мартиненго в Брешии. Она стала одной из самых популярных выставок 2021 года в Москве. Следующим шагом должна была быть еще одна выставка в 2022 году — из музеев Генуи, но она не состоялась. Я надеюсь на реализацию этих проектов в будущем. Приостановка не была нашей волей или волей наших партнеров, это воля других людей. Но я думаю, что это пройдет. В любом случае занавес в данном случае опускаем не мы — его опускают перед нами, как, кстати, и после 1945 года, когда железный занавес (это выражение Уинстона Черчилля) опустили наши недавние союзники. Тогда подъема занавеса пришлось ждать где-то около 40 лет, но я думаю, что и в этот раз он снова поднимется. А мы и сейчас активно работаем: у нас очень хорошие контакты с музеями в Китае. Недавно состоялась моя встреча с послом Ирана: нам интересна культура этой страны, памятники которой хранят в том числе в Национальном музее истории Ирана во дворце Голестан. Есть Ближний Восток, есть Индия. Будем развивать эти направления. Конечно, это требует времени, оценки и выбора коллекций, которые будут интересны нашему зрителю, который успел получить хороший опыт, посещая ведущие музеи мира. Но мы будем стараться.
«Мы не можем обойти вниманием темы, которые музей освещал всегда»
— Вы довольны существующей экспозицией? Есть ли ей куда расти в смысле дизайна, в смысле наглядности презентации, в смысле объема и музейных пространств?
—По многим параметрам экспозицию, конечно, надо модернизировать. Уже прошло достаточно много времени с момента ее создания. Но, понимаете, постоянная экспозиция — это не выставка. Выставку можно сделать в течение двух-трех месяцев, а постоянная экспозиция требует очень большой работы. Сейчас у нас продолжается процесс проектирования реставрации главного здания. Естественно, вслед за завершением реставрации будет создана и новая экспозиция, которая учтет ошибки прошлой. Потребуются технические обновления, прежде всего насыщение мультимедийными системами. Мы против превращения музея в телевизор, но без развития мультимедиа мы никогда не решим такой задачи, как создание мощного информационного ресурса, понимаете?
Потому что наша экспозиция требует постоянных пояснений к отдельному залу, отдельной витрине и экспонату. Решить эту задачу этикетажем невозможно.
Мы иногда немножко завидуем, когда проходит выставка изобразительного искусства: достаточно поместить рядом с полотном каталожное описание — и там практически все будет кратко отражено: и история создания, и особенности. А у нас очень многие предметы надо объяснять, связывать с историческими событиями либо с историческими деятелями. Это требует больших объемов — без мультимедийных ресурсов этого решить нельзя. Кроме того, конечно, необходимо поддержание условий климат-контроля: есть некоторые экспонаты, для которых, если мы хотим их выставить и при этом не потерять, должны быть созданы уникальные конструкции экспозиционного оборудования — таковы, например, предметы эпохи Золотой Орды. Конечно, есть проблемы света, удобств, логистики посещения: все это должно быть учтено. Тогда мы уже приступим к реэкспозиции.
— Можно ли сейчас говорить о сроках?
— Все зависит от проектных решений — сейчас решение с проектом затягивается, в том числе потому, что это конструктивно сложное здание и приходится решать сложные задачи,— и от финансов. Мы понимаем, что сейчас перед государством стоят другие чрезвычайно важные задачи, которые надо решать. И все же надеемся и ждем, потому что без развития музея, без создания новой системы фондохранилищ мы, даже имея потрясающую коллекцию, не можем в полной мере показать драматическую и героическую историю XX века и, конечно, события XXI века.
— Насколько, по-вашему, существующая экспозиция соответствует логике основателей музея?
— Я думаю, что все-таки соответствует, потому что главную миссию мы продолжаем выполнять.
— В чем отличия нынешней экспозиции от ее советского и позднесоветского вариантов?
