Наш разговор сразу пошёл не по плану. Первым делом я хотела спросить: как отец Василий узнал о том, где именно будет служить. Что почувствовал в этот момент, было ли страшно. Для многих призывников направление в такие опасные войска было как гром среди ясного неба. Оказалось, что будущий священник сам пожелал туда попасть и даже заранее готовился к этому.
– Лет в шестнадцать я начал заниматься рукопашным боем, – рассказал протоиерей Василий Макарчиков. – У любого занятия должна быть какая-то цель. Рукопашный бой – своего рода религия, путь совершенствования человека. Это имеет мало отношения к христианству, но тогда мне было далеко до этого понимания. Я тренировался и передо мной стал вопрос: а насколько я усовершенствовался? Нужно было себя как-то проверить.
Нас воспитали в духе патриотизма. Война шла. Рассказывали, как люди себя на ней проявляют. Поэтому когда в техникуме учился и подходил период службы, я пошёл в военкомат и сказал, что хочу, чтобы меня туда послали. Мне сказали: «Мы распределением не занимаемся. Вот придешь на пункт, а там разбирают, кого куда. Повезёт – попадёшь туда».
Когда я ещё учился в школе, у меня всегда была тяга познать смысл жизни и всё остальное. Вот звезды на небе – а как они там висят? Из-за тренировок мне стало понятно, что нужно использовать какие-то вспомогательные средства.
Я стал читать всё, что можно было достать. По психологии, гипнозу, по восточной медицине… Ко времени службы в армии у меня уже было достаточно знаний для прохождения психологических тестов. Их нужно было выполнить перед отбором на службу. Я проанализировал эти тесты и ответил так, чтобы попасть туда, куда я хотел. Так я попал в пограничные войска, в Среднеазиатский округ.
На фото: с псом-разведчиком по кличке Марс
Моей основной специальностью там было водить БТР, но приходилось разное делать. Разведки, рейды, засады – всё это было. На моих глазах на минах взрывались машины. Повезло или нет, но прямых столкновений не было, в упор стрелять не приходилось.
Армейская поговорка «Всё квадратное катают, всё круглое носят»
– не про Афган
Что запомнилось больше всего? То, что всё было по-настоящему. Приведу пример из бытовой жизни. Мы когда с матушкой создали семью, однажды шли вместе, она увидела серёжки и сказала, мол, купи мне эти серёжки. Они были из какого-то алюминия. Я ей сказал, что такое не куплю. Если есть возможность, лучше купить какие-то хотя бы полудрагоценные камни, чтобы это было что-то настоящее, натуральное. А это что? Никакой ценности. Для меня всегда было важно, чтобы было так, как в песне поётся: «Любить – так любить! Стрелять – так стрелять!» То есть чтобы всё было по-настоящему.
Уже после возвращения из армии мы ездили навестить моего друга детства, который был меня немножко младше и служил. Когда мы с его родителями приехали, он был на разгрузке металлолома. Так прошла почти вся его служба, в каких-то бытовых вещах. Чем мне была дорога моя служба: тем, что у нас все действия и даже весь быт – всё было на своих местах. Не было такого, чтобы нас нужно было чем-то специально нагрузить. Известно, что в армии даже родился такой каламбур: всё квадратное катают, а всё круглое носят. Ведь считается, что солдата нужно всегда чем-то занять.
О страхе смерти и первом осознании,
что всё зависит только от Бога
Боялся ли я смерти… Знаете, даже в Церкви мы сталкиваемся с тем, что масса прихожан могут в ней быть десятилетиями, но не отдают себе отчёта в том, для чего они здесь. Наивысшая, глобальная цель – спасение, но есть также ступеньки к этому. Одна из них – преодолеть страх смерти. Смерть будет преодолена после Второго пришествия Христа окончательно, но её можно преодолеть в своём сознании уже сейчас, преодолев страх. Как древние святые, которые шли на смерть совершенно спокойно, ничего не боясь. Так что эта проблема существует даже среди верующих людей. Мне было в этом плане немного проще, потому что боевые искусства сами по себе закаляют.