— Это разные подходы. Подход, который был в Советском Союзе, базировался на марксистской идеологии. Сейчас марксистской идеологии нет, и, хотя процесс познания, в том числе исторического, непрерывен, наше отношение к некоторым вещам меняется. С точки зрения экспозиции, допустим, до 1991 года мы должны были ругать проклятый царизм за постоянное ухудшение положения крестьянства и рабочего класса и возвеличивать крестьянство и рабочий класс, забывая о вкладе, который делали люди других социальных групп. Раньше говорилось, что реформа 1861 года была крепостнической. Сейчас мы отмечаем недоработки реформаторов 1860-х годов, но все-таки понимаем, почему принимались те или иные решения — в том числе потому, что необходимо было выдерживать баланс интересов. Или, например, личность Александра III: с точки зрения советской исторической науки он был ярый реакционер, который придавил вообще все свободомыслие и революционное движение в России. Но, с другой стороны, мы сейчас говорим о том, что период правления Александра III — это расцвет экономической деятельности, время спокойствия и стабильности в стране. Так что меняется отношение, и вместе с экспозицией меняются акценты. Хотя мы не можем обойти вниманием темы, которые музей освещал всегда. Вот, например, тема эпохи русско-турецких войн с присоединением Новороссии и Крыма: оно как было при советской власти, так есть сейчас, раздел экспозиции существует. У нас как был раздел экспозиции, связанный с Россией XVI века, где представлялись уникальные памятники, в том числе связанные с Иваном Грозным, так они есть и сейчас.
«Музей без ярких образцов существовать не может»
— А есть ли у вас какие-то главные, символические экспонаты, как «Мона Лиза» в Лувре или Пергамский алтарь в Пергамском музее Берлина? К вам идут смотреть прежде всего на что?
— Мне очень жаль людей, которые идут прежде всего ради какого-то экспоната. К «Джоконде» не подойдешь — там стоит очень большая толпа тех людей, которые пришли в Лувр посмотреть только ее. А стоило бы посмотреть Лувр, пройти по залам, потому что там хранится не только «Мона Лиза», там представлены шедевры мирового искусства и памятники мировой истории. То же самое с Пергамским музеем: мне жаль людей, которые приходят посмотреть только Пергамский алтарь, а не осмотреть весь музей, который наполнен потрясающими памятниками. У каждого музея свои особенности. Наш музей — прежде всего музей истории. Когда мы говорим о нашем «главном шедевре», то имеем в виду историю нашего государства, ее понимание в целом. Вы можете пройти залы начиная от палеолита и заканчивая практически современностью. К сожалению, у нас нет возможности показывать XX век, мы завершаем основную экспозицию концом XIX века. Возможность представить непрерывный поступательный ход истории — вот это главный шедевр, который у нас есть. Но кроме того, у нас есть потрясающие памятники, которые не уступают ведущим музеям. У нас есть Бородинский клад — такого памятника нет вообще ни в одном музее мира. У нас есть потрясающие предметы, связанные с эпохой Ивана Грозного, его личные вещи. У нас есть потрясающие предметы, связанные с эпохой 1812 года, например коллекция орденов Наполеона — Музей Отечественной войны 1812 года входит в комплекс Исторического музея. У нас хранится уникальный Симферопольский клад — кстати, там есть предмет, который мало чем отличается от шапки Мономаха, если на него внимательно посмотреть, хотя и не в такой степени сохранности. Это детали драгоценного головного убора, который символизировал власть в эпоху Золотой Орды. У нас есть очень много предметов, которыми мы можем гордиться. Например, уникальный изобразительный материал, в том числе парсуна — ранняя портретная живопись Руси, которая позволяет создать впечатление о подлинных образах Ивана Грозного, Скопина-Шуйского, первых царей династии Романовых — Михаила и Алексея. Уникальный экспонат, который никогда не покидал стен музея,— чарка, выточенная собственноручно Петром I и подаренная московскому губернатору князю Матвею Гагарину, который заказал для нее роскошную оправу из червонного золота с 350 бриллиантами и алмазами. И, конечно, сами залы, интерьеры которых создавались Айвазовским, Серовым, Репиным. По замыслу Уварова каждый зал музея должен был иметь оформление в стиле той эпохи, памятники которой здесь представлялись. Залы должны были стать «наглядной художественной летописью архитектурных и художественных вкусов во время исторической жизни русского народа». Отцы-основатели музея не ставили перед собой задачу накопления ярких художественных ценностей. Они говорили, что главное — это показать во всем многообразии жизнь людей. Но сам музей расставил точки над i, потому что без ярких образцов он существовать не может.
— Можно ли сказать, что главное произведение музея — сам музей?
— Конечно, смотрите, какой он красивый, настоящее произведение искусства. И адрес красивый: Красная площадь, дом 1. Покровский собор, Кремль и Исторический музей определяют архитектурный образ Красной площади, которую многие не зря называют одним из чудес света.
«Мы ведь не могли пойти на разграбление храмов»
— Покровский собор входит в комплекс Исторического музея. Какие у вас вообще отношения с РПЦ?
— Как вы знаете, Исторический музей передал РПЦ Крутицкое подворье, где находились фонды и административные помещения. Также был передан Новодевичий монастырь, который в статусе музея был одной из туристических достопримечательностей Москвы, уступая только Кремлю по посещаемости. Конечно, для музея это все было непросто, но мы никогда не шли на разрыв в отношениях. И, передавая церкви Новодевичий монастырь, передавая Крутицкое подворье, мы сохраняли с РПЦ достаточно плотные и конструктивные отношения. Мы понимали, что в Новодевичьем монастыре вместе с памятниками архитектуры мы передаем и очень ценную часть нашей коллекции: мы ведь не могли пойти на разграбление храмов и увезти оттуда иконы — они все остались на своих местах. И, кстати, мы встретили очень хорошее понимание со стороны монастыря в отношении памятников, которые там хранятся. Там был создан музей, который с нами работает, в том числе когда идет процесс реставрации. У нас есть примеры очень хорошего и тесного взаимоотношения с Русской православной церковью в Покровском соборе. Мы ответственны за сохранение памятника XVI века — там процесс реставрации идет постоянно: заканчиваешь один цикл, начинается другой. Мы работаем вместе с РПЦ, учитываем обращения, которые идут к нам со стороны церкви. В Покровском соборе проводятся воскресные службы и службы в дни престольных праздников. Мы стараемся работать вместе, сохраняя уникальные памятники, которые нам необходимо сохранить. Каких-либо конфликтов по поводу памятников нам пока вместе с РПЦ удавалось избежать.
— Вы сказали о примерно миллионе посетителей в год. Вы наблюдаете за тем, как меняется этот поток в течение года? Можете оценить, кто к вам в основном приходит?
— Посещаемость музейного комплекса в 2022 году составила более 800 тыс. человек. Каждый музей имеет свои особенности. Есть музеи, которые живут активно циклическими периодами — например, посещаемость музеев-парков в Санкт-Петербурге гораздо выше летом, чем зимой. Есть музеи, которые связаны с циклами туристических потоков, в том числе зарубежных. У нас тоже есть свои особенности — например, в связи с проведением важных государственных мероприятий в апреле—мае посещаемость снижается. И нарастает в сентябре, когда москвичи возвращаются после летнего отдыха. Впрочем, сейчас эта картина меняется в связи с тем, что меняются направления туристических потоков внутри страны и растет доля внутреннего туризма. В прошлом году мы видели традиционный рост в декабре, накануне рождественских и новогодних праздников, в начале детских каникул. Но на этот раз этот эффект не пропал ни в конце января, ни в феврале, ни в марте. Это говорит о том, что растет общественный интерес к истории страны. Что касается зарубежного туризма, то мы видим цифры, которые свидетельствуют о сильном сокращении зарубежного туристического потока. Доля иностранцев в 2018 году была 24%, в 2019-м — 25%, в 2021 году — 4%, в 2022 году — 1,5%, в первом полугодии 2023 года — 2,6%. Раньше Музей Отечественной войны 1812 года и главное здание Исторического музея были интересны в большей степени для российских посетителей, а Покровский собор всегда имел большую посещаемость благодаря зарубежным туристам. Эти циклы сейчас меняются. Но мы шаг за шагом восстанавливаем потери, которые начались с пандемией. Очень четко заметны те 25%, которые мы потеряли в годы пандемии в связи с сокращением или даже прекращением зарубежного туризма.
— А как соотносится посещаемость основной экспозиции и, например, Покровского собора?
— Вы знаете, по-разному. Сейчас Исторический музей по количеству посещаемости превосходит Покровский собор, а совсем недавно, особенно в летний период, посещаемость Покровского собора, конечно, была выше. Иностранных туристов, которые приезжали из Западной Европы, конечно, больше интересовала древнерусская архитектура — все-таки история России для них сложна, поэтому они выбирали Покровский собор. У нас есть музей, к которому мы очень бережно относимся,— это палаты бояр Романовых в Зарядье. Он очень небольшой, поэтому там есть свои ограничения по числу посетителей. В каникулы достать туда билеты просто невозможно. Это единственная уникальная возможность увидеть, посмотреть вплотную на светские русские интерьеры XVI–XVII веков. В 2022 году посещаемость там была около 26 тыс. человек. На посещаемость сильно влияют новые выставки: если работают практически все выставочные залы, то количество посетителей возрастает существенно.
— Насколько от этих колебаний меняется финансовое положение музея?
— Ни один музей в мире не может жить за счет посетителей. Музей — это не способ зарабатывать деньги. Иметь в своем распоряжении крупные и успешные музеи может позволить себе только богатое государство. Но весь тот доход, который мы получаем, мы направляем на поддержание деятельности и развитие музея. У нас до пандемии соотношение между государственными субсидиями и собственными средствами было 60% к 40%.