Однажды нас привезли на полигон, на стрельбище. Командир сказал залечь и выбрать себе какую-то расщелину, стрелять в неё и смотреть – попадаете или не попадаете. Когда бьёшь очередями, там ещё бывает разброс пуль, но, когда переключаешь на одиночные выстрелы, пуля за пулей попадает в эту расщелину. У меня тогда произошло первое осознание, первый толчок к пониманию Бога. «Хорошо, ты туда стреляешь, а если бы ты там лежал? Какой шанс у тебя выжить? Шансов никаких!» Волосы стали дыбом от этого осознания. И я понял: от меня ничего не зависит.
Жизнь после армии:
пытался устроиться в милицию, изучал религии
Первые полгода после армии я с домашними не мог найти общего языка, ни с кем. Я понял, что испытание прошёл, вроде бы выжил. Но человек привыкает жить в состоянии стресса. Адреналин – это как наркотик. Человек «подсаживается» на рискованность, на выброс адреналина. Поэтому после войны многие себя не находили в жизни.
Я пытался устроиться работать в милицию: там то же самое, всегда опасность. Для милиции меня забраковали. Конечно, это было промыслительно. Кто-то пошёл в бандиты. Кто не смог устроиться ни туда, ни сюда, стал снимать стресс по-другому.
Я продолжил изучать философию, психологию. Потихоньку пришёл в состояние равновесия. Благодаря книгам каждый человек может вкратце пройти тот путь, который прошло человечество за тысячелетия.
На тот момент уже открыли границы. Сняли ограничения не только на Православие, но и на всё остальное тоже. Из-за рубежа хлынули всякие учения сект. У советского человека всё это виделось одной сплошной «хорошей» духовностью. Мы начали читать всё это. Каждый второй в храме через это прошёл. Я начал читать, сравнивать. У меня математический склад ума, я проводил сравнительный анализ религий, чтобы понять и постичь, где истина. Тезисно сформулировал все философии, течения и увидел, что всё – иллюзия, они никуда не ведут. После этого у меня был очередной внутренний кризис. Он в конце концов привёл меня к вере.
Нашёл свой крестик на верхней полке шкафа,
спросил отца: зачем его хранят?
Я был крещён в детстве, на Шмидта (в единственном открытом бобруйском храме в советское время, Николо-Софийском– прим.). Советская идеология выставляла веру в неприглядном свете. Так нас учили и в школе: нам говорили, что всё это ложь, ерунда.
Когда я подрос, как ребёнок, которому интересно, что там на дальних полках в шкафах, полез наверх. Там была коробочка, в ней крестики лежали. Это был крестик брата и мой. Я сказал родителям: «Зачем это нам нужно, зачем вы это храните? Это вообще надо выбросить». Отец, простой человек, работяга, посмотрел на меня и сказал: «Я тебе выброшу. Этот крестик значит то, что ты православный христианин». Мне это врезалось в память. Когда я осознал веру, пришёл к ней, меня поразила глубина простого человека. Отец не был воцерковлён, но насколько он чувствовал значение всего этого…
Его мать была очень верующей. В её деревне мне рассказывали: как-то было пожар, она вышла, помолилась, и как стенку поставила – пожар остановился. Половина деревни сгорела, половина осталась.
«Хочу что-то осмыслить, но не знаю, куда это приведёт.
Если хочешь – пошли вместе». О женитьбе
С супругой познакомились на проводах в армию моего друга детства. Немножко пообщались, потом нас жизнь развела: я был на практике в Нижнем Новгороде, а она училась в Хотимской школе-интернате. Она из многодетной семьи, где семь детей. Мать всех воспитывала одна, потому трое детей учились в Хотимске, а она пыталась совладать с остальными. У нас не было возможности продолжать общение. Потом мы уже встретились после армии.
Встретились, а через пять дней подали заявление. Это было так. Я ей сказал: «Меня внутренне тянет к чему-то неизведанному, к какому-то постижению, я хочу что-то осмыслить. Я не знаю, куда меня это приведёт. До конца не знаю, зачем мне это, куда это выведет, но я буду туда идти. Если хочешь, пошли вместе. Если будешь мешать, лучше не надо». Она ответила: хочу. Я ей сказал: бери завтра паспорт и пойдём за белым платьем. Я всем говорил, что или в течение года после армии женюсь, или не женюсь вообще. Получилось, что женился где-то через полгода. Вот уже 32 года мы живём вместе.
Стал священником после горячей молитвы
и опыта встречи с Богом.