Исторический музей — сложный и дорогой комплекс, который требует очень большого количества средств. Сейчас соотношение, я бы сказал, 70% субсидий к 30% собственного дохода, но с каждым годом ситуация меняется, мы наблюдаем рост собственных доходов музея.
«Музеи нашего комплекса находятся только в архитектурных памятниках»
— У вас сравнительно недавно появился филиал в Туле. Вы планируете еще расширяться?
— История нашего музея такова, что в ней были и периоды расширения, и время, когда музей отдавал свои филиалы. Очень многие ныне существующие музеи Москвы в прежние годы были филиалами Исторического музея. Например, Коломенское, музей-усадьба «Измайлово», Музей Александровской слободы (так они назывались, когда были филиалами музея). Начиная с 1980-х годов количество филиалов сокращалось, а сейчас опять происходит наращивание — в сентябре 2020 года в Туле открылся первый региональный филиал Исторического музея. Сейчас мы работаем над созданием музея российского казачества — он будет располагаться в Большом Левшинском переулке. Я надеюсь, в самое ближайшее время начнутся строительные работы в Лужнецком проезде, где будет создаваться экспозиционно-выставочный комплекс около Новодевичьего монастыря. Там будет создана экспозиция об истории монастыря в контексте общей истории российского государства и истории Русской православной церкви.
— Почему единственный региональный филиал оказался именно в Туле?
— Создание филиала в Туле — идея государственная. Это был юбилейный год для Тулы: праздновалась дата основания Тульского кремля (1520) — действительно, очень важная дата, потому что за этим сразу последовало создание знаменитой Большой засечной черты, которая определяла во многом вектор развития российского государства. Это был первый шаг на юг, крупный, большой и серьезный, он создал препятствие на пути вторжений с юга и с юго-востока. Есть другая форма филиалов, которую развивает Государственный Эрмитаж,— филиалы-спутники. Здесь очень большую роль играют регионы: если какой-либо регион захочет, чтобы филиал-спутник Исторического музея был на его территории, то мы с радостью откликнемся. В год мы проводим до десяти выставок в различных регионах. Но для того, чтобы создать такой филиал, как в Туле, нужны государственные решения и выделение соответствующего бюджета. Либо региональные решения, чтобы создать такие филиалы, как Эрмитаж.
— Есть ли у ГИМа виды на расширение фондохранилищ?
— Это наша боль, мы очень надеемся, что фондохранилище будет создано. Практически 95% коллекции Исторического музея хранится в центре Москвы. Во многом это осложняет его деятельность, затрудняет реставрационные процессы на архитектурных памятниках — а музеи нашего комплекса находятся только в архитектурных памятниках. Кроме того, этих пространств недостаточно для создания нормальных условий для хранения. Помещения в центре должны служить в большей степени для работы с посетителями, а большое количество помещений, отданных под фонды, не дает возможности расширить экспозиционные пространства. У нас есть проблема выделения помещений для работы с постоянными посетителями. Если раньше мы говорили больше о детях, то сейчас это достаточно большой процент взрослой аудитории, семейные посещения. Чтобы люди возвращались, нужны мастер-классы, лекции, специальные программы и т. д.— а для этого нужны дополнительные пространства. Мы, конечно, мечтаем о том, чтобы Исторический музей обладал современными и функциональными помещениями, которые он мог бы использовать не только с точки зрения хранения своих огромных фондов, но и для создания экспозиции по истории XX века. Для этого есть все — нет только экспозиционного пространства. Если Исторический музей получит новые помещения, мы ответим государству созданием новых экспозиций, посвященных истории и культуре России, которые будут интересны москвичам, людям, которые приезжают в Москву из регионов, и иностранным туристам.
— Существует проект «Россия — моя история», который был инициирован при участии митрополита Тихона (Шевкунова). Как вы к этому проекту относитесь?
— Мы очень хорошо сотрудничали с митрополитом Тихоном по этому вопросу. Предоставляли в том числе изобразительные материалы для создания выставок. Это не конкуренция. Площадки «Россия — моя история» мультимедийные, это все-таки не музей. Это очень информативные, хорошо подготовленные пространства для популяризации исторического знания. Это не отвергает, а, наоборот, способствует тому, что человек после посещения мультимедийной выставки идет в Исторический музей. Вот были постоянные дебаты о том, что интернет убьет музей: мы начнем публиковать в интернет-пространстве свои коллекции, и народ прекратит ходить. Не прекращает, наоборот, посмотрит онлайн и идет в музей смотреть эти предметы. Во время пандемии, когда мы были закрыты, был взлет онлайн-посещения нашего музея. Люди накапливали знания, они смотрели и слушали то, что можно было получить от музейщиков в онлайн-режиме, а потом опять же пошли и в Исторический, и в другие музеи. Мы не конкурируем, мы дополняем друг друга.