Проща, Турки, семинария…
Когда я изучал все книги и учения, у меня была необходимость определённого затвора. Лет на семь я ушёл работать сторожем, на копеечную зарплату. Была перестройка. Что-то выращивал в огороде, в лесу собирал грибы, на речке ловил рыбу. У меня уже было трое детей, были какие-то копеечные пособия.
Несколько раз на этом пути познания я пытался брать церковные книги. Но у меня было такое ощущение, что это как замёрзшая река. Ты разгоняешься – плюх, растянулся и заскользил, а вглубь проникнуть не можешь. Я ясно осознавал, что мне ничего не открывается.
Как-то раз наступил «момент истины». Был период Великого поста, и я сорок дней, искренне, от всего сердца, ночами читал Псалтирь. Молился и просто: «Господи, помилуй», когда больше ни на что не оставалось сил. К концу поста у меня произошло то, что митрополит Антоний Сурожский называет «встречей с Богом».
Дальше была поездка в Прощу. В то время туда ездили многие, кто пытался искать какую-то духовность, как в «место силы». Мы ехали туда на поезде, потом шли через лес. Были дождливые года, местами пробирались, как по болотам. В Проще мы помолились ночью – там читали акафисты. Потом туда приехал отец Елисей (иеромонах Елисей (Николаенко) – прим.), мы с ним познакомились. Он меня пригласил в Турки. Только спустя месяц после знакомства я вспомнил о его приглашении. Через знакомых как-то нашёлся его номер, я ему позвонил. Год я ездил в Турки, стал пономарём. Потом он благословил меня готовиться в семинарию. На первую сессию поехал мирянином, на вторую – диаконом, на третью – священником.
Как быть тем, кто за прошедшие годы не смог справиться
с последствиями Афгана (или другими травмами)
Лично на своём пути и в общении с прихожанами я стараюсь свободу человеческую не порабощать. Христос пришёл. Он наш Творец, Он нас знает лучше всех, Он знает то, как здесь всё устроено и по каким законам всё работает. Он мог нас всех ввести в Царство Божие. Но почему-то этого не сделал. Тайна – в нашей свободной воле. Для Него важно, чтобы человек сам, самостоятельно за Ним следовал. Я приверженец именно такой точки зрения.
Можно пытаться помочь человеку, но принуждать – не мой путь. У меня есть два сельских прихода. Там основные прихожане – несколько бабушек. Они хоть и жизнеспособные, но помощников нет. Ни в делах организационных, ни дрова колоть, косить – всё нужно делать самому.
Приезжал ко мне осенью помогать один прихожанин. Нужно было где-то землю развести, мы ровняем территорию. Он сказал: «Я вообще-то ненавижу эту работу, примитивную, грязную. На даче меня всё это прямо выводит из себя. А сюда приехал – на душе так хорошо!» Дело в том, что, когда приходишь Богу служить и делаешь это добровольно, тебя Бог награждает духовной радостью. Вот я в своей деятельности и привык действовать так.
Как обратить грязь в строительный материал
(свой опыт)
Кто-то ведёт более чистый образ жизни, кто-то – не совсем. Многое зависит от среды обитания. У меня была, слава Богу, благополучная семья. У всех есть предпосылки нашей падшей природы, но у кого-то условия возрастания позволяют этой природе идти в одном направлении, у кого-то – в другом.
Из всего нужно выносить полезные уроки. Грязь, глина – это рабочий материал. Его нельзя преуменьшать. Нельзя ему придавать больше значения, чем это есть на самом деле. Упал – встань. Покайся, если был не прав, и больше так не делай. Мы пошли путём познания добра и зла. Другого пути у нас просто нет. Это наша данность. Даже из самой негативной ситуации можно сделать выводы.
Я заметил у многих одну интересную вещь.
Когда люди ищут смысл жизни через науку, через философию и приходят к вере, многие хотят к своему уже созданному мировоззрению, слепленному из разных лоскутков, пришпандорить церковную жизнь. Этот путь неверный. Нужно понять, постичь святых отцов, осмыслить всё. Когда это удастся, можно будет выражать свою веру с помощью своего багажа знаний, любыми словами. Но не наоборот, иначе этот путь в никуда. Я это понимаю, поэтому мой опыт мне помогает.
клирик Бобруйской епархии протоиерей Василий Макарчиков.
Публикация сайта Бобруйской епархии