«Музей должен чутко реагировать на события»
— Вы говорили о выставках. Сдаются ли выставочные пространства в аренду в той или иной форме? Всегда ли музей «продюсирует» сам от начала и до конца выставки, проходящие на его площадках?
— Аренда — понятие коммерческое. Для того чтобы кому-то сдать в аренду площадку в музее, необходимо провести конкурс. Мало кто на это идет, но у нас очень часто есть предложения о совместной работе, когда та или иная культурная институция, например музей или галерея, или какие-то частные организации предлагают нам совместно создать выставочный проект. Если у музея есть помещения, которые он может сдать в аренду под сувенирные магазины либо под организацию питания, весь полученный от аренды доход музей обязан использовать для поддержания состояния здания, в котором находится сданное в аренду помещение.
— Уточните, пожалуйста, какие учреждения или организации были инициаторами таких мероприятий, как выставка икон из частной коллекции Григория Лепса (2018) и проект «За лентой».
— У Исторического музея есть программа, в рамках которой мы работаем с частными коллекционерами. Мы считаем важным показать не только государственные, но частные собрания, недоступные никому, кроме держателей этих коллекций. Благодаря этому большому проекту мы показали не только уникальное собрание икон Григория Лепса, но и другие не менее замечательные частные собрания.
Инициатором проведения выставки «За лентой» был наш музей. Первая выставка состоялась на площадке «Мосфильма», но мы сочли важным показать выставку, посвященную событиям и героям СВО, на площадке федерального музея. Если говорить об освещении событий специальной военной операции, с весны 2022 года работает межмузейная рабочая группа, которая занимается сбором памятников. В составе этой группы на Донбассе работают и сотрудники Государственного исторического музея. Такая работа традиционна для музея: в годы Первой мировой войны в музее существовал отдел, который также занимался комплектованием фондов предметами, связанными с событиями на фронте, военные материалы комплектовались и в годы Великой Отечественной войны. Благодаря этому сформированы уникальные мемориальные коллекции.
— Музеи борются за аудиторию разными способами, в частности придумывают коллаборации с современным искусством. Даже Музеи Кремля показывали скульптуры Генри Мура. Как вы к этому относитесь?
— Нормально. Если говорить о Музеях Московского Кремля, там основу коллекции в основном составляет коллекция русских самодержцев допетровского периода и достаточно существенная часть формировалось в имперский период. А мы на площадке выставочного комплекса имеем возможность организовывать интересные проекты на стыке истории и современности. Были выставки и современных художников, современных модных дизайнеров. Развивается сотрудничество с современными художниками в рамках оформления выставочных проектов, организуются показы. Выставка «Кринолин. Жакет. Свитшот», которая проходила в музее в 2022–2023 годах, была посвящена городской моде и объединяла предметы из коллекции Исторического музея, частных собраний и архивов современных российских дизайнеров. Автором идеи и архитектором выставки была Юлия Наполова. С Юлией мы работали над многими выставками, в том числе «Александр III Миротворец», «Крузенштерн. Вокруг света» и др. Архитектор Агния Стерлигова делала архитектурный проект к выставке «Альбрехт Дюрер. Шедевры гравюры». В конце 2023 года откроется очень красивая выставка «Петергоф. Сокровища русской императрицы», посвященная Александре Федоровне, супруге Николая I. В 2019 году в музее проходила международная выставка «Инновационный костюм XXI века: новое поколение» — совместный проект с Музеем им. А. А. Бахрушина. В партнерстве с МИА «Россия сегодня» музей делал фотографические выставки «Пожалуйста, дышите» о самоотверженной работе российских медиков и волонтеров в период пандемии COVID-19, а также ежегодную выставку работ победителей Международного конкурса фотожурналистики имени Андрея Стенина. В прошлом году наш музей начал проект «Забвению не подлежит», направленный на привлечение внимания к вопросам сохранения исторических и культурных памятников в регионах. Стартом проекта была фотовыставка и одноименное издание работ московского фотографа-документалиста Анны Короб, которая в течение нескольких лет ездит по России, стремясь запечатлеть исчезающие памятники прошлого. В 2022 году в музее проходила выставка современных фотографов, художников и дизайнеров «Россия. Горизонты». Мы спокойно с этим работаем: храня память о прошлом, музей должен и чутко реагировать на события и явления дня сегодняшнего.
Все материалы Коммерсантъ www.kommersant.ru
